Многие из соседей завидовали удали Джеральда О’Хара, а кое-кто даже считал, что он связан с сатаной, так замечательно у него шли дела.

Когда ему стукнуло сорок три года, он стал еще румянее и смуглее и очень сильно раздался в плечах. Он выглядел завзятым сквайром-охотником прямо с обложки цветного иллюстрированного журнала.

И у Джеральда О’Хара возникло решение: его бесценное поместье и распахнутые настежь сердца и двери местных плантаторов — это еще не все. Ему нужна жена.

К этому решению его подталкивали слегка недоуменные взгляды соседей-плантаторов, да и верный Порк время от времени намекал ему, что для того, чтобы дом выглядел полной чашей, в нем обязательно должна быть хорошая хозяйка.

И сам Джеральд О’Хара прекрасно понимал, что каким бы расторопным ни был его управляющий, жена — это совсем другое. Ведь только женщина может присмотреть за слугами и сделать изобильной и радостной жизнь в этом огромном доме.

Большому имению настоятельно требовалась хозяйка.

Толстой поварихе-негритянке, по необходимости брошенной со двора на кухню, никак не удавалось вовремя управиться с обедом, а негритянке-горничной, снятой с полевых работ, сменить в срок постельное белье и смести с мебели пыль, вследствие чего при появлении гостей в доме поднималась дикая суматоха.

На Порка, единственного в Таре вышколенного слугу, было возложено общее наблюдение за челядью, но и он при попустительстве не привыкшего к упорядоченной жизни Джеральда стал с годами небережен и ленив. Своими обязанностями лакея он, правда, не пренебрегал, держал комнату Джеральда в порядке, прислуживал за столом умело и с достоинством, как заправский дворецкий.

Но в остальном он предоставлял всему идти своим ходом.

С безошибочным инстинктом слуги-негры очень скоро раскусили нрав хозяина и зная, что собака, которая громко лает, никогда кусать не станет, беззастенчиво этим пользовались.

Воздух то и дело сотрясали угрозы Джеральда О’Хара, он, стоя посреди гостиной или на крыльце во весь голос кричал, что распродаст всех рабов с торгов, спустит с них десять шкур.

Но рабы и слуги относились к этому с пониманием. Ведь они прекрасно знали, кто их хозяин и понимали, что Джеральд О’Хара никогда не опустится до того, чтобы распродавать своих рабов заезжим работорговцам.

И действительно, как бы громко ни кричал Джеральд О’Хара, с плантации Тара еще не было продано ни единого раба. И только один получил порку, и то только за то, что любимая лошадь Джеральда после целого дня охоты осталась неухоженной.

От строгого взгляда Джеральда не укрывалось, как хорошо налажено хозяйство у соседей и как умело управляются со своими слугами аккуратно причесанные, шуршащие шелковыми юбками хозяйки дома. Ну а то, что они от зари до зари хлопочут то в детской, то на кухне, то в прачечной, то в бельевой, это ему не приходило на ум. Он видел только результаты этих хлопот, и они производили на него неотразимое впечатление.

Неотложная необходимость обзавестись женой стала ему окончательно ясна однажды утром, когда он переодевался, чтобы отправиться верхом на заседание суда, и Порк подал ему любимую рубашку, приведенную в столь плачевное состояние починкой неумелой служанки, что Джеральду не оставалось ничего другого, как отдать ее лакею.

— Мистер Джеральд, — сказал расстроенному хозяину Порк, благодарно складывая рубашку, — вам нужна супруга, да такая, у которой в дому полным-полно слуг.

Джеральд не преминул отчитать Порка за нахальство, но в глубине души он уже понимал, что тот прав.

Джеральд хотел иметь жену и детей и ясно представлял, что долго тянуть с этим делом нельзя, иначе будет поздно. Но он не собирался жениться на ком попало, подобно мистеру Голверу, обвенчавшемуся с гувернанткой, пестовавшей его оставшихся без матери детей.

Его жена должна быть леди, благородной леди с такими же изящными манерами, как миссис Уилкс, и с таким же умением управлять большим хозяйством.

Но на пути к браку вставали два препятствия. Первое: все девицы в округе были наперечет и второе, более серьезное: Джеральд был чужеземец и в какой-то мере пришлый, хотя и обосновался тут десять лет назад.

О его семье ничего никому не было известно, правда, плантаторы центральной Джорджии не держались столь обособленно и замкнуто, как аристократы побережья. Однако и здесь ни одна семья не пожелала бы выдать замуж дочку за человека, дед которого никому не был известен.

Джеральд знал, что несмотря на искреннее к нему расположение всех, кто с ним охотился, выпивал, толковал о политике, ни один из них не просватает за него свою дочь. А ему отнюдь не улыбалось, чтобы пошли слухи о том, что дескать такой-то плантатор должен был, к своему прискорбию отказать Джеральду О’Хара, добивавшемуся руки его дочери. Но понимая это, он вовсе не чувствовал себя униженным.

Чтобы Джеральд О’Хара признал кого-то в чем-то выше себя, такого еще не было, да и не могло быть ни при каких обстоятельствах.

Просто в этом штате были свои чудные обычаи, согласно которым девушек выдавали замуж лишь за тех, чьи семьи прожили на юге не каких-нибудь двадцать два года, а намного больше, владели землей, рабами и предавались только тем порокам, которые вошли здесь в моду в эти годы.

Однажды утром Джеральд поднялся из-за стола, грохнул по нему кулаком с такой силой, что зазвенели приборы и Порк, испуганно отшатнувшись, замер, уставившись выпученными от испуга глазами на своего хозяина.

— Укладывай пожитки! — закричал Джеральд О’Хара.

— Слушаюсь, сэр, — негромко ответил Порк, не вдаваясь в подробности и явно еще не понимая, что на уме у хозяина.

— Мы едем в Савану, — объяснил ему Джеральд. И если у тебя хоть раз сорвется с языка какое-нибудь ругательство типа «язви его душу» или «дуй его горой»… Порк, ты меня слышишь? Я тут же продам тебя с торгов. Ты видишь, я сам воздерживаюсь теперь от таких, выражений.

— Слушаюсь, сэр, «язви его душу», — ответил Порк, добавив последнее уже мысленно.

Джеральд О’Хара самодовольно хмыкнул.

— Так ты меня понял?

И Порк закивал головой. На его лице расплылась маслянистая радостная улыбка. Он догадался куда и зачем они поедут со своим хозяином.

Сборы были недолгими и уже в полдень экипаж Джеральда О’Хара стучал колесами по проселочной дороге, направляясь в сторону Саваны.

«Джеймс и Эндрю, — думал Джеральд, — глядишь, да и присоветуют что-нибудь по части женитьбы. Ведь они всегда давали мне хорошие советы, помогут и на этот раз.

Быть может у кого-нибудь из их приятелей есть дочь на выданье, отвечающая его требованиям, и он составит для нее подходящую партию».

Так, примерно, рассуждал Джеральд О’Хара, трясясь на пыльной дороге.

В скором времени экипаж прибыл в Савану.

Джеймс и Эндрю выслушали младшего О’Хара терпеливо, но ничего предложить не смогли. Родственников, которые могли бы посодействовать сватовству, у них в Саване не было, так как оба брата прибыли сюда уже женатыми людьми. А дочери их друзей успели выйти замуж и обзавестись детьми.

— Ты, Джеральд, человек хоть и довольно богатый, но совершенно не знатный, — сказал Джеймс.

— Да, кое-какое состояние я себе сделал на торговле хлопком и табаком и думаю, что сумею прокормить даже большую семью. Но на ком попало я жениться не собираюсь, — сказал Джеральд.

— Ты хочешь высоко залететь, — сухо заметил Эндрю.

Все же они сделали для Джеральда все, что могли.

Джеймс и Эндрю были уже в преклонных годах и на хорошем счету в Саване. Друзей у них было много, и они целый месяц возили Джеральда из дома в дом на ужины, на танцы, на пикники.

— Есть тут одна, — признался наконец Джеральд, — очень она мне приглянулась. Ее еще на свете не было, когда я причалил сюда.

— Кто же эта особа? — поинтересовался Эндрю.

— Мисс Эллен Робийяр, — с деланной небрежностью бросил Джеральд ибо взгляд темных миндалевидных глаз девушки проник ему в самое сердце.

Она очаровала его сразу, несмотря на странное для пятнадцатилетней девушки отсутствие резвости и молчаливость.

И была в ее лице какая-то затаенная боль, так разбередившая ему душу, что ни к одному существу на свете он еще не проявлял столь участливого внимания.

— Послушай, братец, да ты же ей в отцы годишься.

— Ну и что, я еще мужчина хоть куда! — воскликнул чрезвычайно задетый этими словами Джеральд.

Джеймс спокойно хмыкнул и разъяснил ему:

— Джеральд, во всей Саване не сыщется более неподходящей для тебя невесты.

— Это еще почему? — воскликнул Джеральд.

— А потому, что Робийяр, ее отец — француз, а все они гордые как сатана. Ее мать, упокой Господи ее душу, была очень важная дама.

— А при чем тут мать?

— Ну как же, Джеральд, неужели ты не понимаешь, что характер девушки передался от матери?

— А мне наплевать! — выкрикнул младший О’Хара. — Мать ее, кстати, уже в могиле, а старику Робийяру я пришелся по душе.

— Вполне возможно, — заметил Эндрю.

— Вот видишь, Джеймс, и Эндрю меня поддерживает.

— Как мужчина мужчину — может быть, но только не как зять.

— Да и девушка никогда за тебя не пойдет, — вдруг вмешался Эндрю.

— Почему? — вновь запротестовал Джеральд.

— Она вот уже год как сохнет по этому повесе, по Филиппу Робийяру, ее кузену, хотя вся семья ее денно и нощно уговаривает перестать о нем думать.

— А кто это такой? — спросил Джеральд.

— Да был здесь один…

— Ну и черт с ним, был да сплыл! — воскликнул Джеральд.

— Да, он уже месяц как уехал в Луизиану, — сказал Эндрю.

— Как ты это узнал?

— Узнал, — коротко ответил Джеймс, не желая признаваться, что источником этих сведений был один из чернокожих слуг, к которому он подослал Порка, лакея своего брата. А Порк был готов расшибиться в лепешку, только бы его хозяин нашел себе невесту и женился.

— Брат, я не думаю, что она так уж сильно была влюблена в этого Филиппа и думаю, если это и так, то скоро пройдет. Какая может быть любовь в пятнадцать лет? — сказал Джеральд.

— Все равно, они скорее согласятся отдать ее за этого головореза-кузена, чем за тебя, — сказали братья в один голос.

Словом, Джеймс и Эндрю были поражены не менее всех других, когда стало известно, что дочь Пьера Робийяра выходит замуж за этого маленького ирландца из северной Джорджии.

В домах Саваны шептались и судачили по адресу Филиппа Робийяра, отбывшего на запад.

Но пересуды пересудами, а толком ничего никто не знал и для всех оставалось загадкой, почему самая красивая из девушек Робийяр решилась выйти замуж за шумного краснолицего ирландца, ростом едва-едва ей по плечо.

Да и сам Джеральд не очень-то хорошо был осведомлен о том, как все это произошло. Он понимал одно: чудо все-таки свершилось и ему как всегда помог Бог.

И впервые в жизни он ощутил несвойственную ему робость и смирение, когда Эллен, очень бледная и спокойная, легко прикоснувшись к его руке сказала:

— Я согласна стать вашей женой, мистер О’Хара.

— Не может быть! — как громом пораженный воскликнул Джеральд.

Но точно так же отреагировали и все остальные. Особенно изумилось семейство Робийяров, ведь никто не ожидал от Эллен подобного поступка. Все были уверены, что девочка никогда не согласится стать женой краснолицего ирландца, который к тому же был намного старше ее.

И только отчасти подозревала об истинной причине случившегося нянька Эллен воспитывающая девушку с самого ее рождения. Только она знала как Эллен, проплакав всю ночь навзрыд, словно ребенок, наутро с твердостью внезапно повзрослевшей женщины объявила о своем решении.

Исполненная мрачных предчувствий, няня передала ей в тот вечер небольшой сверток, присланный из Нового Орлеана с адресом, написанным незнакомой рукой.

Эллен развернула сверток и вскрикнув, выронила из рук медальон со своим портретом на эмали. К медальону были приложены четыре письма Эллен к ее кузену и краткое послание нью-орлеанского священника, извещавшее о смерти Филиппа Робийяра, последовавшей в результате драки в одном из городских баров.

— Это они заставили его уехать: отец, Полин и Евладия! Я ненавижу их! Всех ненавижу, видеть их не могу! Я уеду отсюда, уеду, чтобы больше никогда их не видеть! Уеду из этого города, где все будет вечно напоминать мне о нем.

— Да что ты, успокойся, — попыталась утешить девушку служанка.

— Не могу я успокоиться! — воскликнула Эллен, вытирая слезы с бледного лица.

Ночь уже близилась к рассвету, когда пышнотелая няня, тоже проливавшая горючие слезы, гладя темноволосую головку хозяйки, сделала робкую попытку возразить: