Мэри Брэддон - Тайна фамильных бриллиантов

— Он, кажется, поселился в Шорнклифе?

— Да, сэр. Говорили было, что он получил казенное место в Индии, но потом об этом совершенно замолчали, и теперь, кажется, мистер Артур намерен стать товарищем своего отца. Он, говорят, отличный адвокат и стряпчий.

— Тем лучше, — ответил Клемент, — потому что я хочу посоветоваться с ним об одном судебном деле. Прощайте, мама; поберегите Маргариту и расположитесь здесь, как дома. Я возвращусь через час, и мы тогда немного погуляем перед обедом.

Маргарита проводила его до дверей, и он, выходя, шепнул ей:

— Христос с тобой, моя бедная Мэгги.

Миссис Остин имела когда-то честолюбивые виды насчет женитьбы своего сына, но она охотно от них отказалась, когда увидела, что Клемент хочет во что бы то ни стало жениться на Маргарите Вильмот. Добрая мать принесла эту жертву без всяких сетований и жалоб, ибо она была готова на все ради счастья своего сына. Но в этом случае она нашла сама себе награду: она всей душой полюбила эту бедную, одинокую девушку, и Маргарита стала ей дочерью, не только по имени, но и по чувству любви и благодарности, которое она питала к доброй старушке.

— Какая, однако, я была глупая, — сказала миссис Остин Маргарите, сидя у окна и смотря на улицу. — Я желала, чтобы Клемент женился на богатой девушке; но богатая невестка, конечно, презирала бы свою старую свекровь и совершенно оторвала бы от меня моего сына, сделав меня несчастной на всю жизнь. Вот чего я желала, Мэгги, и что могло случиться, если бы Клем не был умнее своей глупой, старой матери. И вот теперь у меня дочь — самое милое, нежное, веселое создание, хотя сегодня ты не очень весела, Мэгги, — прибавила задумчиво миссис Остин. — Ты сегодня, моя милая, ни разу не улыбнулась, и я уверена, что у тебя есть что-то на сердце.

— Я думала о своем бедном отце, — ответила тихо Маргарита.

— Разумеется, моя милая, я должна была бы сама догадаться. Бедная Мэгги; я знаю, как грустны для тебя эти мысли.

Клемент Остин не был в Шорнклифе уже года три. При жизни Персиваля Дунбара он приезжал иногда в Модслей-Аббэ, потому что старик его очень любил, и, кроме того, он провел четыре года в маленькой школе, которую содержал какой-то пастор в большом каменном доме на лисфордской дороге. Потому Остин знал Шорнклиф как свои пять пальцев, и он прямиком направился к церкви Св. Гвиндолины, подле которой жил мистер Ловель.

Артур был дома и очень обрадовался своему старому школьному товарищу. Он провел его в маленькую уютную комнату, выходившую окнами в сад, которую называл своим рабочим кабинетом. Тут молодые люди просидели больше часа, серьезно обсуждая все обстоятельства, сопровождавшие убийство Джозефа Вильмота и поведение мистера Дунбара после этого рокового происшествия. Во время разговора Клемент ясно увидел, что Артур пришел к одному с ним заключению о преступности Генри Дунбара, хотя молодой адвокат и не хотел сразу в этом признаться.

— Я не могу смириться с этою мыслью, — сказал он. — Я знаю Лору Дунбар, то есть леди Джослин, и страшно подумать, чтобы ее отец мог совершить такое преступление. Что бы почувствовало бедное, невинное создание, если бы отец ее был предан уголовному суду?

— Конечно, это было бы очень тяжело для леди Джослин, — ответил Клемент, — но подобные соображения не должны мешать правосудию. Я полагаю, что высокое положение Генри Дунбара служило для него с самого начала лучшей защитой. Все считали, что миллионер не мог совершить такого преступления, которое казалось бы вполне естественным, если бы он был нищим.

Клемент узнал от Артура, что банкир был все еще в Модслей-Аббэ из-за своей сломанной ноги, которая очень медленно срасталась. Мистер Дунбар непременно хотел ехать заграницу, несмотря ни на что, и оставил свое намерение, только когда доктор уверил его, что если он не побережется, то может остаться хромым на всю жизнь.

— Преклонитесь перед необходимостью, — сказал доктор. — Будьте как можно спокойнее, и вы очень скоро совершенно поправитесь. А поспешите — и будете раскаиваться в этом всю жизнь.

Таким образом, Генри Дунбар был вынужден покориться судьбе и лежать день за днем и ночь за ночью на своей роскошной кровати, устремив глаза на огонь в камине или на своего доктора, вечно сидевшего подле него в мягком кресле. Только шелест золы, падающей на железную решетку, и завывания ветра в безлиственных вязах нарушали унылую, однообразную тишину, царившую в доме.

По словам Артура Ловеля, банкиру с каждым днем становилось лучше; его переносили уже из одной комнаты в другую, но сам он еще не мог ходить, даже с помощью костылей. Он должен был довольствоваться тем, что его переносили из постели в кабинет и сажали в мягкое кресло, закутав во всевозможные шали и одеяла. Он был пленником в полном смысле этого слова.

— Провидение отдает этого человека в мои руки, — сказала Маргарита, когда Клемент рассказал ей все, что узнал от Артура Ловеля. — Провидение отдает этого человека в мои руки. Теперь он не может убежать от меня, и, окруженный своими собственными слугами, конечно, не посмеет отказать мне в свидании. Он, без сомнения, не будет так глуп, чтобы обнаружить свой страх ко мне.

— А если он откажет…

— Если откажет, я сочиню какую-нибудь хитрость, но увижу его, во что бы то ни стало. Нет, он не откажет мне в свидании, когда увидит, что я твердо решилась преследовать его до тех пор, пока рано или поздно не встречусь с ним лицом к лицу.

Этот разговор происходил в саду, куда молодые люди вышли погулять перед обедом, пока миссис Остин дремала в мягком кресле у камина.

На другой день рано утром Остин отправился в Модслей-Аббэ, чтобы навести все необходимые справки для осуществления смелого намерения Маргариты. Он остановился у ворот парка и зашел к привратнице, миссис Грумбльтон, которая издавна служила у Дунбаров и часто видела Остина во времена старика Персиваля. Она ему очень обрадовалась и тотчас рассказала все, что знала о Генри Дунбаре. По ее словам, никто в Аббэ не любил банкира и никогда не полюбит, потому что он слишком угрюм и мрачен, особенно в сравнении с его отцом, который был всегда веселым и ласковым. Потом она в самых мелких подробностях рассказала Клементу все привычки Генри Дунбара, как он проводит день и что делает. Из ее слов Клемент узнал, что банкир вставал теперь в два часа дня и переходил из спальни в кабинет, где оставался до восьми часов, после чего он снова возвращался в постель. Он был всегда один и не видел никого, кроме доктора Дафнея, живущего в Аббэ, и какого-то господина по имени Вернон, недавно купившего соседний Вудбинский коттедж.

Узнав все, что ему было нужно, Клемент возвратился в гостиницу и передал Маргарите свой разговор с привратницей. Судьба теперь, видимо, покровительствовала молодой девушке, и она могла при умном, ловком ведении дела добиться наконец давно желанного свидания.

В четыре часа Клемент повез ее в Модслей и в три четверти пятого они были уже у ворот Аббэ.

— Я пойду пешком к дому, — сказала Маргарита. — Так легче остаться незамеченной. Но, Клемент, я, может быть, надолго здесь останусь, потому вернитесь, пожалуйста, домой, не то ваша матушка будет беспокоиться; но попозже пришлите за мной кабриолет.

— Глупости, Мэгги. Я подожду вас. Неужели вы думаете, что я могу быть спокоен, когда решается ваша участь? Я не пойду с вами в Аббэ, пускай Генри Дунбар и не подозревает о моем присутствии, но я подожду вас здесь, на дороге.

— Вам придется долго ждать, Клемент.

— Не беда. Я буду терпелив, но решительно не могу уйти домой и бросить вас здесь одну.

Сказав это, Клемент пожал холодную ручку Маргариты и позвонил в колокольчик. Массивные железные ворота открылись перед девушкой, и она, бросив нежный, странный взгляд на милого человека, медленно пошла по дороге к роскошному жилищу банкира. Этот взгляд дышал твердой решимостью, напоминал тех юных мучениц, которые спокойно, с молитвой на устах, шли на казнь, на костер.

Клемент отошел от ворот, которые с шумом закрылись, отделив его непреодолимой преградой от любимой женщины. Сделав несколько шагов, он обернулся и стал следить за удалявшейся фигурой Маргариты. Были сумерки, и слабый, красноватый свет падал на песчаную дорожку из окон той половины дома, которую занимал Генри Дунбар. Под тенистым портиком стоял один из многочисленных лакеев банкира, по-видимому, вышедший подышать свежим воздухом. Позади него в отворенную дверь виднелся освещенный холл.

«Вероятно, мне недолго придется ждать моей бедной Маргариты, — думал Клемент, ходя по дороге взад и вперед, — Генри Дунбар — человек решительный, и, конечно, откажется принять ее точно так же, как и в первых случаях».

Издали Маргарита увидела лакея, лениво прислонившегося к одной из колонн готического портика. Он задумчиво смотрел на высокие вязы, освещенные красноватым отливом заходящего солнца, и медленно ковырял в зубах золотой зубочисткой. При виде этого человека и открытой двери в холл в голове Маргариты родилась смелая мысль: нельзя ли будет тихонько пробраться за спиной этого человека, совершенно погруженного в созерцание природы или собственных мыслей, и войти в комнаты мистера Дунбара совершенно незамеченной, никем не остановленной? Клемент показал ей окна той половины дома, где жил Генри Дунбар. Они были налево от холла, и потому ей было невозможно ошибиться дверью. Благодаря сумеркам и своему простенькому туалету Маргарита надеялась обмануть задумчивого лакея и выдать себя за одну из домашних прислужниц, которых, по всей вероятности, было множество в таком богатом доме. Конечно, она в этом случае не имела причины входить в парадные двери, но, ведь прежде чем задумчивый, апатичный лакей очнется от удивления и негодования, она уже успеет проникнуть в комнаты банкира.

Маргарита остановилась на дороге, выжидая удобной минуты для своей смелой попытки. Крутой поворот, который делала в этом месте дорога, скрывал ее от глаз лакея, который, впрочем, ни разу не взглянул в ее сторону.

Вдруг по небу пролетела целая стая ворон, оглашая воздух своим жалобным карканьем.

Лакей, не знавший, что с собой делать и вышедший из дома, чтобы поглазеть на что-нибудь, увидав ворон, медленно вышел на середину дороги и, обернувшись спиной к Маргарите, устремил свой апатичный, сонный взгляд на небо.

Девушка, воспользовавшись этой минутой, поспешила к портику, ступая так легко и тихо, что лакей не слышал ее приближения и очнулся только тогда, когда платье ее зашелестело о каменные колонны. Он обернулся и с изумлением посмотрел на незнакомую фигуру, быстро исчезавшую в дверях.

— Эй, девушка! — воскликнул он, впрочем не трогаясь с места. — Куда бежишь! Не знаешь разве, что есть черный ход?

Но было поздно; Маргарита уже взялась за массивную ручку дверей, которые вели из холла налево. Лакей ожидал, что дерзкая девушка скажет что-нибудь в свое извинение, но, не слыша ничего, заключил, что, вероятно, она нашла здесь дорогу в комнату для прислуги.

«Какая-нибудь швея, — рассуждал он мысленно, — эти девчонки расходуют все свои деньги на наряды, вместо того чтобы откладывать все, что можно, себе на приданое».

Он зевнул и снова устремил свой сонный взгляд на ворон, забыв о дерзкой швее, осмелившейся пройти через парадный подъезд.

Маргарита между тем вошла в роскошную комнату, заставленную по стенам книжными шкафами. Она подняла вуаль и обвела глазами всю комнату — она была пуста и в камине не было огня. Девушка была очень бледна и дрожала всем телом; но, пересилив свое волнение, она медленно перешла в следующую комнату, которая была точно так же пуста, но в конце которой была дверь, открытая настежь, и Маргарита видела, как в соседней комнате пылал в камине огонь, отражавшийся на обоях и на полированной дубовой мебели. Она слышала шелест золы, падавшей на железную решетку камина, и тяжелое дыхание собаки.

Маргарита знала, что человек, которого она так долго и безуспешно искала, находился в соседней комнате. Он был один, ибо там не слышно было ни голосов, ни движения. Наступила минута, которой она так давно ждала, — минута, которая должна была решить ее судьбу. Ее мужество изменило ей теперь, сердце сжалось каким-то непонятным ужасом, и она в нерешительности остановилась на пороге комнаты, в которой должна была встретиться лицом к лицу с Генри Дунбаром.

«Я увижу наконец убийцу моего отца! — думала она. — Человека, который прежде погубил его, опозорил, а потом убил, человека, по милости которого мой отец вел постыдную жизнь и был, увы, далеко не подготовлен к смерти, человека, который, зная все это, убил свою несчастную жертву, не дав ей раскаяться и помолиться».

Наконец она вошла в комнату, где Генри Дунбар сидел один у камина. Она едва дышала, ее глаза подернулись туманной дымкой.