— Конечно, конечно, — ответил Самсон Вильмот. — Вот видите, вексель принесли к нам; кассиру с первого же взгляда не понравилась подпись, он отнес вексель к инспектору. Тот посмотрел и сказал: «Заплатите деньги, но не включайте это в счет лорда». Через час после этого инспектор отнес вексель мистеру Персивалю Дунбару и тот тотчас признал подпись лорда Ванлорма подложной. Он послал за мной и молча подал мне вексель. Бедный мистер Персиваль был бледен как полотно. «Самсон, — сказал он наконец, — это дело вашего брата. Помните, я нашел однажды на конторке лист бумаги с подделками подписей. Я спросил, кто это сделал, и ваш брат со смехом признался, что это его работа. Я ему тогда же сказал, что это искусство роковое и может привести Бог знает к чему; вот теперь вышло по моему: он научил моего сына стать вором и мошенником. Мы скупим все векселя с этой подписью, хотя бы пришлось отдать половину моего состояния. Одному небу известно, сколько таких векселей ходит по свету. Жид, дисконтировавший их, хорошо знал, что есть подложные векселя, которые стоят настоящих. Если мой сын придет в контору сегодня, то пришлите его ко мне».

— И молодой человек пришел? — спросил Балдерби.

— Да, сэр. Не прошло и получаса, как дверь отворилась и в контору влетел блестящий корнет. «Пожалуйте к вашему отцу, сэр, — сказал я, — он желает вас видеть по какому-то очень важному делу». Молодой человек страшно побледнел, но тотчас оправившись, гордо поднял голову и последовал за мной в кабинет Персиваля Дунбара. «Останьтесь, Самсон, — сказал мистер Гюг, сидевший по другую сторону письменного стола, против своего брата. — Вы сможете быть свидетелем того, что произойдет между нами. Я хочу, чтобы кто-нибудь, на кого мы можем надеяться, знал всю правду об этом деле; а я думаю, мы можем надеяться на вас». — «Да, милостивые государи, — отвечал я. — Вы можете на меня надеяться». — «Что это значит? — спросил мистер Генри, стараясь показаться удивленным, но его дрожащие губы явно говорили о его смущении. — Что случилось?» Мистер Гюг подал ему подложный вексель. «Вот что случилось», — сказал он. Молодой человек пробормотал сквозь зубы, что он ничего не знает и не ведает о векселе, но дядя остановил его. «Не усугубляйте, милостивый государь, своего преступления отпирательством. Сколько их выпущено?» — прибавил он. «Сколько?» — повторил мистер Генри, едва слышным голосом. — «Да, сколько, на какую сумму?» — «На три тысячи фунтов, — отвечал корнет, опустив голову. — Я хотел их скупить, прежде чем выйдет срок, дядя, — прибавил он. — Уверяю вас, я хотел их скупить. Мне следовало выиграть большую сумму на ливерпульском летнем собрании, и я на нее рассчитывал, но, право, мне дьявольски не везет в этом году. Я никогда не думал, что эти векселя будут представлены». — «Генри Дунбар, — произнес торжественно мистер Гюг, — девять человек из десяти, сделавшие то, что вы сделали, думают всегда так, как вы думали. Они всегда тешат себя надеждой избегнуть последствий своих преступлений. Они действуют под гнетом несчастных обстоятельств, вовсе не намереваясь сделать зло или обворовать кого бы то ни было. Но это первый шаг по дороге, ведущей в ссылку, и самое скверное, что может случиться с человеком, это — иметь успех в своем первом преступлении. К счастью для вас, преступление раскрыто. Зачем вы это сделали?» Молодой человек стал было оправдывать свой поступок долгом чести, которая ему, безусловно, повелевала заплатить проигрыш; но тут мистер Гюг спросил его, кто делал фальшивую подпись: он или кто-то другой. Корнет с минуту колебался, но потом выдал имя своего помощника. Это было жестоко и подло с его стороны. Он соблазнил брата на преступление и по всей справедливости должен был теперь не выдавать его имени или хотя бы заступиться за него. Мистер Гюг сразу послал за бедным Джозефом. Он явился через час и его прямо провели в кабинет, где мы все его ждали. Он был бледен, как и его барин, но не дрожал и в глазах его виднелась твердая решимость. Мистер Гюг Дунбар объявил ему, что знает о его преступлении. «Отопретесь ли вы от него, Джозеф Вильмот?» — спросил он. «Нет, — отвечал мой брат, с презрением смотря на корнета. — Если мой барин меня выдал, то мне незачем отпираться. Но мы с ним, конечно, за это разочтемся». — «Я не буду преследовать судом моего племянника, сказал мистер Гюг, — следовательно, я не буду преследовать и вас. Но я убежден, что вы виной всему этому, вы посоветовали молодому человеку это преступное средство выхода из затруднительного положения, поэтому я вам объявляю, не ждите от меня аттестата. Я уважаю вашего брата Самсона и оставлю его в конторе, несмотря на ваше преступление, но надеюсь вас никогда более не видать в этом доме. Можете идти, но будьте осторожны: вторая попытка подражать чужой подписи может не пройти для вас даром».

Бедный Джозеф взял шляпу и молча пошел к дверям.

«Милостивые государи, — воскликнул я, — сжальтесь над ним. Ведь он еще ребенок и сделал это из любви к своему барину».

Мистер Гюг покачал головой. «Я не имею к нему ни малейшей жалости, — отвечал он грозно, — его барин без него никогда бы, верно, не решился на такое дело».

Джозеф ничего не отвечал, но, взявшись за ручку двери, обернулся и посмотрел на мистера Генри.

«Вы не имеете ничего сказать в мое оправдание, сэр? — сказал он спокойно. — Я вас очень любил и не хотел бы с вами расстаться врагами; неужели вы не скажете словечка за меня?»

Мистер Генри ничего не отвечал. Он сидел с поникшей головой, как бы не смея поднять глаз на дядю.

«Нет! — отвечал мистер Гюг. — Он не имеет ничего сказать в вашу пользу. Ступайте, вы должны еще радоваться, что так легко отделались».

Тогда Джозеф обернулся к банкиру и, указывая на мистера Генри, произнес с блестящими от злобы глазами и пылающим лицом:

«Пускай он радуется, что так легко отделался; пускай он почтет за счастье, если в первый раз, когда мы встретимся, он останется живым».

Сказав эти роковые слова, он вышел из комнаты прежде, чем ему могли ответить.

«Что же касается вас, — начал Гюг Дунбар, обращаясь к племяннику, — то вы были баловнем судьбы и не умели пользоваться счастьем, ниспосланным на вас провидением. Вы начали жизнь с верхушки общественной лестницы, но не сумели оценить этого, и теперь начнете сызнова, но уже с последней, низшей ступени. Вы подадите в отставку и поедете в Калькутту с первым кораблем. Сегодня 23 августа, а в Корабельном листке стоит, что «Ореноко» выходит из Саутгэмптона 10 сентября. Вам ровно две недели для сборов и приготовления». — «Выйти в отставку! — воскликнул корнет. — Отправиться в Индию! Вы, конечно, говорите несерьезно. Вы шутите, дядя Гюг. Отец, вы никогда не принудите меня к такому унижению».

Персиваль Дунбар все время молчал, закрыв лицо руками.

Он и теперь не отвечал сыну.

«Ваш отец дал мне полное право поступать в этом деле по моему усмотрению, — сказал мистер Гюг. — Я никогда не женюсь, Генри, и ты — мой единственный племянник и наследник. Но я никогда не оставлю своего состояния бесчестному человеку, и тебе предстоит доказать, что ты достоин быть моим наследником. Ты начнешь жизнь сначала. Ты играл роль франта, аристократа, и твоя жизнь привела тебя к жестокому положению, в котором ты теперь находишься. Ты должен навсегда покончить с прошлым. Впрочем, ты совершенно волен выбирать. Или выходи в отставку и поступай младшим приказчиком в нашу калькуттскую контору, или оставайся здесь и отложи всякую надежду наследовать мое состояние или состояние твоего отца».

Молодой человек молчал несколько минут, и потом мрачно промолвил:

«Я поеду. Вы жестоко со мной поступаете, но я все же поеду».

— И он поехал? — спросил Балдерби.

— Да, сэр, — отвечал приказчик, видимо, тронутый своим рассказом. — Он подал в отставку, и поехал в Индию на «Ориноко». Он ни с кем не простился, и я твердо уверен, что никогда в жизни не простил своему отцу и дяде. В Индии, как вам известно, сэр, он сделал карьеру и мало-помалу занял место управляющего нашим индийским агентством. В 1831 году он женился. Его единственная дочь, которая еще ребенком была привезена в Англию, воспитывалась у дедушки, мистера Персиваля Дунбара.

— Да, — заметил Балдерби. — Я видел мисс Лору Дунбар у мистера Персиваля, который просто боготворил ее. Правда, она прелестная девушка. Но теперь поговорим о деле, добрый Самсон. Я думаю, вы — единственный человек во всей конторе, который видел нашего нового хозяина, Генри Дунбара.

— Да, сэр.

— Он должен приехать через неделю в Саутгэмптон, и, конечно, мы должны послать кого-нибудь встретить его. После тридцатипятилетнего отсутствия в Англии ему все будет чуждо, ново, и потому необходимо послать человека, который бы сумел ему все устроить. Эти англо-индийцы ужасно ленивый народ, да и к тому же он будет уставшим от продолжительного морского путешествия. Так как вы его знаете, Самсон, и отличный комиссионер, и неутомимы, как молодой человек, то я желал бы вас послать. Не возражаете?

— Нет, сэр, — отвечал приказчик. — Я не очень люблю мистера Генри, ибо считаю его главным виновником гибели моего бедного брата, но я готов исполнить ваше желание. Это служебная обязанность, а я готов исполнить все, чего требует моя служба. Я, сэр, не что иное, как машина, конечно, немного поистертая, но пока она не совсем распалась, вы можете ее использовать по своему усмотрению. Я всегда готов исполнять свои обязанности.

— Я в этом уверен, Самсон.

— Когда прикажете выезжать, сэр?

— Полагаю, лучше всего завтра. Вы можете уехать из Лондона четырехчасовым поездом, так что успеете закончить свои дела в конторе и наверняка уже будете в Саутгэмптоне часам к семи — восьми вечера. Я вам предоставляю распорядиться всем как знаете. Мисс Лора Дунбар приедет в город встретить отца. Бедная, она с нетерпением ждет встречи, хотя не видела отца с двухлетнего возраста. Какое странное действие имеют эти долгие разлуки. Лора встретит отца на улице и не узнает его, а любовь ее к нему не изменилась за все эти долгие годы.

Подойдя к конторке, Балдерби вынул бумажник с шестью пятифунтовыми купюрами и подал его Самсону.

— Вам нужно будет много денег, — сказал он. — Хотя, конечно, мистер Дунбар прилично снабжен ими. Вы скажете ему, что здесь все готово к его приему. Я, право, ожидаю с нетерпением приезда нового хозяина. Я ломаю себе голову, на кого он может быть похож. Ведь странно, что нет ни одного портрета Генри Дунбара. Был, говорят, один портрет, нарисованный до его отъезда из Англии, но отцу его не нравился недостаток сходства, и художник — я забыл его имя — взял портрет назад, обещая поправить, но через год уехал в Италию и увез с собой портрет Генри Дунбара вместе с другими неоконченными работами. Так он и пропал; все попытки Персиваля Дунбара отыскать художника были напрасны; я часто слыхал, как мистер Персиваль сожалел, что у него нет портрета сына. Говорят, он в молодости был красавец, не правда ли, Самсон?

— Да, сэр, красивый молодой человек, высокого роста, с великолепными голубыми глазами.

— Вы видели мисс Дунбар? Она похожа на отца?

— Нет, сэр. Ее черты совершенно другие, и выражение лица гораздо добрее и приятнее.

— Неужели? Ну, Самсон, не будем вас задерживать. Вы понимаете, что вам предстоит делать?

— Абсолютно, сэр.

— Так прощайте. Ах да, вы непременно остановитесь в Саутгэмптоне в лучшем отеле, например, в «Дельфине», и будете дожидаться парохода. Мистер Дунбар едет на «Электре». Еще раз прощайте, желаю вам успеха.

Старый приказчик поклонился и вышел из комнаты.

— Ну, Остин, — обратился Балдерби к кассиру, — мы также должны приготовиться к приезду нового хозяина. Он должен знать, что нам известна история его преступления, чтобы не задирал носа перед нами.

— Не знаю, мистер Балдерби, — отвечал кассир, — но, я полагаю, напротив, что Генри Дунбар будет нас ненавидеть, потому что мы знаем его тайну, и именно по этой причине будет с нами обходиться как можно надменнее и свысока. Вот увидите, как он задерет нос.

II

Отец Маргариты

Вандсворт — невеселый городок. Мирной стариной дышат его узкие, мрачные улицы, несмотря на то, что часто по ним несутся блестящие экипажи по дороге в Вимбльдон или Ричмондский парк.

Высокие крыши, старомодные трубы, решетчатые окошки — все это остатки старины глубокой, и путешественник, посетивший впервые этот городок, мог бы подумать, что он находится в ста милях от шумного, многолюдного Лондона. В самом же деле Вандсворт расположен так близко к Лондону, что там как бы дышишь дымом и копотью столичной атмосферы, как бы слышишь шум, гам столичных улиц.

В сторону от главной улицы городка идут вниз, к берегу реки, узенькие переулки. В одном из них, довольно красиво расположившись, тянется целый ряд отдельных домиков, окруженных садами. Густой ракитник и дикий смоковник предохраняют их от пыли, стоящей столбом на дороге в жаркую погоду.