Джо Беверли - Тайна леди

– Красивый ошейник. Ваш брат, он богатый лорд?

Может, они собираются потребовать невероятную сумму за приют на ночь?

– Мы люди простые, но щедро заплатим за ваше гостеприимство.

– Хорошо, хорошо. Идемте, сестра. Я покажу вам, где вы будете спать.

Мадам Гулар прошла к задней стене, полностью закрытой темно-красными занавесками. Петра поспешила следом. Слава Богу.

Женщина раздвинула занавески в центре, открыв нечто похожее на монашескую келью, в которой роль боковых стен выполняли занавески. Конец комнаты содержал отгороженные занавесями альковы для сна – возможно, пять штук. Необычно, но Петра была готова кричать «Аллилуйя» от облегчения.

Она поспешила вперед, но резко остановилась, пораженная еще большей вонью. Преобладающий запах сырости и гнили смешивался здесь с запахами грязных простыней, давно пролитого вина, возможно, даже мочи и чего-то еще. Сильный, отвратительный запах, от которого ее замутило.

– О-о. Я…

– Что?

И тут Петру осенило.

– Я привыкла спать в комнате с открытым окном. Простите. Это правило нашего ордена. Я должна быть готова, что Бог заберет меня в любой момент.

– Богу нужно окно? – спросила женщина с удивительной проницательностью.

Петра развела руками:

– Это правило. Я вернусь к моему брату… «Пожалуйста».

Но мадам Гулар сказала:

– Это будет неправильно, сестра. – И шагнула направо. Женщина отдернула занавеску в конце ряда, открыв точно такое же спальное место. Оно было таким же грязным, но имело закрытое ставнями окно. Петра открыла его и вдохнула влажный вечерний воздух.

– Благодарю вас, мадам. Господь благословит вашу святую доброту.

Женщина хмыкнула, но, видимо, ожидала, что Петра вернется на кухню. Петре нужно было время, чтобы собраться с мыслями.

– Я должна прочитать несколько молитв, если не возражаете.

Мадам Гулар пожала плечами:

– Я пришлю за вами, когда еда будет готова.

Она ушла, задернув за собой занавеску, но по крайней мере оставила свечу. Петра откинула одеяло, но увидела, как и ожидала, грязную простыню. Она будет спать поверх одеяла, завернувшись в плащ. Холодновато, конечно, но можно считать все ее страдания епитимьей за многочисленные грехи.

Особенно за то, что она ответила на поцелуй Робина Бончерча.

Она не была настоящей монахиней, но уже три года носила это одеяние и всегда считала, что, пока носит его, должна следовать правилу общины Святой Вероники – правилу бедности, целомудрия и послушания. Да, она правильно поступила, не оставшись ночью с этим мужчиной.

Петра подошла к окну, вдохнула свежий воздух и мысленно рассмеялась. В других обстоятельствах запах крестьянского двора был бы не таким желанным.

Ее фальшивый брат Робин прав. Ей следовало остаться с леди Содуэрт. Даже если бы ей пришлось заботиться о ее маленьких чудовищах, она была бы в тепле и накормлена. Что же до Варци, должно быть, ей показалось, что она его видела. В мире полно невысоких полных мужчин, одевающихся просто, но она сделала поспешный вывод, действовала импульсивно и была за это наказана. Ей предстояла холодная, сырая и грязная ночь.

Вид снаружи был таким же отталкивающим. Стены старого дома были в фут толщиной, а оконный проем располагался высоко. Все, что она могла оттуда видеть, это грязь, сараи и высокую стену. Интересно, там ли еще мужчины? Смешно думать, что нет, но она должна проверить.

Петра схватилась за подоконник, подпрыгнула и, балансируя, подтянулась вверх. От смеха она чуть не перевернулась. Если хозяйка вернется, как она объяснит это? Обязательные монастырские упражнения? Смех улетучился, потому что она ушибла ребра, но то, что она увидела, успокоило ее.

Четыре фигуры сидели вокруг веселого костерка. Когда они засмеялись, ей до боли захотелось быть вместе с ними. Она освободила одну руку, чтобы помахать, но никто не увидел ее, поэтому она соскользнула вниз и стряхнула прилипший камушек с платья, готовая вот-вот, как это ни глупо, расплакаться.

– Вы выглядели как средневековая принцесса в башне, умоляющая о спасении.

Она резко обернулась, и там, в окне, был он – руки на подоконнике, на щеках ямочки. Кокетка сидела на подоконнике около его локтя, шевеля ушами. Петре даже показалось, что собачка морщит нос от зловония.

– Что вы здесь делаете? – спросила Петра, стараясь говорить тихо, чтобы ее не слышали на кухне.

– Кокетка увидела, как вы машете, и настояла. Думаю, она скучает по женскому обществу.

Петра погладила хорошенькую собачку.

– Сомневаюсь. Это вас она любит.

– Тогда она дурочка. Если бы в ней было хоть сколько-нибудь мяса, я бы продал ее на суп.

Петра укоризненно покачала головой, но улыбалась от удовольствия быть в его обществе.

– Вы хорошо о ней заботитесь.

– Я исполнительный парень, обремененный все время желающими чего-то женщинами. Итак, каково ваше желание, принцесса? Спасение?

Она вспомнила, почему ей нужно быть подальше от него этой ночью.

– Разумеется, нет.

Он заглянул мимо нее в комнату:

– Не самая привлекательная спальня.

– Они бедны.

– Бедность может быть чистой.

– Так же, как и богатство, но часто бывает наоборот.

– Это верно. С вами все в порядке? – серьезно спросил Робин.

Петра отодвинула занавеску, чтобы убедиться, что в комнате никого нет.

Когда она снова повернулась к нему, его глаза были настороженны.

– Зачем такие предосторожности?

– Я не хочу ранить их чувства.

– Но?

– Они странные люди.

– Странные? В каком смысле?

– Я не хочу быть жестокой, но одна из дочерей, наверное, глуповата, а другая… Я не знаю. – Она повертела пальцем у виска.

– Вероятно, слишком много родственных браков.

– Возможно. Хотя, честно говоря, они не очень похожи.

– Здесь всего три женщины?

– Нет, есть еще бабушка. Она ужасно горбатая, бедняжка, и пьет, вероятно, чтобы заглушить боль. Они очень несчастны.

Он опирался на руки с одной стороны подоконника, она с другой, так что их лица были всего в футе друг от друга.

– Что-то тут не так, – сказал он и накрыл ее руки своими. – Завтра я лучше позабочусь о вас. Загадайте желание, принцесса.

– Дворец, – быстро проговорила она и тут же покачала головой. – Сойдет и чистая, хорошо проветренная постель в чистой комнате – комнате, где я буду совершенно одна.

– Не совсем то, о чем я думал, – сказал он, но налет юмора в его словах сгладил обиду. – Завтра мы пораньше остановимся, чтобы позаботиться об этом. Возможно, в Монтрё. Роскошь «Французского двора» должна возместить нам это.

– Французский двор? – озадаченно переспросила Петра.

– Это гостиница. Очень большая.

– Мне не нужна большая. Я предпочла бы поскорее добраться до Англии.

– Зачем? Почему такая спешка?

Петра покачала головой:

– Не пытайте меня сейчас. Я не в силах вас развлекать.

Робин в знак утешения легко сжал ее руку.

– Очень хорошо. Но после того как вы хорошенько выспитесь в чистой, хорошо проветренной постели, которая будет в полном вашем распоряжении…

– Даже тогда вы не узнаете мои секреты, сэр. Даже под пыткой.

– Я думал не о пытке…

Она убрала руку, но он поймал ее и поднес к своим теплым губам.

– Доверьтесь мне, Петронилла miа.[6] Какое бы срочное дело ни ждало вас в Англии, я вам понадоблюсь.

Она учащенно дышала, но попыталась высвободить руку.

– Ваша цена всегда будет чересчур высока.

Он отпустил ее.

– Я никогда не буду силой принуждать вас делать что-либо. Но предсказываю вам поражение, если вы от меня сбежите.

Не будь между ними двухфутовой стены, она ударила бы его.

– Как я могу быть свободна, если должна сбежать?

Он посмотрел ей в глаза.

– Увы, вы правы. Я постараюсь уважать ваши желания. – Он подался назад, забирая собаку. – Доброй ночи, прекрасная леди тайн.

Петра смотрела, как он исчез в темноте, борясь с желанием выскочить вслед за ним, но одновременно жалея, что не может сбежать от него прямо сейчас.

До сих пор она неукоснительно исполняла свой план и почти добралась до Англии. Ей нужно только, чтобы Робин Бончерч доставил ее туда, а тогда она сбежит от него. В сумке у нее есть кинжал, а в задней обложке молитвенника спрятаны двадцать гиней. Добравшись до Англии, Петра найдет своего отца, и тогда жизнь ее наладится.

Она надеялась на это и молилась.

Занавеска с шумом отодвинулась, и за ней оказалась Солетт, которая подозрительно смотрела на Петру. Петра была рада, что инстинктивно схватила четки и выглядела так, будто молилась. Она последовала за молодой женщиной на кухню, неся догоравшую свечу. Петра поставила свечу рядом с другой, и в их свете комната выглядела гораздо веселее. На столе лежал кусок желтого сыра рядом с зернистым хлебом.

Мадам Гулар сидела в кресле во главе стола лицом к огню и жестом показала Петре сесть на скамью слева от нее. Жиззи села на другую скамью, вид у нее был встревоженный. Петра улыбнулась Жиззи, но та не отреагировала.

Старуха разлила похлебку в миски, которые Солетт поставила на стол, подав первую матери, а вторую Петре. Петра поблагодарила ее, но запах варева был неаппетитный. Возможно, мясная кость, варившаяся в похлебке, была далеко не первой свежести. Возможно, повариха переусердствовала с травами, стараясь замаскировать неприятный запах. Возможно, старуха просто потеряла обоняние. В похлебке определенно было слишком много шалфея, травы, которую, но мнению Петры, следовало использовать очень умеренно, но никто другой не выказал никаких возражений.

Когда суп был подан, Солетт помогла бабушке, которая сильно хромала, добраться до пустого стула напротив мадам Гулар, и села рядом с сестрой.

– Может быть, вы прочтете молитву, сестра.

Слова мадам Гулар оторвали Петру от ее мыслей. Петра прочла короткую благодарственную молитву за еду, а также попросила Господа благословить этот дом, потому что им определенно это было нужно. Все взяли деревянные ложки и приступили к еде.

Петра отправила в рот ложку и заставила себя сделать глоток. Должно быть, там был целый куст шалфея, заглушавший неприятный вкус. Она только помешивала ложкой суп, в то время как остальные ели с явным удовольствием.

– Ешьте, ешьте! – проскрипела старуха, продемонстрировав несколько длинных почерневших зубов.

Петра снова посмотрела на похлебку, готовясь заставить себя принять это как наказание, но тут вдруг увидела в похлебке зубок чеснока. Она вспомнила несчастную сестру из монастыря.

– О! Здесь есть чеснок?

– Конечно, – ответила старуха. – Какой же суп без чеснока?

– Да-да, но понимаете, я не могу есть чеснок. У меня от него желудок болит.

– От чеснока? – с сомнением переспросила мадам Гулар. – Как можно заболеть от чеснока? Ешьте, сестра.

Это прозвучало как приказ, но Петра отложила ложку и почувствовала на себе недружелюбный взгляд мадам Гулар.

– Правда, – сказала она, вспоминая страдания сестры Беаты. – У меня от чеснока начинаются ужасные спазмы и дурно пахнущие газы. Вы не захотите, чтобы я была в доме, если я съем это.

После напряженного минутного размышления мадам Гулар показала на сыр и хлеб:

– Тогда ешьте это, сестра.

Петра поблагодарила ее, отрезала ломоть хлеба и клинообразный кусок сыра. Хлеб был грубый, сыр слишком острый, но она готова была наброситься на них. Когда подали грушевый сидр, Петра сделала большой глоток.

Атмосфера немного разрядилась, но, если не считать ее благодарностей, все ели в полном молчании. Было ясно, что так они делают всегда, да и в монастыре трапезы проходили в тишине. Но Петре хотелось поговорить. Она не знала, как долго семья может просидеть в молчании.

– Пожалуйста, простите меня, – заговорила Петра. – Даже такое малое количество супа растревожило мои внутренности. Я пойду в свою комнату.

Лицо мадам Гулар было каменным, когда она сказала:

– Туалет во дворе, но там очень грязно. Жиззи, дай святой сестре горшок.

Жиззи взяла с полки большой горшок и сунула его в руки Петры. Петра поблагодарила ее.

– Доброй ночи, и благослови Господь вас всех. – Она удалилась.

Оказавшись за занавеской, Петра осознала, что у нее нет света, но ей не хотелось возвращаться. Небо, видимо, немного прояснилось, и проблески лунного света позволили ей пробраться мимо кровати к ее грязной клетушке. Кто где спит? Месье и мадам Гулар в большой постели, бабушка и дочери за занавесками? Возможно, у них еще были сыновья.

Она поставила горшок на пол и, вздохнув, снова подошла к окну. Луна немного освещала пейзаж, однако ночной воздух был насыщен влагой. Она больше не будет смотреть в сторону костра. Негодяй воспримет это как поощрение.