— Я же сказал: я знаю что делать, — успокоил его Рэтт Батлер. — Фургон мы оставим здесь, он нам больше не нужен, а лошадей продадим на ярмарке. Ведь и у тебя, наверное, не густо в кармане?

Мигель похлопал себя по мундиру, как раз по тому месту, где лежали доллары, украденные у мертвого сержанта.

— Конечно, у меня все карманы пусты.

— Ну так вот, Мигель, у нас будут деньги и немалые, ведь кони-то отличные.

— Да, но на них стоит военное клеймо.

— Тебя, Мигель, уже судили за конокрадство, к тому же, учти, два раза одного и того же человека повесить невозможно.

— Меня вешали не один раз, — горделиво воскликнул Мигель Кастильо, — но только коней продавать пойдешь ты. Мне с моей физиономией появляться на ярмарке не обязательно.

Рэтт Батлер, ни слова не говоря, забрался в фургон и вернулся оттуда, держа в руках кожаную повязку покойного Билла Карлсона, которая чудом уцелела на полу фургона во время страшной тряски.

— Красивая вещь, — присвистнул Мигель Кастильо. — Я, если честно тебе признаться, Рэтт, всю жизнь мечтал быть одноглазым, но как-то не представлялось подходящего случая.

Рэтт Батлер нацепил повязку на голову Мигелю.

— Ну вот, теперь тебя никто не узнает. Все ищут двухглазого зоркого бандита, а им на глаза попадется полуслепой, да к тому же в военном мундире.

— Эх, жаль, — проворчал Мигель, — что у нас с тобой нет зеркала, не могу посмотреть, насколько красивым я сделался, лишившись одного глаза.

Рэтт Батлер слез с козел и повел коней под уздцы. Фургон они оставили за скалой, в ее густой тени он был почти не виден.

Рэтт Батлер надел на себя гражданскую одежду, а Мигель Кастильо не хотел расставаться с военным мундиром.

— Ты же знаешь, Рэтт, женщины обожают военных.

— К тому же одноглазых, — ехидно заметил Батлер.

— Никакие увечья не могут испортить мужчину, — философски заметил Мигель Кастильо, — тем более такая мелочь, как потеря глаза.

Вновь выйдя на дорогу, Рэтт и Мигель сели на коней. Ехать без седел было крайне неудобно, но все-таки лучше, чем идти пешком.

Со стороны городка ветер доносил до них звуки веселой музыки. Это играл на ярмарке духовой оркестр. Уже были видны пестрые палатки, ряды торговцев.

— Так у тебя совсем нет денег? — поинтересовался Рэтт Батлер.

Мигель Кастильо сквозь зубы признался.

— Есть кое-что.

— Так вот, мы с тобой должны произвести в этом городке хорошее впечатление. Поэтому, я думаю, не стоит сразу начинать с торговли крадеными лошадьми. Мы вначале устроимся в отеле и только потом я двинусь на ярмарку.

Мигель Кастильо тяжело вздохнул и передал Рэтту Батлеру половину денег.

— Почему ты, Мигель, не хочешь оставить себе их все? Ты бы и расплачивался.

— Честно признаться, Рэтт, я боюсь проиграть их в карты. Давно не садился за стол, обитый зеленым сукном, а искушение будет велико.

Батлер опустил на самые глаза свою широкополую шляпу, когда они ехали в гостиницу.

Во время ярмарки на улицах городка было много коней, просто скота, мычали коровы и блеяли овцы.

Рэтт Батлер начал уже беспокоиться, что для них в отеле не найдется места. Но, на счастье, выяснилось, что ярмарка сегодня кончается и многие постояльцы, чтобы не платить за лишний день, поспешили освободить номера.

Мигель Кастильо напустил на себя важность, как заправский военный. С видом собственного превосходства он посмотрел на владельца салуна и отеля так, как будто бы это он, а не сам Мигель должен был платить деньги за постой.

— Мне и моему другу, — сказал он, — нужен самый хороший номер, но только учти, — сказал он, кладя руку на кобуру с револьвером, — самый хороший, но не самый дорогой.

У Мигеля в черной повязке через глаз был довольно грозный вид, и хозяин отеля даже немного сбавил цену против обычной.

Сержант долго раздумывал над книгой для регистрации постояльцев, ведь писать-то он, честно говоря, не умел, но никак не хотел в этом признаваться, ведь на нем был военный мундир, а звание кое к чему обязывало.

Наконец Мигель передал ручку Рэтту Батлеру.

— Запиши ты, Рэтт, у меня рука что-то не слушается после ранения.

Хозяин отеля с уважением посмотрел на небритого сержанта и даже укорил себя за то, что принял его за проходимца.

Рэтт Батлер размашисто написал собственное имя, а потом вопросительно посмотрел на Мигеля. Тот в этот момент крутил в руках табакерку, прихваченную им из кармана покойного сержанта. На ней было выгравировано: «Билл Карлсон».

— Дружище, — обратился Рэтт к Мигелю, — я все время забываю, как пишется твое имя — Карлсон или Карлсен?

— Неужели не видишь? Карлсон, — ответил Мигель так, чтобы непонятно было, что он сказал — «о» или «е».

Покончив с формальностями и оплатой, Рэтт Батлер и Мигель Кастильо поднялись в номер.

Это была небольшая комната на втором этаже трехэтажного отеля. Видно было, что хозяин больше заботится о своих интересах, чем о комфорте постояльцев. Но все-таки после долгой дороги и эта скромная обитель показалась путешественникам сущим раем.

Мигель Кастильо, не снимая сапог, завалился на кровать.

— Уф, — отдышался он, — какая радость добраться до мягкой постели!

Рэтт Батлер посмотрел вверх и вид низко нависших над головой балок напомнил ему не такое уж давнее происшествие.

Затем он тоже прилег.

Некоторое время мужчины молчали. Мигель насвистывал мелодию какой-то испанской песенки, но потом он внезапно спохватился.

— Рэтт!

— Что тебе?

— Если будешь так лежать, то ярмарка скоро кончится.

— Неужели ты думаешь, мы не найдем, кому продать четверку прекрасных коней?

— Ладно, Рэтт, давай спустимся в салун и немного перекусим, а заодно и выпьем.

— Может, и в карты сыграем? — усмехнулся Батлер.

— Это потом. За карты нужно браться после еды и выпивки. Но обязательно до женщин, иначе будет трудно остановиться.

— С чем, с картами или с женщинами? — поддел его Батлер.

Невольные товарищи по поиску сокровищ спустились в салун.

Мигель Кастильо тут же заказал бутылку виски и два бифштекса. Вскоре все заказанное стояло на столе и Мигель разливал спиртное по стаканам.

— Ну что, Рэтт, выпьем за твое выздоровление? — предложил мексиканец.

Рэтт Батлер аккуратно поднес стакан к самым губам.

— Пить с тобой, Мигель, не большое удовольствие.

— А я тебя и не спрашиваю, Рэтт, нравится тебе со мной пить или нет, но нам некуда деваться друг от друга.

Мужчины пристально посмотрели друг другу в глаза и выпили.

Мигель подобрел душой после пропущенного стакана и предложил Батлеру повторить, но тот отказался.

Он поднялся из-за стола и сказал:

— Я пойду на ярмарку, а то и в самом деле, торговцы скотом разъедутся, и мы никому не сможем всучить наших коней.

— Не забудь купить седла! — крикнул вдогонку Мигель Кастильо.

А в это время в городок входили молодой человек и молодая женщина.

Одеты они были просто, но не очень бедно, хотя густой слой пыли, накопившейся на их обуви и одежде, очевидно за время долгого пути, придавал им не слишком привлекательный вид.

Мужчина был хорошо сложен, смугл, с суровым лицом. В профиль его нос казался почти прямым.

На нем была короткая куртка из коричневой замши, к тому же, более новая, чем остальные части его костюма. Бумазейный жилет с белыми пуговицами, короткие, тоже бумазейные штаны и соломенная шляпа с лакированной черней лентой.

Он не был похож на искателя счастья, скорее всего, он являлся сезонным рабочим. Даже в самом его шаге чувствовалось свойственное ему упрямство и циничное безразличие.

Пара была действительна своеобразной и шли они в глубоком молчании.

Это не могло не броситься в глаза всаднику, приближавшемуся к ним. Он скакал во весь отпор, несмотря на вечернюю жару. Его черный плащ развевался, а черная широкополая шляпа прятала острый взгляд темных глаз. Узкие усики топорщились над плотно сжатым ртом.

Гарри Купер скакал в город. Он бросил мимолетный взгляд на идущих в том же направлении мужчину и женщину.

Они шагали бок о бок так, что издали могло показаться, будто это люди, связанные общими интересами и ведут они между собой тихий и непринужденный разговор.

Но когда Гарри Купер приблизился к ним, то обнаружил, что мужчина совсем не обращается к женщине, а просто читает какой-то листок — не то газету, не то письмо.

Гарри Купер на скаку не успел разобрать что именно.

Он вскоре забыл про мужчину и женщину, ведь ему предстояло отыскать Билла Карлсона, который по всем его расчетам должен был направиться с военным фургоном в этот городок.

А где же еще можно было искать сержанта? Только в салуне. Ведь каждый военный после долгого переезда обязательно направляется выпить.

А мужчина и женщина, отворачиваясь от поднятой конем пыли, шли дальше.

Женщина, казалось, не получала никакого удовольствия от присутствия мужа. В сущности, она и шагала по дороге в полном одиночестве. Иной раз согнутый локоть мужчины почти касался ее плеча, поскольку она шла очень близко к своему спутнику. Но сама она старалась не задевать его.

Казалось, ей и в голову не приходит взять его под руку, да и он не помышлял предложить ей руку.

Нимало не удивляясь его пренебрежительному молчанию, она принимала это как что-то вполне естественное.

Главным, если не единственным украшением женщины было ее подвижное лицо. Когда она искоса поглядывала вниз, то становилась хорошенькой, даже красивой. Жаркие лучи палящего солнца сбоку освещали ее черты, отчего веки и ноздри казались прозрачными, а губы пылали огнем.

Когда же, задумавшись, она молча брела, попадая в тень, ее лицо принимало суровое апатичное выражение, какое бывает у человека, ожидающего от времени и от жизни всего, кроме, может быть, справедливости.

Ни у кого, кто видел мужчину и женщину, входящих в городок, не возникало и тени сомнения, что это муж и жена.

Жена все время упорно смотрела на расположившуюся за городом ярмарку. Собственно говоря, расстояние до нее было с какой-нибудь десяток домов и ярдов двести пустоши.

Дорога вела к ней не совсем прямая, но и не слишком извилистая, не ровная, но и не холмистая, окаймленная деревьями серо-зеленого цвета, какой приобретают обреченные на жару листья. Трава на обочине был припудрена пылью, которой осыпали ее мчащиеся с самого утра повозки, той пылью, что лежала на дороге, заглушая, словно ковер, шум шагов. И благодаря этому все звуки ярмарки отчетливо доносились до них.

Мимо пары прошествовал Рэтт Батлер, ведущий под уздцы четырех коней.

Вскоре Рэтт, а за ним мужчина с женщиной, очутились на ярмарочном поле с загонами для скота, где были выставлены и уже проданы сотни коней и овец, которых почти всех увели.

К этому часу с серьезными делами уже было покончено, оставалось только продать с аукциона животных похуже, которых не удалось сбыть с рук, поскольку от них наотрез отказались взять солидные скупщики, рано прибывшие на ярмарку. Они уже решили, что ничего путного на аукционе предложено не будет и собирались отправиться в салун.

Завидев Рэтта Батлера с четверкой великолепных коней, заметно оживились.

Но сказать, что возле аукциона для торговли скотом толпа зевак поредела, было бы несправедливо. Она была еще гуще, чем в утренние часы. Теперь тут появились и люди более легкомысленные, чем торговцы скотом: свободные от работы поденщики, несколько солдат, приехавших домой на побывку, городские лавочники и тому подобный бездельный люд. Для них полем деятельности служили в основном ларьки с игрушками и всякой чепухой, палатки с выпивкой, шатры с восковыми фигурами, живыми уродами, прорицателями и игрой в наперсток.

Рэтт Батлер подозвал к себе аукционщика и обратился к нему:

— Не согласишься ли, приятель, продать четверку великолепных лошадей за хорошие комиссионные?

Аукционщик принялся тут же разглядывать товар, с интересом осмотрел армейские клейма на конях и обратился к Рэтту:

— Откуда они тебе достались, приятель?

— Я же не прошу за них много, — ответил Рэтт Батлер.

Аукционщик долго торговался, но потом согласился выставить коней на торги, правда, предварительно предложив условия, которые Рэтт Батлер безоговорочно принял.

Деньги Рэтт получал сейчас же и его не должно было волновать, за сколько предложит на продажу аукционщик его коней.

В общем-то, четыре коня принесли Рэтту Батлеру немногим меньше, чем голова Мигеля Кастильо.

Пока скупщики скота боролись за право обладать лошадьми из армейского обоза, мужчина и женщина, только недавно пришедшие на ярмарку, углядели стоящий на поле для торговли скотом шатер из новенькой парусины молочного цвета с красными флагами на верхушке. Вывеска гласила: «Добрая выпивка и вкусная пшеничная каша». Над шатром торчала небольшая железная труба, и мужчина, по достоинству оценив надпись, потянул жену в шатер.