Сарынь — та самая деревушка, которая, будучи сначала переименована в Сарское Село, впоследствии достигла большого блеска и известности под своим настоящим именем Царское Село.

В то время в Сарыни в распоряжении двора было только три сравнительно небольших здания, в которых помещалась императрица с ближайшими ко двору лицами.

В стороне стоял совершенно отдельный домик, который был занят герцогом Бироном и его семьей.

Этот домик соединялся с главным флигелем, занятым императрицей, длинной аллеей, покрытой глухой изгородью.

Бирону нравилась эта местность, а этого, конечно, было довольно для того, чтобы она сделалась излюбленным местом пребывания самой императрицы.

Что касается жены Бирона, то она ездила в Сарынь неохотно и в то лето, о котором идет речь, совершенно отказалась от переезда в избранное дачное помещение. Герцог оправдывал пред императрицей отсутствие своей супруги тем, что она была вся поглощена заботами о постройке собственной дачи по дороге из Стрельни в Петергоф.

Бирону незадолго пред тем был пожалован в этой местности большой участок земли с красивою рощей, и герцогиня вместе со старшим сыном порешила выстроить там маленький дворец. О простых, обыкновенных дачах они уже не говорили; они не на шутку были уверены в том, что сами принадлежат к царской династии…

Принцессе Анне были отведены покои в том же флигеле, где помещалась императрица, а для цесаревны Елизаветы был приготовлен на случай ее приезда в Сарынь небольшой павильон в саду.

Елизавета Петровна, веселая, всегда оживленная, привычная к обществу, шуму и движению, не гналась за уединением красивой, но довольно-таки скучной Сарыни и не располагала особенно часто дарить старшую сестру своим присутствием.

Анна Иоанновна, в последнее время как-то особенно захиревшая, оживилась при мысли о предстоявшей постройке нового дворца и заранее объявила Бирону, что намерена сама неуклонно следить за всеми работами.

— Ты тоже сам займешься ими, герцог, не правда ли? — спросила императрица, в последнее время замечавшая, что герцог был как-то особенно задумчив и озабочен.

Анне Иоанновне не удавалось узнать причины этой озабоченности, но она интриговала и сильно беспокоила ее.

Герцог рассеянно ответил на вопрос государыни, но с переездом в утонувшую в зелени Сарынь действительно отдался хлопотам о выборе и доставке материалов для постройки. План дворца был сделан иностранным архитектором и представлял собою нечто совсем фантастическое благодаря тем добавлениям и изменениям, которые сделала в нем сама Анна Иоанновна. К готическому характеру маленького замка она в упор приставила крышу восточного минарета, а в окраске различных крыш и фронтонов тщательно припомнила окраску многочисленных куполов московского храма Василия Блаженного. В общем, получилось что-то очень пестрое, несколько странное, но почти сказочно красивое.

Сюда, в эту новую резиденцию, приезжал и граф Линар; он был отозван своим правительством и был обязан откланяться императрице и сообщить ей, что взамен него будет прислан «временный» заместитель, так как он, унося наилучшие воспоминания о гостеприимной России, надеется в самом непродолжительном времени вновь вернуться ко двору ее величества.

Императрица благосклонно приняла и выслушала Линара, а герцог Бирон, присутствовавший при его прощальной аудиенции, усиленно подчеркнул эту надежду на скорое возвращение и, не дав графу времени даже произнести имя принцессы Анны, объявил ему, что принцесса, «удерживаемая в своих покоях довольно серьезным нездоровьем, будет искренне сожалеть о том, что не простилась с его сиятельством».

— Вы у нас здесь были лучшим танцором и всеобщим любимцем! — с любезной улыбкой заметил герцог. — Из-за отъезда вашего сиятельства наверное прольется не одна горячая слеза!

— О, о таком глубоком выражении горя я мечтать не смею! — в свою очередь тоном любезной шутки ответил граф. — Но сам я, пожалуй, буду готов заплакать, переступив границу вашего гостеприимного государства.

— И как не вовремя вы изволите уезжать, ваше сиятельство! — с приторной вежливостью продолжал Вирой. — Ее величество занято постройкой нового дворца, который мы надеемся обновить нынешним же летом, дав в нем блестящий летний бал… Ведь вы, если не ошибаюсь, исключительно изволите любить летние балы? — спросил дерзкий временщик, намекая на недавний эпизод с принцессой Анной.

— Вы не ошибаетесь, ваша светлость! Я действительно люблю летние балы, но не прочь также и от зимних экскурсий, хотя бы в отдаленные уголки укромного Васильевского острова! — не задумываясь ответил Линар, этим ответом заставив герцога не только удивиться, но и сильно сконфузиться.

Это не укрылось от императрицы, и она бросила на герцога подозрительный взгляд.

Давно отказавшись от всяких притязаний как женщина и установив прямо родственные и дружеские сношения со своим бывшим фаворитом, Анна Иоанновна тем не менее не любила, когда герцог в ее присутствии даже хвалит какую-нибудь женщину, и ревновала его даже к прошлому, не имея на это чувство ни права, ни повода в настоящем.

От Бирона не укрылся ее подозрительный взгляд, однако он ответил на него равнодушным взглядом человека, не понимавшего, о чем речь.

Но в сердце Анны Иоанновны проникло подозрение, и она, желая досадить Бирону, неожиданно предложила позвать принцессу Анну, которой, по ее словам, было бы очень досадно и обидно то, что она не простится с графом.

Бирон при этих словах передернул плечами и, быстро вмешавшись в разговор, объявил, что он только что виделся с доктором и тот положительно и настоятельно высказал ему, что принцесса еще несколько дней не должна оставлять комнату под опасением серьезного осложнения болезни.

Граф Линар почтительно поклонился и прощаясь попросил императрицу засвидетельствовать пред ее высочеством чувства его глубокой преданности и передать ей наилучшие пожелания.

— И прежде всего вовек больше не видать тебя! — сказал ему вслед Бирон, насмешливо раскланиваясь. — То есть такого вертопраха я от роду родов не видал! — пожал он плечами, когда звук шагов удалявшегося графа совершенно затих.

— Что тебе вздумалось объявить о болезни Анны? — спросила императрица. — Я хотела, чтобы она вышла проститься с графом… И так уж довольно толков идет… а тут еще ее спрятали от Линара!

— Так за чем же дело стало? Предложите ей назначить ему на прощанье новое свиданье, а сами на аллее в сторонке постерегите, как покойная датчанка стерегла их!.. За эту роль, я думаю, теперь уже никто не возьмется!.. Ушаков у всех охоту к ней отбил!..

— Ты забываешься! — строго заметила императрица тоном, какого Бирон уже давно не слыхал от нее.

Но этот резкий переход не испугал его.

— Вы ничего не изволите приказать мне на сегодня? — спросил герцог, берясь за шляпу.

— Ты разве собираешься куда-нибудь?

— Да, у меня есть дело… Да и в Петербург я проехать хотел!

— Не на Васильевский ли остров? — спросила императрица пристально взглядывая на своего любовника.

Он ответил ей удивленным взглядом и осведомился:

— Зачем на Васильевский остров?

— А почему у тебя не может быть дел на Острове?

— На этот раз никаких нет, а за будущее не ручаюсь, — тоном смелой бравады произнес герцог.

— А граф Линар сейчас о чем говорил? О будущем или о прошедшем?

— Линар? Не знаю, право!.. Я за его разговоры отвечать не могу… Да я и не вслушивался, правду сказать, особенно внимательно в его речи. Если вам что-нибудь требуется от него узнать, то вы можете обратиться лично к нему. Кстати, и свидание тут же для принцессы Анны назначите!..

— Это уж будет мое личное дело!.. А теперь я тебя спрашиваю, к кому и зачем ты ездил на Васильевский остров?

— Во-первых, я вовсе не ездил туда, — снисходительно улыбнулся Бирон, а, во-вторых, если и ездил, то это уж тоже — лично мое дело! Скажите, вы просматривали смету, которую я передал вам? — спросил он, быстро переменяя разговор.

— Смету построек? Нет еще, не рассматривала. Да на что это нужно?.. Представь ассигновку — и деньги из казначейства будут тотчас же выданы… Ведь ты сам и ассигновку назначить можешь?

— Нет! Вы знаете, что я всегда как можно меньше желаю путаться именно в денежные дела… Притом же, откровенно говоря, я нахожу, что ваша фантазия с этим дворцом обойдется вам слишком дорого! Разве мало дворцов в вашем распоряжении?

— Но эта местность особенно нравится мне, и я хочу устроить ее при себе и оставить ее как памятник обо мне после моей смерти.

— Зачем говорить о смерти? И кто знает, кому кого суждено пережить? — пожал плечами Бирон. — Во всяком случае, мне кажется, что особенно больших денег на эту прихоть затрачивать не стоит и что можно обойтись одним или двумя небольшими флигелями и не воздвигать таких построек, которые предназначаются на долгие годы.

— Не я, так мои внуки и правнуки в новом дворце поживут! — задумчиво проговорила императрица.

— Ну, о потомстве принца Антона и принцессы Анны тоже особенно хлопотать не стоит! Если их дети пойдут в родителей, то не много славы внесут в историю России! — дерзко заметил насмешник.

— Все эти твои замечания не дают мне ответа на вопрос, предложенный мною тебе относительно твоих поездок на Васильевский остров! — упорно вернулась Анна Иоанновна к первоначальному предмету своего разговора.

У Бирона вырвался жест нетерпения.

— Я уже ответил вам, ваше величество, что это — мое личное дело! Я не лишен, надеюсь, нрава иметь свои личные дела, не подлежащие ничьему контролю?

— Даже моему? — прямо глядя ему в глаза, спросила, императрица.

— Да, ваше величество, даже вашему!.. Ведь у вас есть свои соображения, свои цели и желания, относительно которых вы ни с кем не советуетесь и которых вы никому не вверяете?

— Нет! Тебе я всегда доверяла!

— Вы — женщина, ваше величество, женщины же всегда и… откровеннее, и… их дела такого рода, что особой тайны не требуют.

— Ага!.. Вот мы и договорились!.. Стало быть, твоя тайна относится к разряду сердечных тайн? — и в голосе старой монархини прозвучала прежняя нотка когда-то страстной любовницы.

— Я уже не в том возрасте, чтобы иметь сердечные тайны, ваше величество! — пожал плечами старый фаворит. — У меня внуки растут!.. Но я позволю себе прервать любопытство и ваши шутки небольшим деловым вопросом.

— Я слушаю тебя! — ответила Анна Иоанновиа, видя, что ничего не добьется на этот раз от своего фаворита. — О чем ты хотел спросить меня?

— После смерти этой… бывшей камеристки принцессы Анны… этой датчанки, ее место останется вакантным или вам угодно будет назначить к принцессе новую камеристку?

— Не знаю, право… Я думаю, что назначена будет новая. А что?

— Я позволил бы себе рекомендовать вам, ваше величество, одну немку, лично мне известную и совершенно надежную особу. В ее лице вы будете иметь и верную слугу себе, и надежную камеристку для принцессы.

— То есть надежного шпиона?

— Люди правые шпионства не боятся! Если бы при особе ее высочества была одна из тех женщин, которых вам угодно называть нелестным именем «шпион», то ничего из всего случившегося не произошло бы: и несчастная датчанка была бы жива, и саксонский граф не забылся бы до назначения свиданий русской великой княжне, и ваша корона не была бы запятнана скандалом, который легко может разнестись при всех иностранных дворах.

— Ты все видишь в мрачном свете!

— Я только прямо смотрю на все и стараюсь держаться в стороне от заблуждений!

— Где же эта особа, которую ты хочешь приставить к Анне?

— Вам угодно не так выражаться, ваше величество! «Приставлять» к ее высочеству я никого не хочу и не могу: принцесса достаточно ясно доказала нам всем, что она — полноправное и совершеннолетнее лицо… Я только дерзнул бы, в случае надобности, предложить вам, ваше величество, свои скромные услуги.

— Ты заговорил на каком-то странном языке, герцог! Ты как будто обижен чем-то?

— Помилуйте! Смею ли я обижаться? И чем?

— Перестань и отвечай на мой вопрос! Где эта камер-медхен, о которой ты сейчас говорил мне?

— Ее нет в Петербурге, ваше величество, она живет в Риге. Но ее можно выписать… За нее я вполне ручаюсь вам.

— А каких она лет?

— Она молода, но во всяком случае и старше и несравненно опытнее и способнее умершей датчанки.

— Ох, перестань ты мне вспоминать о ней! Многих уморил Ушаков, но мало кого мне было так жаль, как эту глупую девчонку! В ее вине наверное не было никакого злого умысла против меня.

— Закон судит не за умысел, а за дело, ваше величество, и вы ни в коем случае — ни пред Богом, ни пред людьми — не ответственны за ошибки лиц, которым вверяете суд и расправу. Граф Ушаков в деле, он и в ответе! Если пред судом людским ответствен только тот, кто лично совершил преступление, то тем паче это должно быть так пред судом Божьим! Нельзя на самом деле требовать, чтобы на совести монархов тяготели все ошибки их подданных.