Когда я приехала в кафе, что находилось недалеко от городской прокуратуры, Димка уже сидел за столиком у окна и с непонятным для меня аппетитом, поедал борщ, весьма жиденький на вид. Я села напротив, Калашников на меня глянул, кивнул в знак приветствия, и предложил:

— Хочешь булочку?

Булочку я не хотела, но зачем-то взяла румяную плетёнку с тарелки и отщипнула от неё кусочек.

— Ты бледная какая-то, Лилёк.

— А ты на меня не смотри, — посоветовала я. Придвинула к себе стакан с компотом, заказанный на мою долю, и сделала глоток.

— Как же я могу на тебя не смотреть, если ты напротив сидишь? К тому же, ты мой друг.

Я взглянула умоляюще.

— Завязывай меня лечить, Дима. Говори, что узнал.

Он борщ доел и поменял тарелки, принялся за плов. С ответом тянул и выглядел недовольным.

— Как тебе сказать…

— Как есть, так и говори, — поторопила я. Скорее бы уже эта пытка закончилась. Мучилась я из-за предстоящего, а злилась на всех вокруг: на Димку, других посетителей, которые, как мне казалось, на меня глазели, и даже на этот злосчастный компот, который, как назло, оказался вкусным.

— В общем, субъект любопытный.

У меня зубы по краю стакана стукнули.

— В смысле?

— Не бандит. По крайней мере, точно этого установить не удалось. Не сидел, не привлекался, но несколько раз его имя всплывало в отношении интереснейших ситуаций.

— Говори нормально, хватит усмехаться.

— Если нормально, то я очень рад, что он из нашего города уехал. Надеюсь, не вернётся. А уж рядом с тобой ему делать точно нечего.

— Кто он?

— Да чёрт его знает, кто он, — ухмыльнулся Калашников. — Поначалу ничего выяснить не мог. Номер телефона не на него зарегистрирован, а на какую-то левую контору, занимается переработкой макулатуры. При этом, в самой фирме никто об Андрее Данилове слыхом не слыхивал.

Я сглотнула, но решила повредничать.

— А тебе откуда знать? Ты же не ездил…

— Я не ездил, но мой приятель ездил. Сначала одолжение мне сделал, а потом самому любопытно стало, вот и начал копать.

— Рассказывай.

— Ну, сама понимаешь, с телефоном пролетели, а куда с одним именем в Москве сунешься? А вот уж когда ты про этот «Альков-Дом» сказала… Как это называется?

— Девелоперская контора.

— Вот-вот. Саня, короче, туда поехал и выяснил, что Андрей Данилов, с тем же отчеством и датой рождения, на самом деле у них работал, но совсем недолго. Около года, и уволился два года назад.

— Но я же видела у него в компьютере документы с названием и логотипом.

— Да мало ли что ты видела! Может, и видела, потому что должна была увидеть. Так вот, слушай дальше. Саня взял данные в отделе кадров: где раньше работал, а, главное, адрес, место прописки, что в паспорте Данилова указан. Поехал он туда, а по этому адресу никто не проживает да и проживать не может, старые дома, их под снос готовят. В паспортном столе тоже тупик: не проживал по этому адресу никакой Данилов. Старичок-ветеран жил, но родственников у того не было, а квартиру он государству отдал, когда в дом престарелых перебрался. А вот на одном из прошлых мест работы, — надо сказать их было не слишком много, и подолгу твой Андрей нигде не задерживался, — повезло. Кое-кто из бывших сослуживцев припомнил, что Данилов как-то упоминал о том, что учился в Бауманке, хотя никаких сведений об этом в его личном деле нет. Это уже странно, разве не так? Предъявлять работодателям диплом среднестатистического ВУЗа, когда за плечами такой институт. Проверили, и вот тут уже начинается самое интересное. Студента Данилова там очень хорошо помнят. Педагоги отзываются о нём едва ли не с придыханием, талантливый молодой человек. До четвёртого курса, кроме как успеваемостью, ничем не выделялся, а вот потом неожиданно интерес к учёбе потерял. Педагоги шёпотом говорят, что его едва ли не завербовали, но если судить по тому, рядом с чьими именами встречается его фамилия в дальнейшем, то если и вербовали твоего Андрюшу, то люди с большими деньгами и не совсем хорошими помыслами. Паренёк он был талантливый, чертовски обаятельный и не трус. Саня когда пробивать эти дела начал, ему тут же по рукам дали, посоветовали не лезть, деньги там очень большие и люди серьёзные. Но, как я понимаю, там дела о мошенничестве в безумно крупном масштабе, нам с тобой такое и не снилось.

Я кашлянула, прочищая горло, в котором неожиданно запершило.

— И что?

— Ну что? Вор он. Конечно, в банках маски-шоу не устраивает, у него другие методы, компьютерные технологии и тому подобное, но сути это не меняет, согласись. Как его к нам занесло, не знаю, с его-то аппетитами. Может, приценивается. — Димка ухмыльнулся, но совсем невесело.

А я, позабыв обо всём, голову опустила и прижалась лбом к прохладной столешнице. Мысли в голове были тяжёлыми и неповоротливыми, и уж точно не радовали.

— Лиля, — с тревогой проговорил Калашников, а я зажмурилась. Руками загородилась, но долго так сидеть было нельзя, обязательно бы внимание привлекла, и я выпрямилась, постаралась удержать спокойное выражение на лице. Но руки сцепила, пальцы дрожали.

— Дима, ты думаешь…

— Я не знаю. — Он, кажется, аппетит потерял, и тарелку с остывшим пловом от себя отодвинул, глотнул компота. — Но даже если что-то… Мы не найдём его, это просто не реально. И уж точно он не вернётся.

Я, конечно, знала, что после разговора с Калашниковым, мне вряд ли станет лучше, но подобного я всё-таки не ожидала. К моему разочарованию примешалось ещё и беспокойство, весьма серьёзное. Я снова принялась вспоминать, анализируя поведение и слова Андрея, и ничего хорошего в нём для себя уже не находила. Я методично, шкаф за шкафом, ящик за ящиком, обыскала свою квартиру, пытаясь понять — пропало что-либо или у меня уже началась паранойя. Но если Димка прав… Если Димка прав…

Просто придти к сестре и её мужу и прямо высказать все свои подозрения по поводу сбежавшего Данилова, я в себе смелости так и не нашла. Понимала, что если Калашникова нюх не подводит, то последствия могут быть серьёзными, и не для меня, а для всей нашей семьи. Но я тянула с решением, надеялась, что время пройдёт, ничего не случится, и тогда можно будет сказать, что обошлось. Что судьба меня ещё бережёт. Что в наших с Андреем отношениях не всё было ложью, можно будет сохранить хоть какое-то хорошее воспоминание о нём, без риска умереть от угрызений совести. Я уже хотела, от всей души надеялась, что он просто сбежал. Бросил меня, я ему надоела, что угодно, только не те страшные предположения, которые мне теперь ночами спать не давали.

Лиза звонила мне каждый день. Отмахивалась от того, что я с ней говорить желанием не горю, всё ещё злюсь, искренне не понимая, откуда в ней столько уверенности, что она может делать, что угодно, прикрываясь интересами семьи. Даже в постель в мою влезть, в душу мою. И, хотя, такое случалось уже не раз, но впервые настолько сильно меня задело. Практически раздавило. А она ждала, что я быстренько свою обиду и непонимание переживу, и снова стану её младшей сестрёнкой, которая обязана понимать и поддерживать во всех принятых ею решениях.

— Ты меня беспокоишь. — Этими словами она в последнее время начинала любой наш разговор. — Лиля, это неправильно и даже ненормально. Ты не ходишь на работу, не приезжаешь к нам. Чем ты занимаешься?

— Думаю, — не стала я скрывать.

— О чём?

— О том, что меня беспокоит, Лиза.

Сестра не сочла нужным подавить недовольный вздох.

— Ясно. Опять Данилов. Его нет уже больше недели. Ты что, похоронить себя решила заживо?

— А ты решила этому помешать и свести меня с ума своими вопросами?

— Я не свожу тебя с ума, я беспокоюсь. Лилечка.

Я поморщилась.

— Не называй меня Лилечкой, ты же знаешь, как меня это раздражает.

— Вот и хорошо! Лучше на меня раздражайся, чем о нём думай.

— Хорошо, буду раздражаться на тебя. Не звони мне хотя бы три дня. Пожалуйста.

— А чем ты будешь заниматься эти три дня? — насторожилась Лизка.

— От тебя отдыхать! — не сдержалась я, телефон выключила и швырнула его на подушки.

Что самое интересное, после этого разговора, я раздражения не чувствовала. Сидела на разобранной постели, не смотря на то, что время приближалось к полудню, в халате, сложив руки на груди, и таращилась на стену напротив. Не знаю, что я на ней увидеть надеялась, но смотрела, и это мне казалось безумно важным занятием. Я думала.

Звонить сестра на самом деле перестала, но, как оказалось, просто тактику сменила, потому что следующим утром ко мне заявился Горин. Я не ждала ни его, ни кого бы то ни было другого, так и бродила по дому в халате, растрёпанная и бледная от недостатка свежего воздуха и добровольного постельного режима. Я ещё подумала, стоит ли открывать Лёшке дверь, в глазок на него смотрела, но он, кажется, решил не отступать, жал и жал на кнопку звонка, а когда внизу хлопнула подъездная дверь, принялся опасливо озираться. Конечно, кое-кому это может показаться довольно забавным: застать мэра города под дверью соседки.

Замки я отперла, и дверь открыла.

— Я уж думал, тебя дома нет, — проговорил он с явным облегчением, бочком проникая в мою узкую прихожую. Дверь за собой поторопился прикрыть и тогда уже на меня посмотрел. Нахмурился.

— Я дома. Разве Лиза тебя не известила?

Алексей Дмитрич окинул меня взглядом с головы до ног. Я глаза отвела, закуталась в длинный халат, но так как его взгляд даже под него старался пролезть, весьма настойчиво и беспардонно, я решила пройти в комнату. Это позволило мне отвернуться, отойти на почтительное расстояние, а потом и в глубоком кресле устроиться, съёжившись.

— Лиля, что с тобой?

— А что со мной?

— Ты ужасно выглядишь.

Я только рассмеялась.

— Спасибо тебе.

— Но это на самом деле так. — Лёшка подошёл и присел передо мной на корточки. Глазами меня ел. — Ты бледная, как мел. И худая. Ты хоть ешь?

— Да. Забыл кто я? Кексы из воздуха напеку.

— И что, пекла?

Я вздохнула.

— Лёш, ты зачем пришёл?

Он недовольно пожевал губами.

— А ты не понимаешь? Я беспокоюсь за тебя…

— Сейчас ты скажешь, что знал, чем всё закончится.

— Даже если я это скажу, ты мне не поверишь.

— Ну отчего же?

— Лиля. — Он осторожно, будто боясь меня покалечить, за руку меня взял. Погладил мои пальцы, выглядел расстроенным. — Всё будет хорошо.

Этому утверждению я удивилась, брови вскинула, а Горин уверенно кивнул.

— Вот увидишь. Всё пройдёт, всё забудется. — Он над моей рукой склонился и губами прижался, потом щекой, как путник, вернувшийся домой.

— Наверное.

Горин на меня посмотрел.

— Ты так убиваешься по нему? Не стоит. Он уехал, и этого следовало ждать. Но наша жизнь здесь. И твоя в первую очередь.

Я в кресле откинулась, смотреть старалась в окно, а не на Алексея Дмитрича, которого, видимо, моё спокойствие воодушевило, и он не торопился отпускать мою руку.

— Тебе Лиза позвонила?

— Позвонила, — покаялся он. — Она просто не знает, что делать.

— Конечно, — вырвалось у меня, и я даже пренебрежительно усмехнулась. — Только как предлагать себя моим мужчинам, она знает, а что делать — не знает.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты понял.

Он всё-таки поднялся, наверное, оскорбившись.

— Не путай меня со всеми.

— Но разве я не права?!

— Она твоя сестра! А этот заезжий… был, и нет его. Смирись, наконец.

— Не надо говорить мне, что делать!

— А как быть? Просто смотреть, как ты над собой издеваешься и превращаешься в тень? И из-за кого? — Горин зло махнул рукой и всё-таки сказал это, в пылу и злости: — Я тебя предупреждал!

Я лицо руками закрыла и головой покачала.

— Замолчи, я не хочу больше этого слышать.

— Не хочешь? — Он навис надо мной, упираясь руками в подлокотники кресла. — Я люблю тебя. Я всегда тебя любил, а ты раз за разом пытаешься от меня убежать. — Горин покаянно склонил голову. — Я знаю, это моя вина. Я не должен был, я… Надо было найти какое-то решение. Но я его не нашёл. Лиля, посмотри на меня.

Я снова отчаянно замотала головой, а Лёшка попытался убрать от моего лица руки.

— Малыш, ну пожалуйста. Я так скучаю… Я чуть с ума не сошёл, думая, что ты с ним… Что я тебе больше не нужен. Скажи: нужен?

Слёзы текли, и даже мои ладони, прижатые к щекам, совсем не помогали. Я принялась их вытирать, губы дрожали, а от Лёшкиного вкрадчивого голоса у меня самая настоящая истерика грозила приключиться. А он ещё прикасался ко мне, гладил, что-то шептал.