Флоренс оторвалась от своей работы и глянула на нее:

– Звучит довольно благоразумно.

Габриэла замерла на половине шага и пристально посмотрела на подругу:

– Благоразумно?

– Габриэла, – Флоренс вздохнула и отложила в сторону красивый чехол для подушки, который вышивала, – ты же прекрасно понимаешь, как и я… и мистер Харрингтон, и мистер Бекуорт, что, где бы вы ни нашли печать, ее хозяин может оказаться совсем не тем человеком, который ее украл. И будет сложно доказать причастность его к этому делу, как и взять печать для опознания, да и в одиночку все это осуществить.

– Я прекрасно понимаю. Но предпочитаю просто не думать об этом. – Габриэла тяжело вздохнула. – В любом случае я не могла даже представить себе, что Натаниэль предложит такое, это попахивает предательством.

Флоренс приподняла бровь.

– Мне казалось, ты говорила, что доверяешь ему?

– Я доверяла! И доверяю. Иногда. – Она глубоко вздохнула. – Я не могу. Хочу и не могу. Но я стараюсь, – быстро пояснила она. – Это не значит, что я не хочу доверять ему. Я хочу доверять ему больше всего на свете. – Эта идея вдруг показалась ей неопровержимой. Ей не хотелось следить за каждым своим словом, которое она произносит при нем. Она бы с радостью доверила ему свои секреты. Может быть, даже свое сердце. Но ведь это абсурд.

– Мне кажется, что это было бы большим облегчением для тебя – начать доверять хоть кому-то полностью.

Габриэла удивленно распахнула глаза.

– Я полностью доверяю тебе!

– Разве? – спросила Флоренс, собирая свою вышивку. – Всегда?

– Да, конечно. – Габриэла вспомнила о поездке в Египет. – Я тебе полностью доверяю.

– Полностью?

– Да, – кивнула Габриэла. – Без вопросов.

– Однако ты не рассказала, что планируешь тайно пробраться в дом мистера Харрингтона.

– Ты бы остановила меня.

Флоренс одарила ее жестким взглядом.

– Это моя работа.

– И ты прекрасно с ней справляешься. И именно поэтому я тебе не рассказала об этом.

– Хмм… – Флоренс остановилась, без сомнения, вспоминая новые примеры. – Ты не говорила мне, что у тебя есть глиняный оттиск печати.

– Ну да…

Флоренс резко на нее посмотрела:

– Габриэла?

– Здесь есть проблема… – пробормотала она.

– Проблема?

– Именно. – Габриэла пожала плечами. – Это не так уж важно, как может показаться…

Флоренс прищурилась:

– Не могла бы ты объяснить, что это значит.

– На данный момент у меня нет этого оттиска. – Габриэла задержала дыхание.

– Понятно… – Флоренс задумалась на мгновение. – А знаешь ли ты, где он может быть?

– Мне кажется, что в Лондоне и скорее всего прямо у нас под носом.

– Лондон довольно большой город.

– Я уверена, что он где-то в нашем доме, – сказала Габриэла, хотя в ее голосе слышалось сомнение.

– Но ты точно не знаешь.

– Нет, хотя… что-то мне подсказывает, что я права. – Она опустилась в кресло напротив Флоренс. – Нет другого варианта, где бы он мог находиться. Энрико говорил мне, что он оставил оттиск в одном месте, там, где он мог быть в сохранности. Где, он сказал, он хранит все самое важное в его жизни. Это должно быть в доме, нигде больше. – Габриэла печально улыбнулась. – Мой брат, как ты помнишь, был еще более подозрительным и недоверчивым, чем я.

– Я с трудом могу это забыть, – заколебалась на мгновение Флоренс. – Но вдруг он оставил отпечаток в банковском сейфе?

– У него не было сейфа, насколько я поняла, когда связалась с банком, чтобы проверить это.

– После его смерти, – кивнула Флоренс. – Очень практично.

– На самом деле немного раньше. – Краска залила Габриэле лицо. – Когда его письма стали более сбивчивыми, и мне показалось хорошей идеей узнать о том, где находится глиняный оттиск. Мне нужно было удостовериться. Энрико доверял только банку, где хранились его деньги. – «Мои деньги». – Ты когда-нибудь думала о том, сколько у нас денег?

– Никогда, – фыркнула Флоренс. – Я, конечно, хотела попросить повышения моего жалованья. Но я не знала, сколько зарабатывает не простой человек, а искатель сокровищ с впечатляющей судьбой и удачей. Но он никогда не говорил об этом, – добавила она. – У твоего брата тоже было много тайн.

– Да, я знаю.

Флоренс остановилась на мгновение, будто обдумывая, стоит ли продолжать.

– В те редкие мгновения, когда он приезжал в Лондон, мы частенько разговаривали. Иногда мы подолгу говорили о тебе или время от времени о политике, которую ведут музеи или Антикварный совет. Но обычно мы разговаривали о его работе и о его жизни. О тех вещах, которые он встречал или видел во время своих поездок за артефактами. Мне казалось, что я была единственным человеком, с которым он мог поделиться такими вещами. У него было совсем мало друзей, ты ведь знаешь, и еще меньше тех, кому он доверял. И действительно, иногда мне казалось, что я его духовник. – Она вздохнула. – Был даже момент, давно уже, когда я вообразила себе, что влюблена в него.

Габриэла уставилась на нее:

– Ты?

Флоренс улыбнулась:

– Как я уже сказала, это была лишь короткая вспышка, не более того. И я была достаточно благоразумна для того, чтобы не потерять сердце ради такого человека, как твой брат.

Флоренс не сказала, но этого и не нужно было говорить вслух. Энрико был привлекателен для женщин всех сортов. Даже когда Габриэла была маленькой, очень часто в его комнате или его палатке находились женщины. Им казалось, что очень важно следить за его едой и питьем. Они приносили ему вино. Часто стирали ему вещи. И только спустя несколько лет Габриэла поняла, что его манера поведения по отношению к ним была далека от честности.

– В общем, мы с твоим братом были своего рода друзьями. И если уж он доверил тебя мне, то, я думаю, он чувствовал, что мне можно было доверять. Даже если он доверял людям еще меньше, чем ты. И мне кажется, что только его восторженность своей находкой подтолкнула его к тому, чтобы забыть о своей обычной предусмотрительности и показать оттиск нескольким людям, которых ты сейчас подозреваешь в воровстве.

– Я доверяю тебе, – отчетливо произнесла Габриэла. – И мне нужна твоя помощь.

– Да что ты?

– Мое затянувшееся отсутствие в доме Харрингтонов может вызвать подозрение. Я здесь только потому, что Натаниэль самоуверенно запихнул меня в свой экипаж и приказал кучеру везти меня в свой дом. И думал, что я это сделаю.

– Глупый мужчина, – пробормотала Флоренс.

Габриэла проигнорировала эти слова.

– Мне необходимо обыскать дом. Каждый угол, каждую трещинку. – Она встала на ноги и принялась расхаживать. – Оттиск должен быть где-то здесь. Это единственное место, где он может находиться.

– Это не особенно большой дом, Габриэла, но мне кажется, что здесь есть множество тайников. Если даже оттиск здесь, его невозможно будет найти. Тем не менее я воспользуюсь помощью Мириам, и вместе мы что-нибудь сделаем. – Флоренс задумчиво смотрела на Габриэлу. – Но зачем, зачем ты сказала, что оттиск находится у тебя?

– Не знаю, – вздохнула Габриэла. – Мне нужно было чтобы они поверили тому, что эта печать действительно была у Энрико! И слова невольно слетели с моего языка.

– Это главная проблема в обмане, дорогая. Первая ложь бывает неловкой, трудной и часто несет за собой искреннее раскаяние. Вторая произносится намного легче, третья еще легче. И в конечном счете… – Флоренс встретила взгляд Габриэлы, – произносить ложь становится намного легче, чем правду.

Габриэла скрестила руки на груди в попытке скрыть свою неловкость. Флоренс права, ложь об оттиске печати была самой легкой и вылетела без чувства вины.

– Я постараюсь, чтобы это не повторилось.

Флоренс посмотрела на нее скептически:

– Я постараюсь, – решительно сказала Габриэла, действительно намереваясь постараться. – Я всегда была честным человеком, и только сейчас… в общем, честность кажется чем-то трудным.

– Так часто бывает, Габриэла. – Флоренс покачала головой. – Помни, что не всегда цель оправдывает средства.

– Могла бы и не повторять этого.

– Конечно, могла бы, но буду повторять, пока ты не поймешь, что это значит намного больше, чем просто отговорка или вышивка на подушке. – Флоренс тяжело вздохнула. – Ты зашла слишком далеко. Боюсь, твоему брату бы это не понравилось.

Габриэла смутилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Именно то, что я сказала. Для твоего брата это было ценное приобретение, но не метод, используя который можно что-то приобрести.

– Не понимаю.

– А должна бы, – жестко произнесла Флоренс и вдруг резко сменила тему: – А теперь скажи, ты собираешься надеть свое новое платье на бал?

То же самое платье, которое она надевала на бал леди Реджины.

– Я не пойду на бал.

– Чушь, мистер Харрингтон прав. Тебе нечего стыдиться и нечего прятать. Моя дорогая, ты должна появиться на этом балу. И ты будешь в компании семьи Харрингтон, так что у тебя нет причин беспокоиться. А также тебе нужны будут другие дружеские тебе лица…

– Поэтому я хочу напомнить, – пресекла ее Габриэла, – что не буду рада видеть там Ксеркса… или Джона, как он называет сейчас себя в доме Харрингтонов. Я так понимаю, что это и был твой план, о котором ты однажды упомянула?

– Да нет, но он не был слишком лживым, как твой. Может быть, потому что у меня нет в них опыта. Но, как ты поняла, у меня есть природный дар их изобретать. – Флоренс строго глянула на Габриэлу. – Я лишь надеюсь, что тенденция врать не сформировалась у тебя в ранние годы, когда я воспитывала тебя.

– Мне кажется, это проявилось совсем недавно, – прошептала Габриэла. И у нее получалось не так хорошо, как она хотела бы. Нет, ложь и жульничество, которые нагромождались с каждым днем все выше и выше, скоро должны были исчезнуть, как и необходимость в них.

Правила Контрольного комитета были четко прописанными. Если однажды артефакт был презентован и неблагосклонно принят, то предъявитель имел шанс изменить мнение Контрольного комитета лишь до конца встречи следующего года. В прошлом году комитет решил, что претензии Энрико были неприемлемыми, что печать, которую он нашел, не являлась подлинником и подтверждением того, что он сможет найти остальные две. Лишь экстраординарные обстоятельства могли бы подтолкнуть комитет к рассмотрению новых доводов и изменению своей точки зрения после того, как рубеж времени пройден. И Габриэла знала о нескольких подобных случаях. Но комитет не любил признавать собственных ошибок и провала. Да, она была уверена и убеждена глубоко в сердце в том, что, если не представить комитету открытие печати в этом году, это не будет сделано никогда. И тогда она навсегда упустит шанс вернуть доброе имя брата.

– Как, думаешь, отнесется к твоему обману мистер Харрингтон, когда узнает о нем? – спросила Флоренс.

– Он поймет силу обстоятельств, которые побудили меня сказать это, – уверенно произнесла Габриэла, хотя внутренне совсем не была в этом уверена. А если он не поймет? Что, если ее поведение внушит ему отвращение?

Флоренс смотрела на нее с таким выражением лица, будто прекрасно понимала, о чем Габриэла думает. Это было… это всегда… нервировало.

По-прежнему Габриэла должна будет быть честна сама с собой, если не получается быть таковой с другими людьми. Несмотря на самоуверенность Натаниэля, она поняла, что он стал влиять на нее и вторгаться в ее жизнь. Значить многое в ее жизни. Она не собиралась рассказывать ему всю правду о себе или обо всех своих секретах. Чтобы он знал все… Она по привычке откинула эту мысль в сторону. Сейчас было не время останавливаться на том, что могло бы… что может… случиться.

– Как я говорила, тебе нужен кто-то на балу, и поэтому я тоже собираюсь на него поехать. Мистер Деннисон пригласил меня присоединиться к празднику мужа его сестры. Они проводят меня на бал, и я там его увижу.

Габриэла подняла бровь.

– Мне кажется, или приглашение пришло вместе с этими цветами? – Она указала на большой букет роз в вазе.

– Нет. Мистер Деннисон пришел с цветами вчера вечером. – Флоренс довольно улыбнулась.

– Да?

– Мы мило поговорили. – Мечтательное выражение мелькнуло на лице Флоренс. Габриэла вдруг поняла, что Флоренс очень привлекательна. Почему же она не замечала этого раньше? Флоренс тряхнула головой, будто отгоняя мысли об экстравагантном мистере Деннисоне. – Поэтому теперь я увижу тебя на балу.

– Думаю, что да. – Габриэла вздохнула и снова присела рядом с Флоренс. – Но ведь это общество, эти люди обращались с моим братом, как с…

– Как с человеком, который сделал бездоказательные выводы. – Голос Флоренс был удивительно тверд. – Как с человеком, который вскоре после этого вел себя как сумасшедший и порицал многих не заслуживающих этого людей.