* * *

Неспокойно было в последнее время Тайге. Как-то подозрительно вели себя берегини, доставляя ей массу хлопот: метались по лесу бешеными вихрями, кружили вокруг озера и заунывно подвывали, тихо шушукались вечерами под крепким дубом, уже стареньким и иссохшим, а оттого почти ничего не слышавшем. И как ни старалась она услышать их голоса, как не пыталась уловить хотя-бы интонации, ничего из этого не выходило. Все это маяло, настораживало, порой даже пугало. Чувствовала она своим глубоким нутром, что не к добру все это, не к добру. И от того все беспокойней вела себя она: все сильнее шумела листвой, все меньше плодоносила, почти перестав заботиться о остроухих зайцах, хитрых лисах и косолапых мишках. Не до них ей стало, не до них.

Особенно странно вела себя самая младшая из них, Рябинушка, недавно отметившее свое 150-летие. "Жениха бы девочке", — жалела ее Тайга. Возраст брал свое, любви начинала требовать внутренняя сущность берегини, природа. Да где же их взять, женихов то? В глухую тайгу люди редко забираются, да и то по неосторожности да по глупости. Бедные, бедные эти людишки, маленькие, жалкие, запуганные. Ведь каждому заплутавшему она старалась помочь, подсказать верный путь. Шептала листвой, указывала верное направление ветром, даже белок стрекочущих отправляла путь-дорогу указать. Но не слышали они ее, как глухие, шарахались по одному пяточку, а потом умирали, кто от голода, а кто от звериных когтей. Тайга их, конечно, хоронила, укрывала своим теплым зеленым одеялом, окутывала мхом. А потом оплакивала, каждый день оплакивала горькими утренними слезами.

Иногда разрешала она своим берегиням являться путникам ночными видениями. Не ведали слабенькие люди, что происходит с ними это на самом деле, путая реальность с бредом, отдаваясь любовным утехам без оглядки, без сомнения и опасения. Поэтому и спокойна была она, знала, что даже если выживут ее редкие гости, то никогда никому не расскажут они о произошедшем, не вспомнят или решат, что все это им приснилось.

Тайга уже не помнила, когда видела человека в последний раз. Давненько никто не забредал в ее владения. Только мощные, железные машины своим гудением тревожили ее по ночам, на огромной скорости проносясь мимо. Знала она, что приезжают они из чужой, человеческой жизни, и каждый раз провожала их тихим продолжительным вздохом.

* * *

Марине Юрьевне Николай не нравился. Для своей единственной дочери, самой умной и красивой девочки на свете, она хотела и мужа соответствующего. Кого именно — она пока не знала. Но верила, как только увидит подходящую кандидатуру, так сразу это поймет. Хиленький какой-то мужичонка нынче пошел, неказистый и несерьезный. Вот недавно присмотрела она для своей Ирочки соседа Сашу, и молод, и собой хорош, и два высших образования в наличии, и карьера вроде складывается. Только вот неделю назад встретила его в обществе вульгарной блондинки. Но и это можно понять. Как же мужчине без женщины? Пусть женишок погуляет, пока молодой, зато потом верным мужем будет. Так вчера вечером он вел домой уже яркую брюнетку. А бабников в их семье никогда не было и не будет! Гордо вздернув подбородок, она даже не ответила на приветствие безответственного соседа. Такой муж Ирочке не нужен. Благо, у ее бывшей коллеги есть замечательный сын, 25-летний Олег. Рука Марины Юрьевны задумчиво потянулась к телефону.

— Здравствую, Светочка! — запела она, едва услышав в трубке знакомый женский голос. — Марина Юрьевна беспокоит. Как у тебя дела, дорогая? Как твой замечательный сынок, не женился?

— Да все никак достойную кандидатуру не подберем, — вздохнули на том конце провода. — Недавно привел одну на ужин. Так грязнулей оказалось ужасной, руки перед едой не помыла, ножом ни разу не воспользовалась, мясо вилкой ковыряла. Два слова связать не может, с одной мысли на другую перескакивает. Ужас! Какая молодежь нынче пошла! Еще совесть позволила в интеллигентную семью прийти.

— И не говори, — поддержала коллегу женщина. — Куда молодежь катиться. Никакого воспитания. Надеюсь, у Олега хватило рассудительности послать невоспитанную особу куда подальше?

— Ой, Мариночка, сколько мы с мужем из-за нее неприятных минут пережили. Каждый вечер за ужином уму разуму его учила, объясняла, что такому мальчику, как он, эта мамзель не подходит. Откровенно говорила, что она будет позором нашей семьи и все будут над нами смеяться. Так он уперся, начал, угрожать, что если я не успокоюсь, то он из дома уйдет. До чего дошло!? Я с сердечным приступом в кровать слегла. Только тогда мой мальчик опомнился, когда понял, что из-за этой чувырлы может родную мать потерять.

— Так они расстались? — не выдержала собеседница.

— Олеженька пообещал, что больше не будет с ней общаться. Каждый вечер проверяю его сотовый. Он с ней даже не созванивается. Да что мы все обо мне. Что у тебя нового, дорогая?

— У меня та же беда. Ирочке двадцать два, диплом вот на отлично защитила. Теперь можно и о семье подумать. А женихов подходящих нет. Одни пьяницы да бабники кругом.

— Она же встречалась с одним мальчиком, интеллигентным таким… кажется, Колей звали.

— Сколько воды с тех пор утекло, — протянула Марина Юрьевна. — Да и что в нем хорошего? Бездарь, лоботряс, ни работать, ни учиться не хотел. Умотал в Москву за лучшей жизнью и как в воду канул. Ждет его там кто, в Москве в этой! Кому он там нужен? Если здесь не смог человеком стать, то там и подавно ничего у него не выйдет. А доченька моя переживала, по ночам плакала. Сейчас вроде ничего, успокоилась потихоньку. Теперь я сама решила жениха ей подобрать.

— Так, может, ее с Олегом познакомить? — наконец, догадалась она.

— Неплохая мысль, — обрадовалась женщина подружкиной сообразительности. — Думаю, наши дети друг другу понравятся, все-таки один социальный круг, одно воспитание, образование. Они составят друг другу достойную партию.

— Значит, не будет откладывать надолго. Пока они опять свою инициативу не проявили, а то потом будем локти кусать. Давайте на следующей неделе организуем семейный ужин.

— Договорились. Ближе к выходным созвонимся и определимся со временем.

Опустив трубку на рычаг, Марина Юрьевна довольно потерла руки. Она решила всерьез взяться за личную жизнь Ирочки. Женщина была уверена, что без ее вмешательства девочка не справится, наделает глупостей или останется старой девой. А ни то ни другое не входило в ее планы.

Решив поделиться своим замечательным планом с мужем, она решительно встала с кресла. Но тут зазвонил телефон.

— Мамочка, у меня замечательная новость, — защебетала в трубку любимая дочь. — Вернулся Коля. Сегодня мы побудем вдвоем, а завтра вечером придем к вам. Он сказал, что у него к вам очень серьезный разговор.

— Как… какой еще Коля? — не могла прийти в себя Марина Юрьевна. В голове будто взорвалась петарда, она с силой зажмурилась, пытаясь вернуть четкость зрению, в глазах все расплывалось. Не любила она, когда все складывалось против нее, ой как не любила. Она уже рисовала в своем воображении картины счастливой семейной жизни ее Ирочки с Олегом, а тут этот… как его там?

— Мам, ты чего, — обиженно протянула дочь. — Коля, с которым мы встречались год назад. Он еще уехал в Москву, а ты все говорила, что он больше не вернется. Так вот, мама, он приехал, за мной.

— Ужас! — не сдержалась женщина. — Как это за тобой? Ты о нас с отцом подумала?

— Мам, я уже взрослая и я обо всем подумала. Завтра мы все обсудим. Ты главное не переживай, а то опять сердце заболит. Все будет хорошо.

Марина Юрьевна только открыла рот, чтобы продолжить свою возмущенную тираду, как в ухо ей ворвались частые гудки. Едва не задохнувшись от возмущения, она понеслась в гостиную, где ее муж, Василий Геннадьевич, с задумчивым видом перелистывал газету.

— Сидишь! Смотришь! — с порога замахала руками женщина. — А дочь твоя, между прочим, в Москву собралась!

— В Москву? Зачем? — отложив газету, спокойно поинтересовался он.

— Затем, что Коля ее драгоценный за ней приехал! — продолжала причитать Марина Юрьевна. — Увезет нашу дочечку на чужбину, и останемся тут с тобой, как сироты.

— Сирота ты моя, ненаглядная, — хмыкнул мужчина. — Давай-ка все по порядку расскажи, и спокойно, а то из твоих криков я ничего не понял.

— Да и рассказывать нечего. Колька ее безалаберный вернулся. Хочет ее с собой забрать. Завтра они к нам придут, с серьезным разговором. О чем нам с ним разговаривать? Я его видеть не желаю. Вырастили доченьку1 Ей абсолютно на своих родителей наплевать!

— Родители то здесь при чем? — отмахнулся от жены Василий Геннадьевич. — Она — взрослый человек и сама несет полную ответственность за свои поступки. Ирочка — умная девочка и если она доверилась Николаю, то значит, он этого достоин. Кстати, я ничего против него не имею. Хороший парень, не наркоман, не пьяница, работящий, амбициозный. Не побоялся поехать в столицу. И если он вернулся за нашей девочкой, то значит, по настоящему любит ее. Думаю, в Москве своих красоток хватает, но они не произвели на него никакого впечатления. Ирину он не забыл и свое обещание сдержал.

— Да как ты можешь такое говорить! — Марина Юрьевна схватилась за сердце и начала медленно оседать на пол. — Она же наша единственная дочь, как же мы без нее.

Василий Геннадьевич едва успел подхватить оседавшую жену.

* * *

Она подходила все ближе и ближе. Тонкие, гибкие, как ивовые веточки руки тянулись к нему, длинные светлые волосы, окаймляли прекрасное лицо, пухлые губки сложились в грустную улыбку, такую притягательную, такую чарующую. Он потянулся к ней всем телом и она обхватила его, обвивала своими руками-ветками, окутала своими прядями, от которых исходил волшебный аромат, в нем смешались тонкие нотки сибирского леса, чуть горьковатый — ели, нежный, чуточку сладковатый — березы, пряный — огоньков и еще чего-то, едва уловимого и столь прекрасного. Он вдыхал его глубоко, наполняя свои легкие до отказа, мозг обволакивал густой туман, который поглощал его, засасывал, как в болота. Но он мечтал только об одном: чтобы это никогда не кончалось.

— Коленька, милый, что с тобой, — донесся до его сознания испуганный голос, вырвавший его из сладкой дремы.

С трудом открыв глаза, он увидел рядом с собой Ирину, которая с силой трясла его за плечо.

— Тихо, тихо, — прошептал он пересохшими губами. — Со мной все хорошо. Успокойся.

— Слава Богу! — Ирина даже перекрестилась. — В тебя словно дьявол вселился. Ты метался по кровати, стонал, все губы в кровь искусал. Я тебя полчаса не могла добудиться. Что это было, Коль? Что вообще с тобой происходит?

Николай приподнялся на локтях и с силой потряс головой. Каждое резкое движение отзывалось острой болью в висках. Он посмотрел на Ирину и попытался улыбнуться.

— Кажется, сегодня ночью мы с тобой немного перестарались. У меня все тело гудит и стонет. Думая, нам опасно расставаться на такое длительное время.

— Бедненький ты мой, — Ирина положила влажную ладонь на влажный лоб своего любимого. — А я ведь тебе вчера говорила, что ты еще слишком слаб для таких нагрузок. Но ты меня не послушал. Вот и результат. Лоб очень горячий. Боюсь, что у тебя температура поднялась. Сейчас градусник принесу.

— Градусник мне не поможет, — игриво проворковал Николай и притянул Ирину к себе. — Во мне бушует страсть, а это чревато повышением температуры и даже бредом. Ты разве не знала? И единственная, кто может мне помочь — это ты.

— Дурак, — прошептала Ира, отвечая на его поцелуи.

Ира уснула почти сразу, как только ослабли его объятия. Он долго любовался своей любимой девушкой, нежно поглаживая ее по волосам и вдыхая ее родной запах. Николай пытался вспомнить свой сон, ему казалось, что это очень важно. Но в памяти всплывали лишь какие-то обрывки, неясные очертания. Отчетливо помнился только острый запах тайги, чистый, волнующий, едва уловимый.

Николай всегда любил лес. В детстве он часто ходил с дедом за грибами, строил шалаши из веток с ребятами. Их городок тайга обступала со всех сторон, человек жил в тесном взаимодействии с природой. В Москве он очень тосковал по зелени, прогуливаясь по серым улочкам, морщась от нестерпимой вони выхлопных газов, сторонясь вечной суеты мегаполиса. Но со временем привык. И теперь его легкие не справлялись с таким обилием кислорода, он буквально задыхался невероятно чистым ароматом первозданной природы. Николай понимал, что всегда будет скучать по своей малой родине, но также четко знал, что больше никогда сюда не вернется. Слишком тесно ему было в Абакане, слишком мало возможностей давал этот городок, слишком неприглядную жизнь предлагал ему. А он с детства был очень амбициозным. Наверное, пошел в мать. Она всегда ненавидела родной город своего мужа. Он привез ее из Санкт-Петербурга совсем девочкой. И долгие годы она очень жалела о том, что когда-то уступила ему, бросила актерские курсы и помчалась за любимым в Сибирь. Сколько Николай ее помнил, столько он слышал ее приглушенный плач по ночам. Она не смогла самореализоваться в маленьком городе, а это очень важно для творческого человека. Он был уверен, что умерла мама не из-за того, что у нее было слабое сердце, а от тоски, в какой-то момент ставшей нестерпимой. За это он ненавидел Абакан, ведь это он отнял у него мать, самого родного и любимого человека. Отец тоже не смог остаться в этом городе. Через месяц после ее смерти он уехал в Санкт-Петербург. Перед отъездом Николай спросил его, почему он не сделал этого раньше, почему столько времени мучил свою жену, ограничивая ее тонкую натуру столь тесными для нее рамками. Тогда он ответил, что очень боялся ее потерять. Восемнадцатилетний Николай не понял своего отца. Он отшатнулся от него, как от прокаженного, болезненно ухмыльнулся и попросил забыть его о том, что у него есть сын.