Эта неожиданная откровенность мистера Картера была так чистосердечна, что я еще с большим доверием приступил к рассказу.

Я передал ему как можно короче историю моего знакомства с Маргаритой, неудачные ее попытки увидеть Генри Дунбара, наше путешествие в Шорнклиф, и странное поведение Маргариты после свидания с человеком, которого она жаждала увидеть.

Рассказ мой продолжался более часа, несмотря на мою краткость. Мистер Картер все это время очень внимательно слушал, устремив на меня испытующий взгляд и выбивая пальцами у себя на коленях какую-то музыкальную дробь. Ясно было, что он не только слушал, но и обдумывал, оценивал мои слова. Когда я окончил свой рассказ, он не сказал ни слова и продолжал несколько минут думать по-прежнему.

— До встречи с Генри Дунбаром в Модслей-Аббэ мисс Вильмот, вы говорите, была убеждена, что он убийца ее отца? — спросил он наконец.

— Да.

— А после встречи она вдруг переменила свое мнение и стала утверждать, что банкир невиновен?

— Да, когда Маргарита возвратилась из Модслей-Аббэ, она выразила свое твердое убеждение в невиновности Генри Дунбара.

— И отказалась выйти за вас замуж?

— Да.

Мистер Картер перестал барабанить пальцами по колену и, устремив на меня взгляд, стал медленно проводить рукой по волосам. По выражению его глаз я видел ясно, что он вовсе не смотрел на меня, а был погружен в глубокую думу.

Я следил за мрачным выражением его лица, надеясь, что вот-вот оно прояснится, но я ждал напрасно. Очевидно, он никак не мог разгадать роковой тайны; поведение Маргариты оставалось для него такой же загадкой, как и для меня.

— Мистер Дунбар — очень богатый человек, а деньги много значат в подобных делах, — сказал он наконец. — Какой-то политик, сэр Роберт, но только не сэр Роберт Пиль, говорил, что всякий человек может быть оценен деньгами. Как вы думаете, возможно ли, чтобы мисс Вильмот была подкуплена банкиром?

— Как? Чтобы она взяла деньги от человека, которого подозревала в убийстве своего отца, от человека, который был ее врагом? Нет, она не способна на такую низость. Мысль о подкупе приходила мне в голову в первую минуту гнева и злобы, но я и тогда отбросил ее как совершенно невероятную. Теперь же, хладнокровно обдумывая этот вопрос, я вполне сознаю всю невероятность подобного поступка с ее стороны. Если Маргарита действовала под влиянием Генри Дунбара, то причину этого можно искать только в страхе, внезапно овладевшем ею после свидания с банкиром. Богу одному известно, что между ними произошло; может быть, он угрозами успел смирить неустрашимую девушку. Человек, который мог хитростью заманить в уединенное место своего старого слугу и там убить его, человек, который не питал ни малейшего сожаления к соучастнику своего давнишнего преступления, к товарищу своих юношеских лет, пожертвовавшему своим добрым именем, чтобы спасти его от беды, этот человек, конечно, не пожалеет бедной, беспомощной девушки, осмелившейся взять на себя роль его обвинительницы.

— Но вы говорите, что мисс Вильмот отличалась удивительной решимостью и энергией. Вероятно ли, чтоб ее могли запугать угрозы мистера Дунбара? Да и в чем могли состоять эти угрозы?

— Я решительно не знаю, — ответил я, качая головой, — но я имею основательные причины утверждать, что Маргарита, возвратившись из Модслей-Аббэ, была под влиянием сильного испуга.

— Какие причины? — спросил мистер Картер.

— Ее обращение было достаточным доказательством, что она очень испугана. Ее лицо было бледно, как лист бумаги; она дрожала всем телом, и когда я подошел к ней, то она отскочила от меня, как будто от чего-то страшного.

— Можете ли вы мне повторить все, что она говорила в ту ночь и на следующее утро? — спросил мистер Картер.

Мне не очень хотелось растравлять старые раны в угождение сыщику, но было бы бессмысленно не исполнить справедливого требования человека, который действовал в мою пользу. Я слишком любил Маргариту, чтобы забыть хоть одно слово, произнесенное ею, даже в самое беззаботное, счастливое время; тем более я имел причину помнить жестокую, роковую сцену нашего расставания и странное поведение Маргариты по возвращении из Модслей-Аббэ. Поэтому я рассказал мистеру Картеру слово в слово все, что говорила Маргарита в эти памятные для меня дни. Когда я закончил, он снова впал в глубокое раздумье, и в комнате наступило мертвое молчание, прерываемое только заунывным стуком часов.

— Одно только во всем вашем рассказе поражает меня, — начал после продолжительного молчания мистер Картер, — меня поражают слова мисс Вильмот, что ее прикосновение может опозорить вас, что она недостойна быть женой честного человека. Эти слова невольно возбуждают сомнение, не подкуплена ли она действительно мистером Дунбаром. Я все это время обдумывал эти слова, и старался всячески объяснить их себе. По всей вероятности, она подкуплена и стыдится своего низкого поступка.

Я объяснил мистеру Картеру, что никогда этому не поверю.

— Может быть, сэр; тем не менее это не мешает моему мнению быть справедливым. Иначе невозможно объяснить загадочных слов мисс Вильмот. Если мистер Дунбар действительно невиновен или, как бы то ни было, успел убедить ее в своей невиновности, то она прямо бы сказала вам: «Я ошибалась, и мне очень жаль, что мы ложно подозревали мистера Дунбара. Он совершенно невиновен в убийстве моего бедного отца». Но что же делает девушка? Она прячется в коридоре, дрожит, бледнеет и говорит: «Я — низкое создание, не дотрагивайтесь до меня, не подходите ко мне». Это очень походит на женщину — взять деньги и потом раскаиваться.

Я ничего не отвечал: мне было горько слышать, что о моей бедной Маргарите отзывались таким образом. Но делать нечего: невозможно было скрывать дальше роковую тайну моего сердца. Я нуждался в помощи мистера Картера. Маргарита была потеряна для меня в настоящую минуту, и единственная надежда на счастливое будущее заключалась в искусстве мистера Картера открыть тайну необъяснимой смерти Джозефа Вильмота.

— А покажите-ка мне письмо! — воскликнул сыщик, протягивая руку.

Я посмотрел на него с отвращением, я ненавидел его в эту минуту, но делать было нечего; я достал из кармана письмо Маргариты и подал ему. Он медленно прочел его, потом перечел его во второй раз, в третий, и так до шести. Все это время лицо его было очень серьезно, задумчиво; но, когда он возвратил мне письмо, глаза его засверкали и на губах появилась улыбка.

— Ну что? — спросил я.

— Это письмо — совершенно чистосердечное, сэр, — ответил мистер Картер, — девушка не писала его ни под диктовку чужого человека, ни из-за денег. В нем проглядывает истинное чувство, если я могу так выразиться, — сердце, сердце женщины, а когда в деле замешано сердце женщины, то не ищите ума. Сравнивая это письмо со словами, сказанными вам в коридоре отеля, я вывожу самое блистательное заключение, до которого когда-либо доходил сыщик.

При этих словах вечно серьезное лицо мистера Картера покрылось ярким румянцем — верным признаком неожиданной радости. Он заходил взад и вперед по комнате, не задумчиво и медленно, как всегда, а поспешно, бодро и весело. Я видел ясно, что письмо произвело на него какое-то положительное впечатление.

— Вы нашли ключ к тайне? — воскликнул я. — Вы видите…

— Не торопитесь, сэр, — перебил он меня, нетерпеливо махнув рукой, — когда вы сбились с дороги в темную ночь и видите вдали свет, то не бейте в ладоши, не кричите «ура», прежде чем узнаете, какой это свет. Это — может быть, блуждающий огонек, а может быть, и свет в доме, который вы ищете. Предоставьте это дело мне и не торопитесь делать заключения. Я исследую все основательно, и тогда только скажу свое мнение. А теперь пойдемте погуляем и посмотрим то место, на котором было найдено тело убитого.

— Но как же мы отыщем это место? — спросил я, надевая шляпу и пальто.

— Да любой прохожий укажет нам, — ответил мистер Картер. — Не всякий день случаются в Винчестере убийства, и потому не сомневаюсь, что жители знают цену подобным происшествиям. Поверьте мне, это место известно всем и каждому.

Было пять часов пополудни, и мы, сойдя вниз, вышли на мирную и безлюдную улицу. Холодный ветер дул беспощадно и гнезда ласточек колыхались на обнаженных макушках деревьев. Я никогда не бывал в Винчестере и с удовольствием смотрел на старинные дома, красивый собор, зеленые поля и веселые ручьи. Вся эта сцена своей мирной тишиной произвела на меня сильное впечатление, и я невольно подумал, что если бы человеку суждено было вести уединенную, несчастную жизнь, то Винчестер — лучшее место для этого. В этом унылом, сонном, всеми забытом уголке мрачное однообразие дня прерывалось только гулом соборных колоколов или боем городских часов.

Мистер Картер основательно изучал все малейшие обстоятельства, имевшие хоть какую-нибудь связь с убийством Джозефа Вильмота. Нам указали дверь, через которую Генри Дунбар вошел в собор, тропинку, по которой банкир со своим старым слугой отправились в рощу. Мы пошли по этой тропинке в сопровождении мальчика, который удил рыбу неподалеку. Он взялся быть нашим провожатым и привел нас на то самое место, где было найдено тело убитого. Тут росла высокая береза, и, указывая на нее, мальчик сказал:

— Здесь в роще немного берез, а эта — самая большая, потому это место очень легко найти. Погода стояла очень сухая, в прошлом августе во время убийства, и воды в ручьях было вдвое меньше, чем теперь.

— А глубина везде одинаковая? — спросил мистер Картер.

— О нет, — ответил проводник, — поэтому здесь очень опасно купаться; в иных местах чрезвычайно мелко, зато в других большие обрывы, так что если вы не отлично плаваете, то лучше не ходите в воду.

Мистер Картер дал мальчику шесть пенсов и отпустил его; мы же прошли немного дальше и вернулись к собору. Мой товарищ молчал в течение всей прогулки. Перемена, происшедшая в нем после прочтения письма Маргариты, удвоила во мне доверие к нему, и я теперь терпеливее ожидал результата его поисков. Мало-помалу я осознал всю святость дела, которое взял на себя; мне предстояло не только открыть тайну странного поведения Маргариты, но и исполнить долг гражданина, стараясь всеми средствами найти убийцу Джозефа Вильмота.

Если бездушному злодею позволили жить припеваючи, гордо подымать голову в качестве владельца Модслей-Аббэ и главы торгового дома, пользовавшегося в течение двух веков честной славой, то ясно, что преступление терпимо обществом, потому что оно совершено одним из сильных мира сего. Если бы Генри Дунбар был нищий, который с голоду в минуту безумной злобы против человеческой несправедливости и неравенства поднял бы руку на своего богатого ближнего, то, конечно, полиция беспощадно преследовала бы его и довела рано или поздно до виселицы. Но в этом деле человек, возбуждавший законные подозрения, обладал высшей добродетелью, доступной нам, обладал миллионами, и полиция, так ловко преследующая низких и несчастных мошенников, отворачивалась и почтительно объясняла, что Генри Дунбар слишком великий человек, чтобы совершить такое дьявольское преступление. Эти и подобные мысли занимали меня, когда мы возвращались в гостиницу. Мы очутились дома не ранее половины седьмого и гостиничный слуга ждал уже нас с нетерпением, боясь, чтобы рыба не перестояла.

Пока мы обедали, я ожидал каждую минуту, что мистер Картер заговорит с ним об интересовавшем нас предмете; но он говорил все о посторонних предметах: о Винчестере, о последней судебной сессии, о погоде, о рыбалке — обо всем, кроме убийства мистера Вильмота. Только после обеда, когда на столе появились какие-то окаменелости, которые слуга выдавал за миндаль и изюм, мистер Картер приступил к делу. Впрочем, предварительная перестрелка была не без пользы: слуга стал очень разговорчив, откровенен и готов был рассказать все, что только знал. Я предоставил моему товарищу распоряжаться всем, и нельзя было без улыбки смотреть, как он, развалясь в кресле и держа в руках прейскурант вин, глубокомысленно рассуждал, который портвейн лучше: светлый, в сорок два шиллинга, или темный — в сорок пять.

— Я думаю, лучше попробовать номер пятнадцатый, — сказал он, отдавая прейскурант слуге. — Но смотрите, наливайте в графин осторожнее. Я надеюсь, что у вас погреб не очень холодный.

— О нет, сэр, хозяин наш очень заботится о погребе, — ответил слуга, выходя из комнаты, вполне убежденный, что имеет дело с двумя знатоками.

— Вам нужно закончить эти письма к десяти часам, мистер Остин, — сказал сыщик, когда вернулся слуга с графином портвейна на серебряном подносе.

Я понял намек и тотчас приготовил все, что нужно для письма, на маленьком столике у камина. Мистер Картер подал мне свечку, и я написал несколько строк к матери, пока он молча пил свой портвейн.