– Так что насчет Фрица? Жаль, что вы не предупредили меня о том, что собираетесь к нему, я был бы рад присоединиться к вам. В последний раз я виделся с ним лет пятнадцать назад. Рассказал ли он что-нибудь о Лайонеле? Фриц преданно ухаживал за ним во время болезни до самой смерти. Лайонел умер в 1914 году.

– В 1915 году, как мне кажется, – уточнил Грей.

– Верно, верно. Какое-то психическое расстройство, как я уже упоминал. А сам Фриц, он не страдает старческим слабоумием?

– Не заметил. Он упоминал раза два про Лайонела, но мимоходом. У меня создалось впечатление, что, несмотря на физическую слабость, у Фрица сохранилась хорошая память. Он уже не встает с кресла-каталки, но у него бодрое настроение, и он шутит с санитарками, которые ухаживают за ним. Хотя и чувствует себя одиноким.

Я помнил, как Фриц держал прислугу Мэндерли в ежовых рукавицах, требуя от них безукоризненного следования установленным правилам, и представить его «веселым»? Слова Грея меня удивили. И еще эта оговорка: «одинокий». Наверное, и обо мне он тоже так думает. Я взял второй бокал густой настойки и пригубил его.

– Вспомнил ли он Ребекку? – спросил я как бы между прочим. – Думаю, что да. У него было свое мнение о ней, как мне кажется.

– Что значит «свое мнение»?

– Это означает, что она ему никогда не нравилась. Я ведь уже говорил об этом. И если быть более точным, он ее терпеть не мог. Ведь она привезла с собой миссис Дэнверс в качестве домоуправительницы, и Фрицу пришлось передать ей бразды правления. Он был чрезвычайно недоволен этим, хотя миссис Дэнверс вела хозяйство наилучшим образом. Но это приводило Фрица в еще большее уныние. Так мне казалось. А что касается этого ублюдка Джека Фейвела – вы в самом деле собираетесь переговорить с ним?

– Да. Он наконец-то дал согласие. Решил вдруг, что нам надо встретиться как можно скорее. И поэтому я собираюсь в пятницу поехать в Лондон.

– Что ж, надеюсь, вы не забудете про мои советы. Не стоит доверять тому, что говорил Фриц, но еще меньше вы можете доверять словам Фейвела. Он наговорит массу гадостей, и вам придется разгребать громадную навозную кучу, чтобы найти крупицу правды. Будьте более пристрастны к тем, кого считают главными свидетелями происшествия.

– Да, вы уже говорили об этом, – ответил Грей. – И я всегда помню ваши слова. Признаться, я и сам придерживаюсь такого же мнения.

Он говорил сухо и сдержанно. Настолько сухо, что это уже можно было счесть иронией. Но я не мог понять, откуда она?

И сам собирался перейти на такой же сдержанный тон, если бы в этот момент дочь не позвала нас к столу.

– Элли, дорогая, позволь, я налью и тебе вишневой настойки. Я уже начал ломать голову, куда ты запропастилась, – сказал я.

Мне нечего было ломать голову, поскольку я доподлинно знал, что она на кухне и готовит еду. Элли считала, что нам незачем делать вид, будто этим занимается кто-то другой, а не она сама. Приготовить еду на двоих – много ли усилий для этого надо? Но мне было неловко, что дочь вынуждена обходиться без прислуги.

Быть может, если бы я вырос в другое время, меня бы меньше смущало то, что моей пенсии не хватает на то, чтобы содержать кухарку, и я бы не так стыдился того, что дочь сама ведет хозяйство. Но мне не хотелось, чтобы посторонние догадывались о таких вещах.

Элли, слегка порозовев от смущения, внимательно посмотрела на Грея. Она очень заботилась обо мне и пыталась понять, не насмехается ли наш гость надо мной.

– Не думаю, что мне стоит начинать с настойки, папа. Она, конечно, очень вкусная, но…

– А я бы вам посоветовал попробовать ее, – сказал Грей и улыбнулся Элли.

– В самом деле? – заколебалась она. – Ну что ж, тогда только один-два глоточка, чтобы я не опьянела.

Она произнесла это очень мило, и мне показалось, ее слова тронули Грея – я заметил выражение, промелькнувшее в его глазах. Его сдержанность и сухость тотчас исчезли, на смену им пришла теплота. Он начал шутить, и я, несмотря на его возражения, подлил настойки в его бокал.

Минут через десять Элли сказала, что пирог не может больше ждать, и мы все вместе направились к красиво сервированному столу.

И все время, пока мы пробовали стряпню Элли, я думал о том, что Грея трудно заставить рассказать то, что ему хочется утаить. Наверное, еще труднее, чем заставить меня открыться собеседнику. И еще о том, что он явно что-то скрывает. Вопрос в том, что именно…

7

Все, что произошло после ленча, мне представляется очень значительным и важным. Поэтому я счел нужным записать все по свежим следам, чтобы не упустить деталей.

Сначала я отводил Грею не очень значительную роль в моих изысканиях – что-то вроде секретаря. Своего рода доктор Ватсон при Шерлоке Холмсе. Но последующие события показали, что, напротив, именно он занял ведущее положение в расследовании. И мне пришлось смириться с этим. Поэтому я считаю нужным именно сейчас рассказать о нем поподробнее.

Грей появился в Керрите примерно полгода назад, когда мои дела пошли наихудшим образом. У меня вдруг закружилась голова, и я даже потерял сознание. Наш врач, прекрасный диагност, но любитель поднимать тревогу по пустякам, пришел к выводу, что произошел сердечный приступ. Я не согласился с ним и до сих пор остаюсь при своем мнении, но разве кто-то прислушивается к тому, что говорит пациент?

Врач выписал мне кучу лекарств, которые я должен был принимать и которые мало что меняли в моем состоянии. Поскольку я никогда не относился к числу послушных пациентов, все это только усложняло дело. Необходимость следить за своим здоровьем раздражала меня, беспокойство только усиливалось, меня стали преследовать кошмары по ночам, и все это привело к жесточайшей депрессии. Да и зима выдалась в этот год ненастная: все время шли дожди – день за днем, и я почти все время был вынужден сидеть у камина. Мне не оставалось ничего, только вспоминать Ребекку, размышлять, какие ошибки я совершил, и сожалеть о них.

Я доставил массу хлопот моей бедной, заботливой Элли и осознавал это. Казалось бы, болезнь должна была пробудить во мне великодушие, но, к сожалению, вышло наоборот. Характер мой заметно испортился. Я сам себе не нравился, и я видел, что Элли это очень огорчает. Она обратилась за советом к моим старым друзьям – сестрам Бриггс, дочерям Евангелины Гренвил. Они не остались равнодушными, и в результате в один прекрасный день, в середине декабря, в Керрите появился Теренс Грей.

В кабинет вошел высокий темноволосый молодой человек и крепко пожал мне руку. В его произношении угадывался едва уловимый шотландский акцент. Как он признался, его интересовала история этого края. Он, по словам сестер Бриггс, давно мечтал встретиться со мной и услышать из моих уст рассказы о Мэндерли. Они были рады, что могут познакомить нас. Я не очень поверил их словам, потому что заметил, как порозовела Элли, когда они знакомились. И то, что сестры Бриггс тоже заметили ее смущение, меня рассердило. Я сделал вывод, что они пригласили Грея не для беседы со мной, а чтобы оказать услугу Элли, поэтому держался с ним предельно сухо, если не сказать хуже.

После ухода Грея мы с Элли едва не поссорились, что случалось крайне редко. Я отозвался крайне презрительно об акценте нашего гостя, о его костюме, стрижке, его манерах и так далее. Мои замечания почему-то вывели Элли из себя. Она заявила, что я сноб, что я отстал от времени и что стыдно так поспешно и свысока судить о людях. Элли пережарила хлеб к завтраку, и он был испорчен. Целую неделю она не готовила своего знаменитого пирога, пока наконец не сменила гнев на милость и не изволила простить меня.

Появление Грея в Керрите всполошило весь местный курятник. Немалую роль в этом сыграли его приятная внешность, хорошие манеры, но наибольшее волнение вызывало то, что он не женат. Холостяков после войны в стране водилось мало, а достойных холостяков – меньше, чем зубов у кур.

Он побывал у нас еще пару раз, не больше. Погода улучшилась, я наконец-то начал выходить из дома, и меня с большим торжеством встретили в местном историческом обществе. Секретарша Марджори Лейн – ужасная особа передовых взглядов, только что приехавшая из Лондона, считала себя знатоком тех предметов, о которых не имела ни малейшего понятия, включая в том числе и Мэндерли. Эта дамочка поселилась в коттедже с видом на залив, где занималась мазней, которую выдавала за живопись, и лепила горшки.

– Как хорошо, что мистер Грей согласился прийти на нашу встречу, – заявила она мне, хватая продовольственную книжку, которую я выложил (они придерживали цыплят для Элли, но выдавали их из-под прилавка). – Мы с ним стали добрыми друзьями, и мне удалось убедить его стать членом нашего исторического общества. Нам ведь необходимо привлекать молодых, вы согласны со мной, полковник? Мистер Грей и все мы надеемся услышать ваш доклад. Вы уже продумали тему? Мистер Грей надеется, что это будут «Воспоминания о Мэндерли».

Я прочел свой доклад на очередном заседании общества. И, как мне кажется, даже блеснул эрудицией, указав, в каких местах за чертой города ставились виселицы. Грей тоже пришел на доклад, и если я скажу, что он стал настоящим гвоздем вечера, это не будет преувеличением.

В конце заседания присутствовавшие, по обыкновению, пили кофе с кексом. Мы с Элли стояли по одну сторону стола, Грей – по другую. Его все время окружали наши дамы. Думаете, они обсуждали то, что я рассказывал о местных достопримечательностях? Конечно же, нет. Их одолевало любопытство: как это он до сих пор не женился?

И первой задала этот вопрос, чуть ли не в лоб, Элинор Бриггс, она всегда была, как я заметил, более решительной, чем ее сестра. Престарелые матроны заулыбались, обнажив свои вставные зубы. Я тоже стал ждать ответа Грея не без интереса. Каким образом он сумеет выкрутиться? Начнет отшучиваться или постарается отделаться туманными замечаниями? Ни то и ни другое. Он покраснел и промолчал. Потеряли они к нему интерес? Отнюдь нет. Скромность и сдержанность молодого человека мгновенно их покорили.

Даже месяц спустя сокровенный вопрос, волновавший всех, так и остался нераскрытым, но кое-что из биографии Теренса Грея мне удалось узнать. Он был родом из Шотландии – как мне кажется, из Бордера. После окончания средней школы поступил в Кембридж, где получил степень по истории. Потом Грей стал преподавать там, видимо, до 1939 года, до начала войны. Мне кажется, что Грей ушел добровольцем, но он предпочитал не обсуждать эту тему, и, уважая его желание, я больше не расспрашивал его об этом. Похоже, что вскоре в его жизни наступил какой-то перелом, по-моему, здесь была замешана женщина: что именно произошло, сказать трудно, но это заставило его резко переменить образ жизни.

Он оставил работу, оборвал свои прежние связи и начал искать занятие на новом месте, поблизости от Керрита. Несмотря на свое образование, он согласился на смехотворную должность, которая из-за ничтожной платы оставалась большую часть свободной, – в библиотеке при архиве города Лэньона. Единственным ее достоинством для кого-то могло показаться только наличие свободного времени: работа считалась почасовой. И к тому же приходить можно было не каждый день.

Грей и работал там три дня в неделю, составляя каталоги деловых актов поместья де Уинтеров – их сдали в этот архив после смерти Максима. Грей снял небольшой коттедж на окраине Керрита и все свободное время посвящал «изысканиям», как он сам говорил, но по его глазам я понял, что это не все, мне показалось, что он еще и пишет и что все его нынешние изыскания потом войдут в книгу. У меня тоже имелись замыслы на этот счет… но я, кажется, забегаю вперед.

Мы встречались с Греем довольно часто, и я постепенно оттаял по отношению к нему. Он был отличным слушателем, проницательным, умным, и я был рад, что молодой человек может воспользоваться моими сведениями. И мне представлялось, что он напишет нечто вроде того, что написал мой дед, – «Историю округа Мэндерли и Керрита. Прогулки по достопамятным местам».

Только после этого я стал с ним более открытым. А потом меня стало беспокоить: не слишком ли он сужает тему? У меня создалось впечатление, что его все больше и больше начинает занимать исключительно Мэндерли. Но и тогда я пребывал в наивной уверенности, что Грей – типичная архивная крыса и его больше всего интересует средневековый период, я не очень беспокоился из-за его расспросов и позволил ему забраться довольно глубоко.

А потом я обнаружил, что его не очень-то волнует Средневековье, его вообще мало занимала древняя история семейства де Уинтер. Хотя она изобиловала колоритными сюжетами: амурными похождениями, незаконнорожденными детьми, в особенности те, что имели отношение к порочной Каролине де Уинтер и ее развратному брату, но Грей остался глух. Его явно интересовало только то, что относилось к недавнему времени.

И когда я с большим опозданием пришел к такому выводу, то сам начал задаваться вопросами: почему Грей согласился на такую низкооплачиваемую работу? Почему он стремится подружиться со мной? Правда ли то, как уверяла Элли, что он испытывает ко мне расположение? Его мотивы и намерения стали вызывать у меня весьма сильные сомнения.