Она выпила остатки вина из своего стакана и приказала Френсису снова наполнить его.

— Мне кажется, что дамы во Франции пьют гораздо больше, чем мы, англичанки, — сказала она, намекая этим на то, что сэр Валентин большую часть своей жизни проводил обыкновенно во Франции, а не в Англии. Тут только Гель опять вспомнил, что в ее глазах он все еще убийца ее брата, и поэтому ее миролюбивое отношение к нему должно быть довольно подозрительно, но, к сожалению, к этому времени он выпил уже столько вина, что все представлялось ему в совершенно ином свете; он кончил уже свое вино и пил теперь то вино, которое принесли для Анны.

— Несмотря на это, француженки ничем не лучше англичанок, — сказал он.

— Да, но я слышала, что они гораздо грациознее и изящнее нас, — ответила она, заметив: что после каждой фразы, сказанной им, он пьет еще усерднее.

— Весьма возможно, но если они грациозны и изящны, как кошечки, это значит, что и когти у них такие же, как у них; что же касается сердечной доброты, откровенности и миловидности, то я предпочитаю англичанок.

Говоря это, он многозначительно взглянул на нее и еще многозначительнее поднес свой стакан ко рту. Она не могла сомневаться в том, что говоря об англичанках, он подразумевает одну ее; она терпеливо вынесла его взгляд и сказала спокойно:

— Но во всяком случае зато французские вина лучше наших, — и с этими словами она поднесла опять стакан к своим губам.

Гель немедленно последовал ее примеру с большим рвением.

Они долгое время говорили еще на эту тему, причем Гель все усерднее и усерднее подливал себе вина, наконец он пришел в такое чувствительное настроение духа, что предложил Анне пропеть несколько песен, которые так и просились ему на язык; она с радостью дала свое согласие, обещая ему в свою очередь пропеть тоже что-нибудь, а сама, между тем, принялась деятельно наполнять его стакан, так как Френсис потихоньку вышел из комнаты, чтобы принести еще вина.

Гель пел долго и с большим чувством, продекламировал затем несколько монологов из «Гамлета» и других пьес, когда-либо сыгранных им, и этим немало удивил Анну, никак не ожидавшую, что сэр Валентин мог интересоваться поэзией и знать наизусть чуть ли не целые сцены. Была минута, когда в душе она невольно пожалела, что судьба как раз этого человека заставила быть убийцей ее брата, но эту минутную слабость она тотчас же подавила в себе, и так как заметила, что Гель во время пения пьет меньше, чем бы ей хотелось, она остановила его и предложила ему опять спеть сама. Она пела ему одну песню за другой своим нежным голосом, и наконец отяжелевшая от вина голова юноши склонилась на грудь, он откинулся на спинку стула и заснул тяжелым сном опьяневшего человека. Тогда Анна встала и вышла из-за стола с гордой и довольной улыбкой на устах. Обращаясь к Френсису, незаметно подошедшему к ней, она сказала: «Слава Богу, он заснул и я уверена, что он теперь часов десять проспит не просыпаясь, даже если его станут будить; теперь я уверена в том, что он не двинется отсюда, пока не приедут арестовать его. Пойдем же спать, я так рада, что мне не надо больше никуда ехать этой ночью, я страшно устала и едва ли вынесла бы это».

В эту минуту вдруг раздался быстрый топот лошадиных копыт и затем пронзительный громкий свист, которым Антоний предупреждал Геля о надвигающейся опасности.

Гель поднял голову и огляделся сонными глазами вокруг себя, над головой его раздались тяжелые шаги: это был Боттль, тоже проснувшийся от тревоги и быстро спускавшийся вниз на помощь своему господину.

Гель в первую минуту ничего не мог сообразить, но когда глаза его встретились с глазами Анны, вопросительно глядевшей на него, он сразу же пришел в себя и, поняв только теперь хорошенько ее хитрость, крикнул ей громко и почти весело, уже совершенно трезвый и спокойный:

— Если хотите ехать с нами, нам пора садиться на лошадей, сударыня. Нам придется сделать сегодня ночью миль тридцать, если не больше.

И говоря это, он прошел мимо нее во двор, где уже его ждал Антоний.

— Мне кажется, что Барнет и его люди будут здесь через несколько минут, — сказал тот: — слышите топот копыт, это наверное, они.

Несколько минут спустя, Гель и его спутники уже мчались на своих лошадях по направлению к Ноттингаму, а рядом с ними ехали молчаливые и мрачные фигуры Анны и ее пажа; она забыла про свою усталость, забыла про только что постигшую ее неудачу и помнила только одно, что она не должна выпускать из виду свою жертву.

— Итак, мы путешествуем опять вместе, — сказал ей Гель немного насмешливо.

— Да, и я поеду с вами, пока не упаду с лошади или не предам вас в руки правосудия, — ответила ему Анна.

XII. Констебль в городе Клоун

Путники наши выехали из гостиницы уже в первом часу ночи. Прибыли же туда ровно в восемь часов вечера. И в продолжение нескольких часов, проведенных с Анной, Гель спал только несколько минут за столом, где он сидел с девушкой. Сама Анна спала не больше часу, перед тем как спуститься в общую комнату, где она ждала Геля, так что, в общем, все они чувствовали себя усталыми и разбитыми, а между тем им предстояло еще несколько часов спешной и непрерывной езды, если Гель хотел хоть несколько опередить гнавшихся за ними Барнета и его людей. Лошади последних, вероятно, были уже сильно утомлены, и, кроме того, сами всадники тоже нуждались в отдыхе, и им приходилось постоянно останавливаться и расспрашивать встречных, так что опередить их было не трудно.

Они ехали долго и молча, пока наконец не прибыли в Ноттингам. Тут их ждало неожиданное препятствие: привратник городских ворот ни за что не хотел пропускать их, и только золотая монета, вовремя сунутая ему в руку Гелем, заставила его открыть ворота и пропустить их. Во все время переговоров с ним Гель не спускал глаз с Анны, так как боялся, что она вдруг станет звать на помощь и попросит привратника задержать своих спутников, но Анна хорошо понимала, что один, да к тому же невооруженный человек ничего не поделает с тремя такими решительными и воинственными людьми, как Гель и его два спутника, и поэтому она сидела молча и поехала также молча с ними дальше, пока они наконец не оставили город за собой и не въехали в густой лес, где им пришлось пробираться почти шагом. Наконец, в седьмом часу утра, сделав в шесть часов почти двадцать одну милю, они остановились для отдыха в скромной гостинице в Скардиффе. Все, за исключением Кита Боттля, едва держались в седлах и от усталости готовы были упасть на землю.

К глубокому огорчению Геля оказалось, что здесь они могли достать только одну свежую лошадь. Боттль тотчас же сел на нее и поехал немного дальше назад, чтобы сторожить на большой дороге, не покажутся ли опять их преследователи. Другим пришлось довольствоваться тем, что они отвели своих измученных лошадей под навес и там, не расседлывая, накормили и напоили их. Гель раньше, чем идти отдохнуть, позаботился о том, чтобы заручиться, на всякий случай, надежным сторожем для своих лошадей, так как боялся, чтобы Анна как-нибудь не испортила их, чтобы помешать ему ехать дальше. Но Анна и ее паж по-видимому так устали, что помышляли теперь только об отдыхе, да к тому же он заметил, когда она расплачивалась, как всегда, заранее с хозяином гостиницы, что кошелек ее значительно опустел, так что подкупить кого-либо ей было уже трудно. Обстоятельство это невольно привело Геля к двум заключениям: или она должна была в самом непродолжительном времени прибегнуть к крайнему средству, чтобы задержать его, или дойти до того, что ему придется взять на себя все ее дорожные издержки, которые она будет принуждена делать, продолжая следовать за ним, с целью выдать его в руки правосудия.

В ту минуту, как Гель собирался вслед за Анной войти уже в дом, он увидел старика, сидевшего на скамейке перед домом за кружкой пива. Старик смотрел на них с видимым любопытством и не прочь был вступить в разговор. Когда Гель поравнялся с ним, он встал, низко поклонился и спросил:

— Как изволили путешествовать, ваша милость? Не повстречались ли с разбойниками?

— С какими разбойниками? — с удивлением спросил Гель.

— Их у нас теперь целая шайка, ваша милость, они грабят кого только могут на большой дороге, а наши констебли так боятся их, что смотрят на их проделки сквозь пальцы и предоставляют каждому защищаться, как он может.

— Вот как! — заметил Мерриот, многозначительно взглянув на Анну, которая подошла поближе, чтобы послушать, о чем он говорит со стариком. Увидев взгляд Геля и поняв, что этим он хочет еще раз напомнить ей, что ее безопасность зависит от него, она вспыхнула и решила про себя, что пора наконец положить конец этому и сделать все, что от нее зависит, только бы задержать его. Он понял ее мысль и только улыбнулся в ответ. Она сейчас же поспешила в свою комнату, сопровождаемая Френсисом, а Гель пошел к себе вместе с Антонием, который и прислуживал ему во время обеда. Потом оба они растянулись на своих постелях, причем, однако, Гель еще перед тем заглянул в коридор и увидел, что верный паж, как всегда, лежит на скамейке у дверей комнаты своей госпожи.

Гель и его спутник проспали целых два часа не просыпаясь. Наконец, ровно в десять часов Гель проснулся, посмотрел в окно, все было тихо, выглянул в коридор и вдруг увидел, что Френсиса там уже нет. Он быстро разбудил Антония, так как смутное предчувствие говорило ему, что дело что-то нечисто. Они оделись и вышли в коридор, а оттуда спустились во двор, где стояли их лошади. Обе лошади, принадлежавшие ему и Антонию, были на месте, но лошади Анны и ее пажа бесследно исчезли. Гель сейчас же призвал конюха и от него узнал, что час тому назад Анна с Френсисом выехали из гостиницы и поехали в северном направлении.

— Надо спешить, Антоний, — проговорил Гель мрачно. — Поезжай скорее за Китом и затем вместе с ним догоняй меня. Я уверен, что она поехала вперед, чтобы устроить нам ловушку и выдать нас властям. Увидев, что ничего не может поделать сама, она решила теперь прибегнуть к чужой помощи.

— Да, решение женщины редко бывает неизменным, — глубокомысленно заметил Антоний.

— На то она и женщина, — ответил на это Мерриот, обрывая разговор и быстро садясь на лошадь, и оба выехали одновременно из ворот гостиницы.

— Поезжай скорее за Китом, — повторил еще раз Гель, — а затем быстро догоняйте меня, я же поеду и постараюсь, если можно, накрыть еще вовремя эту даму и ее пажа, а то мы, пожалуй, очутимся между двумя огнями, так как Барнет со своими людьми тоже ведь не дремлет.

Гель пустил лошадь в галоп, охваченный беспокойством, так как он не столько боялся предстоящей ему лично опасности, как того, чтобы Анна по дороге не повстречалась с разбойниками, о которых рассказывал ему старый крестьянин. Он проехал целых четыре версты, не встретив ее. Кит и Антоний тоже еще не догнали его, он так был занят одним — мыслью о ней — что даже не заметил, как вдруг при самом въезде в город Клоун очутился в толпе, занявшей почти всю проезжую часть дороги.

Однако и тут еще мысль о ней настолько поглотила все его умственные способности, что в первую минуту он даже не сообразил, что подобное сборище могло иметь какое-нибудь отношение к нему лично, а между тем он должен был ожидать нечто подобное, так как именно так и должна была поступить Анна, потеряв всякую надежду задержать его иным путем. И только тогда, когда вся толпа ринулась на него, и чья-то рука схватила его лошадь под уздцы, он, наконец, понял, что попал в расставленную ему ловушку, и что местный констебль собрал всех этих людей, чтобы при помощи их захватить его, недаром же один из присутствующих дернул его за рукав со словами: «Сдавайся, ты наш пленник!» А другие загородили всю проезжую дорогу каким-то старым огромным экипажем, который они вытащили откуда-то с боковой тропинки.

Гель быстро схватился за эфес своей шпаги и оглядел всю стоящую перед ним толпу. Констебль, по-видимому, собрал сюда всех, кто только был в силах владеть каким бы то ни было оружием. Большинство присутствующих было вооружено палками, косами, толстыми дубинами. Воодушевленные примером наиболее храброго, схватившего лошадь Геля под уздцы, все остальные тоже стали подходить ближе и наконец столпились около него. И раньше, чем Гель успел взмахнуть своей шпагой, рука его была схвачена и задержана каким-то великаном, протиснувшимся к самому его седлу. Два других человека овладели немедленно его пистолетами, Гель попробовал освободить свою лошадь от державших ее рук и заставить ее встать на дыбы, но ее держали крепко со всех сторон, и Гелю ничего не оставалось больше, как выхватить свой кинжал и попробовать пустить его в ход, но и эта попытка не удалась, его обезоружили совершенно и даже связали ему руки и ноги и он очутился совершенно в их власти.

Как это ни грустно было, но Гелю пришлось сознаться самому себе, что его перехитрили, и что он ничего не в состоянии поделать с грубой силой, окружавшей его. Он глубоко досадовал теперь на то, что поехал так опрометчиво без своих провожатых, которые могли бы теперь оказать ему услугу и наверное выручили бы его из беды. Вне себя от ярости он беспомощно озирался вокруг и вдруг в открытом окне соседнего дома увидел Анну Хезльхёрст, смотревшую на него теперь с такой же торжествующей улыбкой, как он смотрел на нее после неудачной попытки запереть его на ключ. Он отвернулся, чтобы не видеть ее торжества, и в эту минуту ненавидел ее от всей души.