Мэри Брэддон - Тайна фамильных бриллиантов

Вагон был пуст, кроме двух братьев в нем никого не было.

Самсон долго пристально следил за выражением лица Джозефа, потом тяжело вздохнул, покрыл голову платком, и прислонился к спинке кресла. Но он не спал. Его терзали беспокойство, опасение, ужас. Вдруг он почувствовал, что в ушах у него загудело, глаза подернуло туманной дымкой. Он пытался раза два заговорить, но язык не поворачивался, уста отказывались передать слова, родившиеся в его голове. Наконец, и голова заходила кругом, свист паровой машины отдавался в ней все громче и громче, спутывая все его мысли и оглушая его совершенно.

Поезд подходил уже к Базинстоку, когда Джозеф Вильмот вдруг очнулся от своих мрачных дум.

Случилось что-то страшное, роковое. Отверженный вскочил в ужасе, бледный как полотно.

Старик-конторщик упал безжизненной массой на пол вагона.

Этого третьего удара паралича следовало ожидать уже давно, и непредвиденная встреча на ватерлооском дебаркадере приблизила роковую минуту.

Джозеф Вильмот опустился на колени возле брата. Он был преступник, отверженный обществом, закоснелый в злодействе, и видывал смерть в самых страшных, возмутительных образах; она более не страшила, не возмущала его. Закаленный в преступлениях, Джозеф был равнодушен к страданиям ближнего. Любовь к дочери была единственным признаком человеческого чувства, уцелевшим в груди этого человека.

Однако Джозеф Вильмот сделал все, что мог, для несчастного старика: развязал ему галстук, расстегнул жилет и стал прислушиваться, бьется ли у него сердце. Оно билось, но очень слабо, едва внятно, будто душа пыталась высвободиться на волю из своего тленного покрова.

— Пожалуй, ему лучше бы кончиться, — проговорил Джозеф сквозь зубы. — Тогда бы мы встретились с Генри Дунбаром с глазу на глаз.

Поезд пришел в Базинсток; Джозеф высунулся из окошка и громко кликнул кондуктора.

Тот быстро подбежал к дверцам, слыша по голосу, что зовут его недаром.

— С братом моим случился удар, крикнул Джозеф. — Помогите мне вынести его из вагона и пошлите, пожалуйста, за доктором.

Безжизненное тело вынесли на платформу и положили на диван в пассажирском зале, а саутгэмптонский поезд уехал без наших путешественников.

Минут через десять явился доктор; он задумчиво покачал головой при виде больного.

— Дело плохо, — сказал он, — постараемся помочь, если возможно. Был ли кто с бедным стариком?

— Да, сударь, — ответил смотритель, указывая на Джозефа, — вот они с ним ехали.

Доктор подозрительно покосился на Джозефа Вильмота. И действительно, было отчего: он выглядел преступным бродягой с головы до ног, отчаянным злодеем, отвергнутым обществом и ненавидевшим за то всех и каждого.

— Вы… родственник этому джентльмену? — недоверчиво спросил доктор.

— Да, я брат его.

— Я бы советовал перевезти его в ближайший отель. Я пришлю сиделку за ним ухаживать. Не можете ли вы сказать, в первый ли это раз с ним удар или нет?

— Не сумею сказать, — отвечал Джозеф.

— Странно, вы говорите, что вы брат этого джентльмена, а не можете ответить на такой важный вопрос.

— Действительно, странно, — ответил Джозеф Вильмот небрежно, почти презрительно. — Много вещей постраннее этого бывало на свете. Мы уже несколько лет не встречались с братом, а сегодня неожиданно наткнулись друг на друга.

Несчастного, все еще не пришедшего в чувство, перенесли в гостиницу, недалеко от станции. Номер в ней был просторным, но удобным. Больного положили в спальню, окна которой выходили на пыльную дорогу.

Доктор приложил все усилия, все известные науке средства, чтобы возвратить жизнь парализованному мозгу, но напрасно. Душа уже отделялась от тела, которое лежало неподвижной, бесчувственной массой на жесткой постели. Джозеф Вильмот сидел молча в ногах брата и следил за ним с мрачным выражением лица.

Вскоре явилась сиделка и уселась в голове больного. Но делать ей было нечего.

— Есть ли какая-нибудь надежда? — спросил Джозеф уходившего доктора, с нетерпением ожидая ответа.

— Боюсь, надежды мало, даже нет ее вовсе.

— А скоро будет конец?

— Очень скоро, думаю. Вряд ли он протянет сутки.

Доктор ожидал от брата умирающего выражения горести или, по крайней мере, удивления, но напрасно: Джозеф Вильмот не обнаружил никакого волнения; поспешно простившись, врач вышел из комнаты.

Начинало смеркаться, и в сумерках лицо Джозефа Вильмота казалось еще мрачнее, еще суровее, чем в вагоне поезда во время беседы с братом.

Спальня, где лежал умирающий, сообщалась с передней, где брошены были мешок и чемодан Самсона Вильмота.

Джозеф обыскал все карманы в платье, снятом с умиравшего брата.

В жилете нашел он немного серебра и ключи, в боковом кармане старомодного сюртука — записку и бумажник в сильно поношенном кожаном переплете. Джозеф вынес эти вещи в соседнюю комнату, притворив за собой дверь, потом позвонил и потребовал свечей.

Девушка принесла свечи и осведомилась, обедал ли он?

— Да, часов пять тому назад, — отвечал Джозеф. — Теперь дайте мне только водки.

Девушка принесла графинчик водки и рюмку, поставила на стол и молча вышла. Джозеф Вильмот запер за ней дверь.

— Терпеть не могу, когда за мной подсматривают, — пробормотал он про себя, — а этот деревенский народ такой любопытный.

Он уселся, выпил рюмку водки и придвинул одну из свечей.

Деньги, ключи и бумажник Джозеф успел уже положить к себе в карман. Прежде всего он вынул и осмотрел бумажник, в котором оказалось два отделения — в одном было пять пятифунтовых банковых бумажек, в другом письмо.

— Так, так! Это приветствие от младшего члена торгового дома своему товарищу и главе фирмы. Я приберегу эту цидулку, пригодится, — прошептал Джозеф, вкладывая письмо на прежнее место, и начал перелистывать записную книжку.

Только самая последняя заметка обратила на себя его внимание. Она состояла из нескольких слов:

«Г.Д. должен прибыть в саутгэмптонские доки 19 текущего месяца или около того на пароходе «Электра». Будет встречен мисс Лорой Д., в Лондоне».

— Что это за Лора Д.? — спросил себя Джозеф, закрывая записную книжку. — Верно, дочь его. Лет десять тому назад я прочел про его свадьбу в газетах. Уж, верно, не дал маху, женился выгодно. Ему везет во всем. Женился на знатной барыне, помнится. Будь он проклят!

Джозеф Вильмот сидел, сложив руки и насупив брови, в мрачном раздумье; зловещая улыбка искажала его суровое лицо, глаза горели зловещим огнем.

Джозеф Вильмот был опасен всегда — когда шумел и когда буянил, но он был в сто раз опаснее, когда задумывал дело в тиши.

Вскоре он очнулся, вынул связку ключей из кармана, открыл чемодан и стал рассматривать вещи.

Немного нашел он там любопытного: пару платья, две чистые рубашки и прочие принадлежности незатейливого туалета старого конторщика. В дорожном мешке оказались пара сапог, щетка, ночная рубашка и полинялый ситцевый халат.

Осмотрев эти вещи, Джозеф Вильмот отворил осторожно дверь в комнату, где лежал умирающий. Там не было никакой перемены. Сиделка по-прежнему сидела в изголовье постели. Она повернула голову, когда Джозеф отворил дверь.

— Что, перемены нет? — спросил он.

— Нет, никакой, сударь.

— Я выйду прогуляться немного и сейчас же вернусь.

Джозеф прикрыл дверь, но не торопился уйти. Он нагнулся над чемоданом и сорвал с него ярлык с именем брата. Ту же предосторожность явил он и относительно мешка. Засунув ярлыки в карман, он стал тихо ходить по комнате в глубоком раздумье.

— «Электра» приходит девятнадцатого или около того, — произнес Джозеф Вильмот тихим, сдержанным голосом. — Значит, день-два, раньше или позже. Если Самсон умрет, назначат следствие, пожалуй, станут освидетельствовать покойника и меня задержат, пока все это кончится, по крайней мере дня на два, на три, а Генри Дунбар успеет между тем из Саутгэмптона проехать в Лондон, и я потеряю единственный случай встретиться с ним с глазу на глаз. Я не упущу такого случая, ни за что не упущу. Чего мне тут торчать и ждать смерти человека, который уже лежит без чувств? Нет! Сама судьба натолкнула меня на Генри Дунбара, и я не намерен упустить такой случай.

Джозеф взял шляпу — истасканную, грязную серую шляпу, вполне подходившую ко всему его облику, и вышел из гостиницы, сказав хозяину, что воротится через час, и направился к станции железной дороги, чтобы разузнать насчет прибытия поездов.

Поезд из Лондона в Саутгэмптон ожидали через час. Приказчик, сказав об этом Джозефу Вильмоту, осведомился о здоровье его брата.

— Ему гораздо лучше, — отвечал Джозеф. — Я еду теперь в Саутгэмптон, чтобы исполнить одно важное дело, по которому он туда ехал. Возвращусь завтра утром.

Он пошел в зал и просидел там до прихода поезда все в одном положении, опустив голову на грудь и погруженный в глубокие думы. Как только открыли кассу, он взял билет до Саутгэмптона и вышел на платформу.

В вагоне второго класса он уселся в темный угол и нахлобучил на глаза шляпу.

Было очень поздно, когда поезд пришел в Саутгэмптон, но Джозеф, казалось, хорошо знал город и направился в маленький трактир на берегу реки, почти совершенно скрытый городской стеной. Он спросил себе номер и, узнав, что «Электра» еще не пришла, потребовал ужин наверх, несмотря на приглашение сойти в общую залу. Он, казалось, избегал всякой встречи или разговора с чужими и снова погрузился в свои мрачные думы.

О чем бы он ни думал, мысли эти так его поглощали, что он не вполне осознавал, что делает.

Несмотря на это, Джемс Вентворт был очень деятелен и встал на другое утро спозаранку. За всю ночь он не спал и часу, а ворочался с боку на бок и все думал, думал.

Расплатившись со служанкой, он вышел на улицу. На башенных часах в ближнем сквере пробило восемь часов.

Джемс направился на главную улицу, в лавку готового платья. Мальчишка, который лениво отворял ставни лавки, презрительно окинул взглядом Джозефа и, зевнув, торжественно объявил:

— Наш хозяин никогда не дает милостыни бродягам.

— Ваш хозяин может делать что хочет, — отвечал Джозеф хладнокровно. — Я заплачу тотчас за все, что мне нужно. Позовите хозяина или постойте, я думаю, вы сами можете это сделать. Мне нужно одеться с ног до головы. Понимаете?

— Пожалуй, и пойму, когда увижу деньги, — зевая, сказал дерзкий мальчишка.

— Ага, ты уже обучен светом, молодец! — с горечью заметил Джозеф Вильмот. — Полагаю, вы можете это понять? — прибавил он, вынимая из бумажника брата пачку банковых билетов.

Мальчишка подозрительно взглянул на Джозефа.

— Я понимаю, что они могут быть фальшивые, — сказал он со значительной улыбкой.

Джозеф Вильмот с яростью бросился на него.

— Я говорю, что они могут быть фальшивыми, — возразил мальчик, отскакивая назад, — не для чего бросаться на меня. Я ничего не сказал обидного.

— Нет, но чтобы ты в другой раз не смел и подумать, — сказал Вильмот. — Позови хозяина.

Мальчик повиновался.

Когда он ушел, Джозеф Вильмот окинул взглядом лавку.

«Дурак, — подумал он, — забыл про выручку. Я бы мог попытать счастья, если б… — Он остановился и улыбнулся какой-то странной улыбкой, — если б я не ожидал встречи с Генри Дунбаром».

В одном углу лавки стояло большое зеркало. Джозеф Вильмот подошел к нему и молча несколько минут смотрел на себя.

— Бродяга, мошенник, — промычал он, стиснув зубы и грозя кулаком зеркалу, — ты и походишь на это. Отверженный, ты и походишь на отверженного. Но кто заклеймил тебя позорным пятном? Кто виновен во всех твоих преступлениях? Чье гнусное предательство сделало тебя таким, каков ты есть? Вот в чем вопрос.

В эту минуту вошел хозяин и бросил проницательный взгляд на покупателя.

— Послушайте, — обратился к нему Джозеф Вильмот, — меня долго преследовало несчастье, но теперь мне удалось зашибить копейку. Я заработал ее честным образом, слышите, и не намерен терпеть оскорбительных расспросов и намеков такого дурака-мальчишки, как ваш приказчик.

Оскорбленный мальчик старался грозно взглянуть на Джозефа, но все же спрятался за своего хозяина. Хозяин улыбнулся и почтительно поклонился.

— Очень рад услужить вам, сэр, — сказал он, — и надеюсь, вы останетесь довольны. Если мой приказчик нагрубил вам…

— Да, он — дерзкий грубиян, — прервал его Джозеф. — Но я не намерен раздувать из этого историю. Он думает, как все на свете, что если человек бедно одет, то должен быть мошенник. Вот и все. Я его прощаю.