При тусклом свете свечей было трудно различить что-либо, кроме того, что маркиз очень высок.

Его лицо расплывалось у нее перед глазами. Затем тоном, каким разговаривают с маленькими детьми, герцог снова произнес:

— Поздоровайся с Леоной, Эван!

— Красивая… Леона… очень… красивая!

Слова были произнесены по отдельности, протяжно и несколько невнятно.

На миг Леоне пришла в голову мысль, что маркиз пьян. Но потом она присмотрелась к нему внимательнее.

У него была большая яйцеобразная голова, на высокий лоб спадали волосы. Глаза маленькие, но несколько навыкате и слишком близко посаженные. Губы полные, огромный рот открыт.

И тут Леона все поняла.

Он не пьяный, он ненормальный! Умственно отсталый!

Она видела раньше мальчиков вроде него. Один такой жил в их деревне. Не душевнобольной, не помешанный до такой степени, чтобы его нужно было изолировать от других, просто ненормальный, с мозгами, отказавшимися функционировать в голове ненормально рослого мальчика.

Когда Леона осознала всю правду, ей захотелось кричать и плакать, и как раз в тот момент, когда она пыталась справиться с собой, герцог сказал:

— Протяните Эвану руку, Леона.

Она была так ошеломлена, что беспрекословно подчинилась ему и протянула руку. Маркиз вытянул вперед обе руки и поймал ее руку.

— Красивая… Леона! Красивая! — повторил он снова, и теперь он вглядывался в ее лицо. — Жена… Жена для… Эвана!

В его голосе слышались восторг и ликование.

— Красивая… жена… Леона!

Руки у него были горячие, кожа мягкая, и еще Леона почувствовала в нем силу, которая напугала ее.

Она попыталась высвободить руку, но ей этого не удалось.

Другой мужчина, до сих пор находившийся в тени, шагнул вперед.

— Достаточно, милорд! — сказал он резко. — Оставьте! Голос прозвучал властно, и маркиз с большой неохотой, как показалось Леоне, сделал так, как ему было сказано, и освободил ее руку. Но она была уже на грани обморока.

Словно почувствовав это, герцог подхватил ее под руку и повернул к двери.

— Спокойной ночи, Эван! — сказал он. — Спокойной ночи, доктор Бронсон.

— Спокойной ночи, ваша светлость.

Испугавшись, что ноги не выдержат и она упадет, Леона оперлась на руку герцога, и скоро они снова оказались в длинном коридоре.

Как только герцог закрыл позади них дверь, она услышала громкий крик.

— Леона… красивая… Леона! Верните ее! Я… хочу… ее! Я… хочу ее! Я хочу…

Дверь, ведущая в это крыло замка, захлопнулась за их спинами, и больше никакие звуки не доносились до нее.

Леона прислонилась к герцогу, и он обнял ее за талию.

— Пойдемте, у вас был очень долгий день, и теперь вам пора в постель.

Она не нашла в себе сил ответить, и герцог почти понес ее на руках к двери в спальню.

Свечи были зажжены, но в комнате никого не было. Он подвел ее к постели и помог сесть.

— Мой сын несколько возбужден сегодня вечером, — сказал он ненавязчиво. — Ему сообщили, что вы придете и что вы — его будущая жена. Обычно он очень тихий и исключительно послушный юноша.

— Я… не могу… выйти… за него! — слабо протестовала Леона.

Она с трудом шевелила губами и не знала, услышал ли герцог ее слова.

— Утром все будет совсем иначе, — сказал он. — Я нарисовал вам возможные варианты. Я достаточно четко и ясно объяснил вам, Леона, что, как только вы выполните свою миссию, касающуюся рождения ребенка, вам никогда больше не придется встречаться с мужем. Мне рассказали, что люди, страдающие такими заболеваниями, живут совсем недолго.

Помолчав, он продолжил:

— Вы молоды и красивы, и у вас будет богатство и могущество. Не нужно быть волшебником, чтобы предсказать, что в вашей жизни будет много мужчин. Мужчин, которые станут любить вас и которым вы, несомненно, будете оказывать благосклонность. И в этом не будет ничего предосудительного.

Леона не отвечала. Она чувствовала себя так, будто внезапно онемела, а тело ее сковал паралич.

— Подумайте об этом, — сказал герцог. — С вашей стороны будет ошибкой думать слишком долго. Я уверен, что прежде всего в ваших интересах дать согласие на брак и обвенчаться завтра же вечером.

Договорив, он протянул руку к колокольчику и, не дожидаясь появления служанок, вышел из комнаты.

Леона лежала в темноте. В комнате было очень тихо, но она заметила, что прислушивается к этой тишине, как часто делала с самого приезда в замок.

За время, прошедшее с тех пор, как она легла спать, в ее душе произошла настоящая битва. И девушка чувствовала, что эта борьба опустошила ее, лишила сил бороться и каким-то ужасным образом изменила ее сущность, ее характер.

С одной стороны, все ее существо оплакивало любовь к лорду Стрэткарну; с другой стороны, ее трясло от ужаса и отвращения к несчастному созданию, которое герцог называл своим сыном и которого прочил ей в мужья.

Ее мать часто говорила, что такие люди достойны жалости.

«Мало кто может спокойно относиться к умалишенным, — говорила она. — В Лондоне с сумасшедшими обращаются так, будто они преступники. В деревнях им позволяют бродить по округе до тех пор, пока они не представляют угрозы. Но ничего не делается, чтобы помочь им, и никто даже не пытается понять их проблемы».

Но ведь герцог пытался, сказала себе Леона.

И сколько бы докторов ни осматривали его, сколькими бы способами ни лечили маркиза, ничто не помогло восстановить его поврежденный рассудок.

Никто не пытался разобраться, почему рождаются люди с такими отклонениями в развитии, но ведь это случается то и дело! А от мысли о браке с таким человеком Леоне становилось физически плохо.

Она была невинна, она не представляла себе, что нужно сделать для того, чтобы родить ребенка, она не знала, как мужчина и женщина занимаются любовью, становясь при этом настоящими мужем и женой.

Она была уверена, что это должно быть чем-то очень интимным и близким.

Мысль о том, что к ней могут прикоснуться эти горячие руки, с их теплой кожей и скрытой силой, заставляла все ее тело содрогаться от отвращения.

Она знала, что пока герцог выступал в роли ее добровольного опекуна и высказывал свои требования логично и убедительно, он был уверен, что она подчинится ему. Фактически у нее не было шанса избежать этого.

Он достаточно ясно намекнул на то, что, если она откажется принять его условия, он вышвырнет ее из замка без гроша за душой и ей не на что будет жить.

Но может быть, можно хоть как-нибудь избежать всего этого?

Неужели и впрямь ощущение, будто она пленница в этом замке, которое она испытывала с самого прибытия, стало явью?

Завтра, как бы она ни протестовала, как бы отчаянно ни сопротивлялась, герцог неумолимо потащит ее к полоумному маркизу.

Естественно, там уже будет священник, и еще до того как она сообразит, в чем дело, они окажутся мужем и женой!

А что произойдет потом?

Об этом Леона боялась даже думать.

Предложение герцога повергло ее в шок, особенно тогда, когда он заявил, что после рождения наследника она будет совершенно свободна и сможет завести себе любовника! Ей показалось тогда, что сам дьявол искушает ее!

— Мама! Мама! — плакала она в темноте. — Что мне делать? Как убежать отсюда?

Она понимала, что слугам скорее всего уже приказали не выпускать ее на верховую прогулку в сопровождении одного лишь конюха.

Весь завтрашний день герцог сам будет наблюдать за ней, пытаясь сломить ее сопротивление, отказываясь слышать все, что могло бы внести хоть какие-то изменения в его планы.

— Я не могу… сделать этого! Я… не могу! — сказала она себе.

В ее мозгу звучал голос маркиза, невнятно бормочущего ее имя, и крик, раздавшийся из комнаты, после того как они покинули ее.

Где-то в самой глубине души проснулось воспоминание о том, что случилось много лет назад.

Она никогда не думала об этом, но теперь воспоминания возвращались к ней.

Она была тогда совсем еще юной, но помнила, что с одной из деревенских девушек случилась беда.

Леона не могла вспомнить даже ее имени, зато очень хорошо помнила, как разгневан тогда был ее отец.

— Это позор! — заявил он. — Этот человек безумен, он ненормальный! Его нужно изолировать и не позволять вот так разгуливать по округе и приставать к невинным девушкам!

— Но ведь он же тихий, любовь моя, разве только в полнолуние ведет себя иначе, — отвечала ее мать.

— Полнолуние! Полнолуние! — продолжал сердиться ее отец. — Это может стать оправданием для любых сексуальных домогательств и половых преступлений! И если именно полнолуние заставляет этих животных бродить вокруг невинных девушек, значит, их надо изолировать от общества!

— Не слишком удачное решение, — негромко проговорила мать Леоны.

— Не слишком удачное? — кричал ее отец. — А что, скажи, станет с тем маленьким ублюдком, который родится от этого акта насилия? И все из-за полнолуния?

Ее мать не ответила, и отец вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Что случилось? Почему отец так зол? — спросила Леона у матери.

— Ты этого пока не поймешь, милая, — ответила ее мать.

— Но что это за девушка, с которой случилась беда, мама?

— Всего лишь одна из деревенских девушек, что помогают в саду во время сбора урожая, — ответила ее мать и вздохнула: — Бедная девочка. Я должна пойти повидать ее и помочь чем смогу.

Теперь Леона вспомнила злобу в голосе отца и его слова: «маленький ублюдок, который родится от этого акта насилия».

В страхе она повернулась к окну и увидела, как и предполагала, серебряные отсветы по краям занавесок! Полнолуние!

Все это было так сложно и непонятно, она не могла разобраться во всем сама, она испытывала непередаваемый ужас. Лежа в кровати, Леона сжалась в комок и ждала неотвратимо наступающий день, когда ей придется столкнуться с этими проблемами.

Неожиданно она услышала звук.

Именно этот звук она слышала каждую ночь, но никогда не обращала на него внимания.

Звук приближался!

Кто-то медленно шел по коридору, стараясь ступать как можно тише.

Она пыталась убедить себя, что, должно быть, это миссис Маккензи, но шаги были слишком тяжелыми для женщины.

Леона села в постели, сердце отчаянно колотилось. Но тут она с облегчением вспомнила, что заперла дверь на ключ.

Она сделала это интуитивно, раньше она никогда не запирала замок.

Но сегодня вечером Леона знала, что скорее всего будет плакать, горько плакать — ведь она потеряла человека, которого любила, — и не хотела, чтобы кто-либо видел ее унижение и отчаяние.

С тех пор как она поселилась в замке, миссис Маккензи несколько раз заходила к ней в комнату уже после того, как она ложилась спать, — то приносила ей горячее питье, то разводила огонь.

Леона знала, что это лишь проявление уважения со стороны экономки.

Хотя однажды миссис Маккензи вошла, когда она уже почти заснула. Леоне не понравилось, что ее побеспокоили, но она все равно вежливо поблагодарила служанку. Однако сегодня она едва ли смогла бы вынести расспросы миссис Маккензи, особенно если бы та вошла и заметила, что она плачет. Поэтому Леона заперла дверь и легла спать, уверенная, что кто бы там ни был снаружи, он не сможет войти.

Внезапно Леона осознала, что час уже слишком поздний для визита миссис Маккензи или какой-нибудь служанки.

Шаги остановились прямо за дверью.

Она лежала очень тихо в огромной кровати, и хотя не могла видеть ручку двери, знала, что та поворачивается.

До нее доносился очень тихий скрип.

Затем снаружи раздалось глубокое и тяжелое дыхание мужчины, который, как показалось Леоне, был очень возбужден от мысли о том, что собирался сделать.

Она догадалась, что это был маркиз, который искал ее, и зажала себе рот рукой, подавив крик отчаяния и испуга.

Ручка повернулась снова, и теперь это стало уже очевидным. С громким скрипом она поворачивалась то вправо, то влево.

Затем снаружи раздался тяжелый удар, как будто кто-то пытался открыть дверь плечом. Толчок был сильный, но Леона подумала, что не так-то легко будет ворваться в ее комнату, взломав дверь.

В то же время девушка была напугана до такой степени, что в горле у нее пересохло, а лоб покрылся испариной.

Дыхание сделалось более громким.

— Леона! Красивая… Леона!

Леона еще крепче зажала рукой рот. Маркиз снова заговорил:

— Моя… жена… Леона! Я… хочу… тебя! Я… хочу… тебя!

Леона не могла ни вздохнуть, ни пошевелиться.

Затем, когда она почувствовала, что вот-вот задохнется, шаги стали удаляться.

Их звук медленно растаял в тишине.

Леона слушала и слушала до тех пор, пока ей не показалось, что до нее донесся звук захлопнувшейся двери.

Только тогда она в изнеможении упала на подушки, дрожа всем телом при мысли о том, что могло бы произойти.

Затем ей в голову пришло неожиданное предположение.