— Откуда мне об этом узнать до тех пор, пока ты там не появишься? — негромко спросила Анна тоном, который герцог долгое время считал безразличным.

— Я буду очень удручен, если не появлюсь в твоих снах, — заметил герцог. — В конце концов, я единственный мужчина, которого ты знаешь.

— Большинство женщин видят во сне знакомых мужчин? Мечтают о них? — спросила Анна.

— Несомненно, — ответил герцог. — Женщина не чувствует себя счастливой, если она одна. Ей нужно, чтобы рядом с ней был мужчина, и не только наяву, но и во сне.

Он помедлил, но Анна ничего не ответила, и тогда герцог добавил:

— Во сне они видят мужчину, к которому лежит их сердце.

— Хотят выйти за него замуж?

— Разумеется.

— А что происходит после того, как они поженятся?

Герцог улыбнулся про себя — этого вопроса он ждал.

— В идеале, — ответил он, слегка подумав, — замужняя женщина продолжает мечтать о своем муже, хотя, боюсь, такое случается не всегда.

— Но ты сказал, — ответила Анна, — что замужнюю женщину, если она себя правильно ведет, никогда не заинтересует ни один мужчина, за исключением ее мужа.

— Этого ждут от своих жен все мужья.

— Но человек не может контролировать свои сны, — сказала Анна, — и если мне приснится кто-то еще, то никто, кроме меня, об этом не узнает.

— Меня очень огорчит и заденет, если я буду думать, что тебе снятся другие мужчины, — заметил герцог, тщательно подбирая слова.

— В таком случае я сохраню это в тайне, — сказала Анна. — А тебе, я полагаю, позволено видеть сны о других женщинах, но меня это не должно ни огорчать, ни задевать!

— А ты будешь огорчена и задета? — спросил герцог.

Это был принципиальный вопрос, и герцог не мог не задать его.

Анна принялась смотреть на море, и Ворон понимал — это означает, что она очень серьезно обдумывает его вопрос.

Затем она неожиданно рассмеялась.

— Очень забавный у нас разговор получается. С какой стати мы должны так сильно беспокоиться о том, что нам снится? У меня, например, сны бывают очень странными. Вчера, например, мне снилось, что я лечу над морем…

— Одна? — быстро поинтересовался герцог.

— Думаю, да, — ответила Анна. — Это было чудесное ощущение — летать по воздуху как птица. Мне было так жаль просыпаться.

Герцог вздохнул.

Вновь разговор ушел в сторону, и Ворон понял, что Анна по-прежнему воспринимает его как товарища и знающего все на свете наставника.

— Не забывай, — напомнила она, — что ты обещал учить меня ходить под парусами, когда мы окажемся в Черном море. Я никогда не управляла маленькой парусной лодкой, и мне кажется, что это как раз должно быть похоже на полет.

— Попробуем поднять паруса примерно через час, когда станет немного ветренее, — пообещал герцог.

Он уже дал капитану распоряжение встать до утра на якорь в одной из маленьких бухточек у побережья.

Герцог хотел прибыть в Одессу завтра на заре, чтобы проследить за реакцией Анны, когда она увидит кипарисы, шпили и башни открывшегося перед ней города.

Они вместе сойдут на берег, и, возможно, ему удастся, наконец, понять тайну происхождения Анны, которую она так тщательно скрывает.

«А после этого, — оптимистично решил герцог, — последний барьер между нами рухнет, это еще больше сблизит меня с Анной, а там, глядишь, все ограничения и запреты сами собой начнут сходить на нет один за другим».

Размышляя, он продолжал любоваться Анной — она была прелестна.

Неожиданно герцог почувствовал такое сильное желание прикоснуться к ней, что лишь железная воля удержала его от того, чтобы протянуть к ней руки, чтобы обхватить ими Анну и крепко прижать к себе.

Какая для него была пытка и одновременно радость, когда они неделю назад остановились на ночь в небольшой гавани на юге Италии, где на краю причала примостился маленький оркестр — два скрипача, цимбалист и музыкант, игравший на тамбурине.

Герцог с Анной сидели в салоне яхты, иллюминаторы были открыты, чтобы в них залетал ночной бриз.

Анна подошла к одному из иллюминаторов, восхищенная не только музыкой, но и странными одеяниями музыкантов.

Герцогу пришла в голову идея.

— По-моему, мне представилась прекрасная возможность научить тебя танцевать.

Как он и ожидал. Анна схватывала все движения на лету и двигалась так плавно, что ему казалось, будто он танцует не с женщиной, а с грациозной феей.

Они кружили и кружили по салону, а затем музыка прервалась, и Анна захлопала в ладоши, умоляя продолжать.

Музыка заиграла вновь. Анна оказалась замечательной ученицей, с каждой минутой они двигалась все увереннее, и тогда герцог чуть сильнее прижал Анну к себе, ощущая волнующее прикосновение ее стройного гибкого тела.

Когда отзвучал еще один томный вальс, герцог, не разжимая объятий, выдохнул, глядя прямо в глаза Анны:

— Теперь мы можем танцевать вместе.

В его низком голосе прозвучала страстная нотка, которую опытная женщина распознала бы немедленно.

— Это было волшебно, — откликнулась Анна.

— Хочешь повторить?

— Конечно! Снова и снова! Девушки в монастыре иногда говорили, что им хотелось бы танцевать, а те, кто испытал когда-то, что такое танцы, старались на словах передать свои ощущения, но что это будет вот так, я и не подозревала!

— Как так? — спросил герцог.

— Что полностью сливаешься с музыкой, начинаешь слышать ее не только ушами, но и ногами… всем телом.

Герцогу хотелось добавить: «То же самое можно сказать про любовь», но он знал, что Анна не поймет его.

Она ловко выскользнула из рук герцога и подбежала к иллюминатору.

— Нужно помахать музыкантам, — сказала она, — показать им, как нам понравилась их игра.

Она высунулась в иллюминатор, принялась махать рукой, и герцог услышал, как сидевший на причале музыкант сказал:

— Граци, синьора, граци танте!

Анна обернулась, чтобы посмотреть на герцога, и обнаружила его совсем рядом, прямо за спиной.

— Я хотел бы сказать то же самое, — улыбнулся он. — Мольто граци, синьора!

Анна сделала глубокий книксен.

— И вам граци, дорогой синьор!

Глаза у нее горели, но не тем огнем, который так хотелось увидеть герцогу.

Вынырнув из приятных воспоминаний, герцог увидел, что его матросы уже устанавливают мачту на самой маленькой из шлюпок и крепят ярко-красный, медленно разворачивающийся на ветру парус.

Анна села на корме, герцог взял в руки румпель, и они заскользили по воде.

— Это просто чудо! — кричала Анна. — А еще быстрее можно?

— Это целиком зависит от ветра, — ответил герцог. — Капитан полагает, что вскоре он усилится.

— Надеюсь, капитан не ошибся.

Анна мечтательно смотрела на небо, которое по-прежнему оставалось чистым и прозрачным, хотя солнце обжигало уже не так сильно, как днем, и дул легкий ветер.

— Посвисти, — сказал герцог. — Каждый матрос знает, что хороший ветер нужно высвистеть.

Анна рассмеялась и сложила губы трубочкой.

У нее это вышло так очаровательно, что герцогу тут же захотелось поцеловать ее, но он мог только мечтать об этом, к тому же у него была масса дел — поправить парус так, чтобы утлегарь — брус, к которому крепится нижний край паруса, — отклонился за борт. После этого шлюпка поймала ветер и двинулась быстрее.

— Получилось! Получилось! — восторженно воскликнула Анна. — Я посвистела, и ветер задул!

Ветер действительно усилился. Маленькая шлюпка продолжала набирать ход, алый парус все сильнее выгибался вперед, выделяясь ярким пятном на фоне синей морской воды.

— Быстрее! Быстрее! — кричала Анна, а герцог прилагал все свое мастерство, пытаясь справиться с разогнавшейся до невиданной скорости шлюпкой.

Так они неслись под парусом с полчаса, потом, почувствовав недоброе, герцог поднял голову вверх и увидел, что солнце исчезло, а прозрачное небо затянуло темно-серыми, тяжелыми облаками.

Герцог посмотрел вдаль.

Желая угодить Анне, он разогнал шлюпку гораздо сильнее, чем собирался, и яхта давно скрылась из вида. Чтобы найти ее и вернуться, теперь требовалось немалое время.

— Пригни голову, — попросил герцог Анну, отвернул утлегарь назад и принялся делать то, для чего требовалось все его немалое мастерство яхтсмена.

Ворон превосходно умел ходить под парусом, это был один из его самых любимых видов спорта.

В прошлом году он выиграл несколько гонок в Каусе, на острове Уайт, не раз побеждал сильных соперников и на южном побережье Франции.

Но теперь, с опаской следя за тем, как стремительно портится погода, герцог понимал, что совершил большую ошибку, так далеко уйдя по ветру, тем более в этих водах, которые известны морякам как непредсказуемые и опасные.

— Все в порядке? — спросила его Анна.

— Я собираюсь повернуть назад, к яхте, — беззаботным тоном сообщил герцог, не желая пугать ее.

— Море становится беспокойным.

— Я это заметил, — сухо ответил он. — Но ты говорила мне, что умеешь ходить под парусом.

— Умела, во всяком случае, — сказала она. — Но мне будет крайне неловко, если ты докажешь, что это не так.

— Черному морю никогда нельзя верить, — заметил герцог, — даже мне, хотя черный — это мой цвет.

Он живо представил, что должна будет чувствовать Анна, когда под крики толпы «Черный Ворон! Черный Ворон!» его лошади первыми примчатся, грохоча копытами, к финишу.

Ему всегда нравилось быть популярным среди толпы любителей скачек. Многие стремились завязать с ним знакомство, справиться о той или иной лошади, ее шансах на победу. Считалось также, что чутье редко подводит его относительно того, хороший спортсмен тот или иной человек или нет.

— Почему ты выбрал черный цвет? — спросила Анна.

— Потому, что он лучше всего подходит к моему прозвищу — Ворон.

— К прозвищу — может быть. Но этот цвет тебе не подходит.

— Почему ты так думаешь?

— Если уж сравнивать тебя с птицей, ты скорее похож на орла. Я видела сегодня двух орлов, когда мы вышли на палубу после завтрака, они были белыми.

— Я тоже их видел, но почему ты решила, что я похожу на них?

— Они не только величественны — их зовут королями птиц, — но и выглядят более властными и гордыми, чем другие птицы, словно принадлежат другому, не нашему миру.

— Думаешь, я такой же? — спросил он.

— Я думаю, что ты властный, а еще мне кажется, что, хотя ты вращаешься в самых разных слоях общества, ты не принадлежишь ни к одному из них и вообще никому не принадлежишь, кроме самого себя.

— Почему ты так решила? — резко спросил он.

Анна промолчала, и, закрепив веревку, герцог попытался еще раз добиться от нее разъяснений.

— Я жду, когда ты ответишь на мой последний вопрос.

— Мне сложно объяснить тебе, но я чувствую, что ты полностью доволен собой и тебе не требуется, в отличие от большинства людей, чтобы другие тебя вдохновляли, направляли или утешали.

— Я полагаю, что это своего рода комплимент, — сказал герцог. — Но в то же время, если понимать твои слова буквально, я должен казаться очень самодовольным и замкнутым человеком.

— На самом деле я хотела сказать, что люди для тебя не главное, ты не нуждаешься в них. Тебе не требуется их помощь.

«Интересно, что Анна сказала бы, узнав о том, как нужна мне она сама?» — подумал герцог.

И вновь себя одернул. Для такого разговора время еще не пришло.

К тому же Ворон с тревогой подумал, что сейчас ему не до того, чтобы разговаривать с Анной, он должен был все свое внимание сосредоточить на управлении шлюпкой. Море с каждой минутой становилось все более беспокойным.

Слишком поздно герцог вспомнил о том, что шторм на Черном море может начаться совершенно неожиданно — и именно это сейчас и происходило.

Ветер усилился настолько, что герцогу приходилось прилагать всю свою немалую силу, чтобы удерживать нужный курс. Волны стремительно начали покрываться белыми барашками и становились все выше.

Герцог оглянулся — единственным участком суши, который еще виднелся со шлюпки, были крутые скалы. Если подойти к ним слишком близко, можно разбиться о камни.

Но позади этих скал герцог рассмотрел небольшую бухту с пологим берегом, почти до самой кромки воды покрытым деревьями.

«Направимся к бухте», — решил герцог и тут же понял, что выкрикнул эти слова вслух и Анна услышала их.

Она сидела на дне шлюпки и молчала. Ворон с беспокойством посмотрел на нее, боясь, что она запаникует из-за грозящей им опасности. Однако Анна ничего не сказала герцогу, не заплакала, не стала задавать вопросы, лишь ободряюще улыбнулась и принялась разглядывать скалы.