Не сдерживаясь более, он положил ее на траву, и в правду оказавшейся мягче, чем любая перина, ароматней, чем самый дорогой парфюм.

В этой девушке сосредоточился весь его мир, все его желания и потребности — все сузилось, срослось в ее невероятном облике. Кроме нее для него ничего не существовало. Яркий свет вспыхнул у него в голове и дальше он перестал себя контролировать, дальше было то, о чем он даже боялся мечтать. Упругие брызги фонтана взорвались вокруг, сделав мир нереально прекрасным, сказочным. Он открыл глаза и с блаженной улыбкой посмотрел на нее.

— У нас все получилось, — еле восстановив дыхание, прошептал он. — Получается, зря мы столько времени боялись.

— Это не случайность, — ровным голосом ответила берегиня. Она смотрела в небо, сквозь сумрак наступающей ночи ветви деревьев казались ей зловещими, словно когтистые лапы диких зверей они тянулись к ее горлу. Мир, окружавший ее с самого детства, вдруг стал ей враждебным. Раньше ей никогда не было страшно в лесу. Каждое деревцо, каждый кустик были для нее родными, в любой момент готовыми прийти ей на помощь. Она привыкла чувствовать тепло, которое они дарили ей, привыкла купаться в их любви, благодарно принимать их положительную энергетику. Сейчас она этого не чувствовала. Лес стал холодным и зловещим. Ей захотелось скорее убежать отсюда, спрятаться в бревенчатой избушке, в которой жил Николай. И пусть там недостаточно воздуха, зато так она не будет видеть укоризненного взгляда Тайги.

— Что ты имеешь в виду? — окончательно восстановив дыхание, Николай склонился над ней.

— Это последний подарок, который сделала мне матушка, — с трудом разлепив ссохшиеся губы, ответила берегиня. — Сегодня я уговорила ее забрать у меня часть моей энергии. Завтра на рассвете ко мне вернутся все мои силы, и ты опять не сможешь даже прикоснуться ко мне. За это она сократила сроки, через четыре дня тебе нужно будет покинуть Тайгу.

— Мне? — напрягся Николай. — Ты же говорила…

— Не продолжай, — Рябинушка приложила свою ладонь к его губам. — Я помню, что говорила и я сдержу свое обещание. Только давай больше не будем об этом. У нас впереди целая ночь или… всего лишь ночь. Что будет дальше, покажет время.

Поднявшись на ноги, Николай подал руку Рябинушке.

— Прогуляемся? — галантно предложил он. — К сожалению, больше ничего не могу тебе предложить. Если бы мы были в городе, то я бы обязательно сводил тебя в ресторан. А здесь… могу пожарить тебе грибы и приготовить малиновый сок!

— Я не ем жареные грибы, — широко улыбнувшись, берегиня протянула ему руку, и Николай тут же поднял ее. — Мы их сушим на солнышке, а потом грызем. Очень вкусно. А вот малиновый сок — это интересно.

— Значит, будет грызть грибы, и пить сок, — взяв Рябинушку под локоток, он повел ее в сторону заимки. — Очень романтично, между прочим, и необычно!

— А что такое ресторан? — заинтересовалась Рябинушка.

— Ресторан — это такое пафосное заведение, где ты платишь бешеные деньги, а тебя кормят наивкуснейшей едой, — сказав это, Николай даже облизнулся от пронесшихся в его памяти аппетитных блюд. Его рот наполнился слюной и он вспомнил, что с утра ничего не ел. Да и утреннюю малину трапезой можно назвать с большой натяжкой. Мимо опять прошмыгнул серый заяц, а он в очередной раз отогнал от себя кровожадные мысли по поводу быстроудаляющейся тушки.

— То есть вы производите обмен, — уточнила берегиня. — Только я не знаю, что такое деньги.

— Бренный металл, — философски заметил Николай. — Вещь абсолютно бесполезная, но без нее современное общество может вновь вернуться к первобытному строю, то есть одичать.

— Как ты странно говоришь, — так и не уловив суть его слов, а оттого расстроено протянула берегиня. — Я тебя совсем не понимаю. Как бесполезная вещь может разрушить ваше общество?

— Милая, как же мне надоело обсуждать эти никому не нужные подробности, — развернув к себе берегиню, горячо прошептал ей на ушко Николай. — Я даже готов не ужинать, совсем. Я могу питаться одной любовью. Поверь, мне хватит. Я хочу любоваться тобой, прикасаться к тебе, кричать о том, как сильно я тебя люблю. А ты спрашиваешь меня про деньги. Это же такая мелочь! К сожалению, я понял это только сейчас. Раньше я мечтал много зарабатывать, грезил роскошной жизнью. А сейчас мне не надо ничего. Только ты!

Берегиня тихонько оттолкнула его и обиженно надув губки, сказала:

— Мне интересно все, что касается тебя. Я хочу узнать о вашем мире как можно больше, ведь именно он подарил мне тебя. И мне непонятно, почему ты совершенно не интересуешься моей жизнью. Тебе только и нужно обнимать меня и целовать.

— Что ты, любимая, — нежно взяв ее за подбородок, он приподнял ее головку. Огромные ясные глаза посмотрели прямо на него. Волна нежности окатила его с ног до головы, и он принялся целовать ее губы, щеки, глаза, волосы — все, чего касался, что чувствовал, что так страстно желал.

— Ты опять дышишь очень часто, — спокойным тоном заявила берегиня, тут же остудив его пыл. — Неужели ты хочешь повторить это опять?

— Все таки берегиня — это тоже женщина, — разжав объятия, растерянно протянул он. — Самая прекрасная, самая добрая, но все же женщина. Так про что ты хотела узнать? Про деньги?

— Я хотела узнать про тебя все, — оживилась берегиня. — Скоро совсем стемнеет. Нам нужно идти. А по дороге ты мне все расскажешь.

Взявшись за руки, они продолжили путь. Рябинушку пугал ночной лес. Почему же раньше она не замечала, какие густые угрожающие тени ложатся на землю на закате? Не слышала, как испуганно затихает природа вечером? Не боялась этого вязкого тумана, покрывающее своей толщью все живое? Ее успокаивал лишь голос Николая. Когда он говорил, когда она сжимала его руку в своей, страх отступал. Главное, чтобы он не молчал, чтобы говорил. Тогда все будет хорошо.

Николай оборвал с березки бересту. Рябинушка вздрогнула. Слабый стон издало дерево. Она неодобрительно посмотрела на Николая.

— Зачем ты это сделал? — нахмурилась она. — Ты причинил ей боль!

— Извини, все никак не могу привыкнуть, что здесь все живое, — искренне покаялся он. — Я просто хотел показать тебе, как выглядят наши деньги. Ты же хотела это узнать. Деньги делают из бумаги, а бумага — это то же самое, что береста.

У нас много магазинов, в которых за деньги можно приобрести все: еду, одежду, машину… И чем больше у тебя таких бумажек, тем больше ты можешь себе позволить.

— То есть, если мы наделаем много-много денег из бересты, то у нас с тобой будет все? — по своему истолковала его слова Рябинушка.

— К сожалению, такие деньги не будут иметь никакой цены, — улыбнулся Николай и, пошарив рукой в заднем кармане изрядно потрепанных джинсов, достал оттуда сторублевую купюру, и протянула ее берегине. — Вот наши деньги. Видишь, на купюру нанесен специальный рисунок, но и его при желании можно подделать. Каждая купюра защищена голограммой. Сейчас темно, и я не смогу тебе ее показать. Но завтра утром ты ее обязательно увидишь. Этот водяной рисунок не сможет подделать ни один фальшивомонетчик.

— И кто вам дает эти самые деньги? — уже открывая тяжелую дверь в домик, поинтересовалась берегиня.

— Мы их зарабатываем, — пожал плечами Николай, и захлопнул за собой дверь. В доме стояла кромешная темнота. Нащупав руками Рябинушку, он прижал ее к себе. — Каждое утро идем на работу, сидим весь день в душных офисах. Поздно вечером, уставшие, возвращаемся домой. И за это один раз в месяц получаем зарплату, то есть деньги.

— Как у вас все сложно, — вздохнула берегиня. — Но очень-очень интересно.

— Ничего интересного, — Николай обжег своим горячим дыханием берегиню. Выхватив из темноты ее припухшие губы, он вновь поцеловал ее. Слабо застонав, она полностью отдалась его власти.

* * *

Лес погрузился во мрак. Зажил совсем другой, неведомой ясному дню, жизнью. Хищники вышли на охоту, злые, голодные рыскали они по тайге, выискивая добычу. Совы громко заохали, словно предупреждая беззащитных травоядных о нависшей над ними опасности. Даже ведьмы опасались выходить в ночное время из своего укрытия. Но сегодня Нагире пришлось покинуть теплое нутро шалаша и отправиться на кладбище. Верло сказала, что сегодня так похоронили самоубийцу — желанная добыча для ведьмы. Мечущиеся души упырей не находят покоя в этом мире, а в том — их не принимают. Озлобленные на всех и вся они обычно соглашаются вершить кровожадные ведьминские замыслы.

Через несколько дней Семик и ей нужно успеть добыть человеческой крови, чтобы обагрить ею могилы своих верных слуг. Иначе берегини навечно вгонят их души под землю, прибив их к бездыханному телу острым осиновым колом.

За Нагирой увязался и преданный ей волк. Он путался у нее под ногами и жался своим мохнатым боком к ее бедру. Ведьму раздражало его присутствие, и она то и дело ворчала на него.

— Чего ты ходишь за мной, серый? Весь день от меня не отходил и сейчас бредешь. Пора бы тебе уже свою стаю собирать. Ты ведь ни один такой отшельник.

Ведьма с трудом пробивалась сквозь густые лесные заросли. Тайга не пускала ее, держала ее за ноги, цепляла за длинные рукава грязного балахона. Ведьма лишь усмехалась в ответ. Понимала, что никакой угрозы Тайга для нее не представляет. Не способна она причинить вред живому существо, ни в ее это правилах. А дама она очень принципиальная!

Преодолев последние заросли, исцарапанная, в разодранных лохмотьях, она, наконец, увидела старенький покосившийся крест. Она поморщилась, раскаленная спица пронзила ей виски, в голове что-то громко бабахнуло и стихло, оставив лишь тупую, ноющую боль. Так было всегда, когда она смотрела на крест. Ведьма к этому привыкла. Она криво улыбнулась и шагнула на вязкую кладбищенскую землю.

Поведя носом по ветру, она сразу учуяла запах смерти. Она сразу вычленила его из общего чуть сладковатого аромата. Когда человек сам накладывал на себя руки, то и запах от его могилы шел особенный, неприятный, тухлый.

Глядя только себе под ноги, не поднимая головы, чтобы вновь не наткнуться взглядом на крест, она полностью отдалась своему обонянию и, как всегда, оно его не подвело. Вскинув голову, она увидела свежий холмик без установленного на нем креста. Лишь фотография довольно молодого мужчины лежала сверху, чуть присыпанная землей.

— Ты-то мне и нужен, — довольно оскалилась она. — Еще не разложившийся, свеженький упырь.

Подняв костистые руки кверху, она начала громко завывать. Пройдя вокруг могилы неторопливым шагом, она закрутилась вокруг нее юлой, окружив захоронение плотной земляной воронкой. Глухое уханье совы иногда врывалось в ее страшные напевы.

Когда все закончилось, она в изнеможении упала к подножию шевелящейся могилы. Из-под земли встал молодой упырь и замер перед ведьмой, глядя на нее пустыми глазами, зрачков в них не было.

Нагира с трудом подняла голову от земли и посмотрела на него.

— Я вернула тебе душу, а ты приведи мне живого человека, — не своим голосом распорядилась она. — У тебя всего час. Не вернешься к назначенному времени, сгинешь под землей навсегда.

Нелюдь медленно кивнул и, передвигая ногами, как деревянными ходулями, направился в сторону небольшой деревеньки.

* * *

Казалось, у него не осталось сил даже пошевелиться. Сладкая ломота не оставляла его тела. Если бы не страшный голод, скрутивший его желудок в маленький крендель, то он бы, наверное, заснул. Николай тяжело вздохнул, поведя рукой в кромешной тьме, нащупал шелковистые волосы берегини. И, уткнувшись в них носом, полной грудью вдохнул в себя ни с чем не сравнимый запах леса.

— Ты не спишь? — прошептал ее нежный голос из темноты.

— Очень хочется есть, — честно признался Николай. — Может, ты мне все-таки разрешишь завтра зажарить какого-нибудь зверька?

— Как ты можешь об этом говорить? — голос берегини зазвенел от возмущения. — Ты можешь насобирать грибов, ягоды, в крайнем случае — поймать рыбу, но животных я в обиду не дам.

— Ну, слава богу, — вздохнул Николай. — Хоть рыбу выпросил. А то я уже начал думать, что совсем от голода загнусь.

— А я могу неделями не есть, — похвасталась берегиня.

— От того ты и такая стройная, почти невесомая, девочка моя, — прижавшись губами к ее щеке, ласково прошептал Николай. — Ты не представляешь сколько счастья ты мне подарила. Мне никогда в жизни не было так хорошо. Моя душа поет и одновременно плачет от радости.

— От радости? — удивленно переспросила Рябинушка. — Разве от нее могут плакать?

— Это такое образное выражение, — терпеливо объяснила Николай. — Слезы радости.

— А-а-а, — протянула она и сосредоточенно засопела и завошкалась на твердых нарах.

— Неудобно тебе? — вздохнул Николай.