Гейл Уилсон - Тайна покинутой часовни

– ... беру тебя, Мэри-Элизабет, в жены. Клянусь быть с тобой и заботиться о тебе в богатстве и нищете, в болезни и здравии... – Он вновь запнулся, забыв остальные слова клятвы, и потому закончил просто: – Отныне и во веки веков. Аминь.

В ожидании Ник обернулся к Мэри. Борясь со слезами, она устремила невидящие глаза на стеклянную фигуру, расплывавшуюся перед глазами.

– Я, Мэри-Элизабет, беру в мужья тебя, Николас-Уильям Ричард. Клянусь отныне быть с тобой в болезни и здравии, любить и лелеять тебя, пока смерть не разлучит нас. Сим объявляю тебя своим мужем.

– Аминь, – подсказал Ник, как будто это слово было талисманом, оберегающим клятву.

– Аминь, – послушно откликнулась она.

Он отпустил ее руку, но не поцеловал, а внезапно привлек к своему горячему телу.

– Где приходская книга? – спросил он, касаясь губами ее волос.

– Не знаю, – честно ответила Мэри, запрокинув голову и вытирая слезы.

– Надо найти ее, – заявил Ник. Из нежного возлюбленного, только что пылко произнесшего слова клятвы, он вновь превратился в высокомерного аристократа, офицера армии Веллингтона, властного и уверенного в себе.

– Зачем?..

– Чтобы внести в нее запись о браке.

– Но...

– Попытайся вспомнить, Мэри!

Вновь беспрекословно повиновавшись ему, Мэри прошла за алтарь к небольшому шкафу. Минуту она воевала с неподатливым замком, затем наконец сумела открыть дверцу и нашла только старую книгу в кожаном переплете. Мэри знала, что ее пергаментные страницы исписаны прежними деревенскими священниками, вносившими в книгу важные события из жизни прихожан. Новая книга, в которой следовало сделать запись о браке, покоилась в алтаре новой церкви.

– Отсюда все унесли в новую церковь, – объяснила Мэри, качая головой. – Здесь осталась только эта старая книга.

– В ней найдется место, Мэри? – спросил Ник.

– Место? – озадаченно переспросила она.

Ник подошел, без колебаний вынул из шкафа увесистый том и поднес его поближе к свету, падавшему из окна. Положив книгу на каменный алтарь, он открыл ее на последней странице.

– Вот, – удовлетворенно произнес он, указывая на пустую строку в низу страницы. – Теперь нам осталось только найти перо и чернила.

– Ник... – попыталась было запротестовать Мэри, понимая, что они совершают непростительный поступок.

Но Ник не слушал ее. Конец пера, найденного в шкафу, оказался достаточно острым, но чернила в чернильнице высохли.

Вернувшись к алтарю, он улыбнулся Мэри и проткнул острым концом пера большой палец. На нем мгновенно набухла большая малиновая капля.

Сверяясь с предыдущими записями, Ник приступил к записи своего мнимого брака. Сначала свою подпись поставил он, затем протянул перо Мэри, и, почти вопреки своей воле, она повиновалась, разборчиво начертав фамилию.

– Брак без молитв и священника – никакой не брак, Ник! Кроме того, нужны свидетели...

– Конечно, – согласился он, не сводя со страницы спокойных серых глаз, и продолжал писать, обмакивая перо в свою кровь.

Мэри с ужасом наблюдала за ним. Она-то знала, какое наказание полагается за подделку церковных записей и фальсификацию свидетельства о браке.

– Не надо, Ник! – взмолилась она, попытавшись остановить его руку в тот момент, когда он закончил выводить подпись своего отца, чей твердый почерк был знаком ему, как собственный. – Это преступление!

– Но кто посмеет обвинить нас? Мой отец никогда не откажет мне в помощи, Мэри. И Чарлз тоже, – добавил он, высвободив руку из ее судорожно сжатых пальцев, чтобы добавить подпись и титул брата. – Они скорее согласятся умереть, чем выдать меня.

– А подпись священника? Ты подделаешь и ее? Но мой отец не станет лгать! Он никогда не смирится. И потом, его почерк тебе не знаком, – добавила она, радуясь, что сумела найти веский довод.

– За него распишешься ты, – невозмутимо предложил Ник. Он знал, что Мэри умеет воспроизводить мелкий, но аккуратный почерк своего отца. – Неужели он выдаст тебя, Мэри?

Разве отец способен предать ее суду за подделку подписи? Перед глазами Мэри встало любимое и доброе лицо.

– Нет, – прошептала она.

– Сделай это ради меня, милая. Разве я часто обращался к тебе с просьбами?

Эти слова повисли в воздухе. Ник никогда ни о чем не просил. Мэри выполняла его желания по доброй воле, движимая своей любовью и желанием.

– Ты никогда ни о чем не просил меня, – прошептала она.

Взяв у Ника перо, она обмакнула его в кровь и написала имя своего отца.

И застыла в молчании. Она совершила преступление! Ник мягко вынул из ее руки перо и закрыл книгу, а затем положил и то, и другое обратно в шкаф.

– Когда твой отец вернется домой, расскажи ему обо всем. Объясни, что случилось. – Глядя в огромные синие глаза, наполненные ужасом, он уже понял, что их тайный брак не избавит его от чувства вины за случившееся на лесной поляне. – Нам не хватило времени, чтобы сочетаться браком, как полагается. Мы сделали все, что могли, Мэри. Я напишу отцу и все ему объясню, – попытался хоть как-то успокоить ее Ник.

– Но этот брак не будет считаться законным, – возразила недоумевающая Мэри. Лучше было бы обойтись без этой комедии.

Ник вновь устремил взгляд на фигуру, обрамленную цветными стеклами витража. Мэри обернулась, тоже глядя на руки, протянутые к грешникам.

– Мы достигли своей цели, Мэри, осуществили свои намерения. Он понимает, что скрыто в наших сердцах. Наши клятвы неподдельны, я подписался своей кровью. В том, что произошло, нет обмана.

Помедлив, Мэри молча кивнула.

Уже давно стемнело, только тонкий месяц изливал серебристый свет на землю.

Мэри коснулась ладонью рукава Ника. Кончики ее пальцев были по-прежнему перепачканы соком ягод, собранных, казалось, целую вечность назад. Его пальцы, длинные, загорелые и беспокойные, сжали ее кисть. В лунном луче слабо блеснуло кольцо с фамильным гербом, которое носил Ник. Заметив блеск, он снял кольцо и надел его на средний палец Мэри.

– Отнеси его моему отцу, если... Мэри кивнула.

– Я люблю тебя, Мэри Уинтерс, – прошептал Ник. – И всегда буду любить. Для меня ты дороже жизни.

Она вновь кивнула.

Тонкие пальцы сжались на его предплечье, она потянулась, чтобы коснуться губами его небритой щеки.

– Да сохранит тебя Господь, – шепнула она и отступила, позволяя исполнить другие клятвы, взывающие к его чести.

Ник вскочил в седло ловким и привычным движением. Под тяжестью седока жеребец заплясал. Придержав его, он коснулся горячей рукой щеки Мэри, а затем, пришпорив коня, галопом поскакал в сторону Лондона.

Долгую минуту Мэри стояла в тени часовни, прислушиваясь к затихающему стуку копыт. Наконец, когда ее окружила тишина, она повернулась и вновь вошла в часовню.

Заря, алые лучи которой проникли сквозь стекла витража, застала Мэри у алтаря. Солнце позолотило спутанные кудри девушки, лежавшей на лестнице, ведущей к алтарю. Она заснула после долгих ночных часов, проведенных в неустанных молитвах за Ника Стэнтона.

Февраль 1822 года

– Когда вернется папа? – Мальчик бережно укладывал обратно в коробку ярко раскрашенного деревянного солдатика в красно-синем мундире королевского конногвардейского полка.

Мэри Уинтерс, сидевшая в кресле у окна, сквозь которое в комнату лился тусклый свет уходящего зимнего дня, подняла голову, оторвавшись от вышивания. Прежде чем ответить, она отвела взгляд и отложила иглу.

– Может быть, сегодня. Смотря какие будут дороги.

– Хорошо бы он привез мне еще одного солдатика! – мечтательно протянул мальчик.

– Будь желания лошадьми... – негромко напомнила ему Мэри начало поговорки.

– ... тогда все нищие разъезжали бы верхом, – закончил мальчик.

Ему давно следовало понять, что не стоит тешить себя напрасными надеждами, подумала Мэри. Из своих многочисленных деловых поездок отец никогда не привозил сыну подарки. Игрушечного солдатика ему подарила сама Мэри.

Ей уже минуло двадцать пять лет, красота юности давно отцвела, из хорошенькой девушки она превратилась в миловидную женщину. Такой цвет лица, как у нее, был не в моде, да и сложение ее не пришлось бы по вкусу ценителям красоты, предпочитающим округлые формы. Блестящие темные кудри Мэри безжалостно зачесывала назад и прятала под кружевным чепцом.

Ее платье из коричневой саржи было лишено каких бы то ни было украшений и скрадывало очертания тела. Только синие глаза помогли бы ей снискать благоволение светского общества, попасть в которое, впрочем, она не стремилась. Мэри уже давно перестала мечтать об иной жизни. И, может быть, когда-нибудь...

Тут она решительно отмахнулась от воспоминаний и взялась за иглу. Если бы солнце зашло попозже, она сумела бы закончить работу уже сегодня. В отсутствие хозяина дома жизнь в нем текла гораздо более гладко. Мэри и ребенок довольствовались теплом камина и беседами, вспоминали об ушедшем лете. Никто ни к кому не предъявлял требований. Изнуряющее напряжение исчезало. Споры утихали.

Мэри вновь устремила взгляд на ребенка, склонившегося над игрушкой, и на миг зажмурилась, с ужасом ожидая возвращения хозяина. Казалось, никакими словами невозможно убедить этого человека, что его предложение неприемлемо. Мэри зябко поежилась и, хотя в комнате было тепло, плотнее закуталась в наброшенную на плечи шерстяную шаль. С ее губ сорвался вздох, и мальчик услышал его. Пухлые детские губы сложились в обаятельную улыбку.

– Что с тобой? – спросил он, пристально глядя на нее.

– Темнеет, у меня устали глаза. Мальчик потупился, водя пальцем по позолоте мундира солдатика.

– С тех пор как умерла мама, ты не любишь, когда он возвращается сюда, – произнес он.

Замечание ребенка застало Мэри врасплох, и она растерялась, не зная, что ответить.

– Ты ни в чем не виновата, – успокоил ее мальчик. – Иногда и мне не хочется, чтобы он возвращался.

Конечно, отец был слишком суров с ребенком, объясняя это тем, что возлагает на него большие надежды. Ее протесты обычно не помогали. Во время последнего наказания Мэри еле сдержалась, до крови прикусив язык, хотя мальчик не издал ни звука, съеживаясь от ударов трости.

– Не надо так говорить, – мягко упрекнула она, отложив вышивание и проведя ладонью по мягким, как шелк, волосам мальчика. – Он твой отец. И ты должен любить его. – Она понизила голос до шепота.

Малыш потупился, уставившись на игрушку, которую по-прежнему держал в руках. Худенькие плечи поникли, он молчал.

– Пожалуй, пора пить чай, – ласково произнесла Мэри. – Ты проголодался? – Она улыбнулась, и мальчик кивнул. – Вот и хорошо. Я тоже. По такому случаю мы сможем полакомиться сливками и лепешками.

Детские пальчики вновь прошлись по мундиру солдатика. Отблеск огня в камине играл на кудрях малыша, и они казались почти такими же золотистыми, как шевелюра гордого деревянного вояки.

Хозяин дома вернулся, когда уже совсем стемнело. Мэри заставила себя дождаться его, поддерживая огонь в камине.

Маркус Трейвик был преуспевающим торговцем – разумеется, по меркам того округа, где стоял его прочный кирпичный дом. Этот дом был выстроен по чертежам самого хозяина, не доверявшего выписанному из Лондона архитектору, потому его вид не доставлял никакого эстетического наслаждения, свидетельствуя об отсутствии вкуса.

Мэри сама отперла тяжелую дубовую дверь и впустила Маркуса в дом. Кроме нее, никто из слуг не жил в доме. Черную работу обычно выполнял седовласый солдат, потерявший на войне руку. Он был просто счастлив, получив это место.

Мэри подозревала, что Маркус нанял Боба Смитерса не из человеколюбия или патриотизма, а лишь потому, что увечье солдата в какой-то мере оправдывало жалкую плату, назначенную ему. Всю остальную работу по дому охотно и с благодарностью выполняла Мэри Уинтерс.

– Брр! Ну и холодно же нынче! – произнес Трейвик, стряхивая снег со шляпы на чисто вымытый пол прихожей. – В такую ночь хороший хозяин не выгонит из дому и собаку.

Мэри не ответила, помогая ему снять пальто и расправляя его на вешалке, чтобы просушить. За годы, проведенные в этом доме, она уже привыкла, что отвечать на замечания хозяина не обязательно. Торговец и не ждал ответа, и ничто не нарушало привычный порядок возвращения его домой. Потому Мэри молчала – из уважения к заведенному ритуалу.

Избавившись от верхней одежды, Трейвик прошел в гостиную, к желанному теплу камина. Стоя в дверях, Мэри наблюдала, как он вытянул загорелые руки над приветливым пламенем. Краснота обветренной кожи была заметна даже в полутемной комнате. Маркус Трейвик никогда не надевал перчаток и называл слюнтяями мужчин, которые носили их.

Мэри дождалась, когда Трейвик повернется к ней, и спросила:

– Вы позволите мне уйти, мистер Трейвик, или вам нужно что-нибудь еще?