Дороти Макардл - Тайна «Утеса»

Тон письма был довольно чопорный, несвойственный отцу Энсону Мы заметили, что он не просит бывшую сиделку рассказать нам о смерти Кармел. Может быть, он считал, что такая просьба испугает ее? Мы отправили его письмо с запиской от нас мисс Холлоуэй, но очень сомневались, ответит ли она.

А день все тянулся и тянулся — самый длинный и самый печальный из всех, что мы прожили в «Утесе». Памела, правда, была занята, а у меня работа валилась из рук, и я даже обрадовался, когда во второй половине дня Лиззи доложила, что у нас гость, хотя, как она выразилась, это был «всего лишь доктор Скотт». Бедный Скотт! Он был так вежлив, так внимателен, так явно томился от любопытства и все же не задал ни одного вопроса ни о призраках, ни о том, что происходит в доме. Он уже много раз приглашал Памелу поиграть в теннис, и в последний раз она согласилась, но забыла пойти и теперь собиралась отказать ему снова. А он принес ей подарок — маленькую собачку.

— Это скотч, — объяснил он мне с нежностью в голосе. — Пусть напоминает ей обо мне.

— Какой щедрый подарок! — воскликнула Памела улыбаясь. — Иди ко мне, собачка! Иди, Бобби! Какой красавец!

Она подхватила на руки дрожащего жалкого щенка и стала ласкать его. О Боже, неужели теперь Памела потеряет голову из-за этого скотча? Сам я не вижу смысла в коротконогих терьерах. По мне собака должна быть статным благородным животным как например волкодавы, овчарки или афганские борзые. Но Памела любит, чтобы рядом было какое-нибудь существо а сейчас любое отвлечение для нее — благо.

Мы оставили Скотта обедать. Лиззи обычно радовалась гостям и не ворчала, даже если сообщение о них поступало в последнюю минуту, но появление на сцене собаки не понравилось ни ей, ни Виски, который сопровождал ее, когда она вошла в гостиную накрывать на стол. Увидев рядом с Памелой Бобби, Виски, злобно сверкая глазами, несколько раз обошел вокруг стола медленной тигриной походкой, потом вскочил на спинку стула и стал оттуда изрыгать свои кошачьи проклятия на перепуганного щенка. Мы и оглянуться не успели, как Виски метнулся к Бобби и лапой с выпущенными когтями нанес ему молниеносный свирепый удар, а затем пулей выскочил из комнаты. Бобби не пострадал, но чувства Лиззи были глубоко уязвлены.

— Ну и ну! Несчастный кот! — воскликнула она сочувственно и отправилась утешать своего обиженного любимца.

Скотт виновато улыбнулся:

— Боюсь, я создал сложную ситуацию.

Мы заверили его, что все обойдется, ведь сферы влияния Бобби и Виски не должны пересекаться. Было приятно посмеяться над всей этой ерундой.

Скотт был хорошим собеседником, если затрагивалась одна из трех его любимых тем — плавание под парусами, фотография и собаки. Он сообщил, что на паях является владельцем небольшой яхты; к сожалению, сейчас она в ремонте — сломался киль, — но скоро будет готова. Ему бы хотелось покатать нас с Памелой и заодно поснимать морских птиц.

— Как насчет воскресенья на следующей неделе? Сможете? — радостно строил планы Скотт.

Мы не стали посвящать его в наши заботы, не рассказали о решении, принятом капитаном, и пообещали, что будем рады с ним поплавать.

Скотту не хотелось уходить, мне казалось, что у себя дома ему было одиноко и скучно. Он ушел уже после одиннадцати, а мы устроили Бобби на коврике в гардеробной и пошли наверх. Я поднялся первый и включил свет на площадке. Выключатель был расположен неудобно — возле двери в мастерскую, на дальней ее стороне. Я решил, что нужно, не откладывая, перенести этот выключатель в холл. Окно на лестничной площадке не было задернуто занавеской — теперь после наступления темноты Лиззи больше не поднималась наверх. На черном небе виднелся только одинокий слабый отсвет Памела казалась побледневшей. Да день выдался плохой.

— Надеюсь, ты сможешь заснуть, — сказал я.

— Это не имеет значения я ведь всегда могу поваляться утром, — ответила она с отсутствующим видом, потом быстро и как-то нервно взглянула на меня и ушла к себе в комнату.

Памела редко нервничает, но сейчас для этого было достаточно причин. Проходя по дому в темноте, любой из нас мог опасаться, что неожиданно наткнется на что-нибудь угрожающее.

Интересно, как сейчас Стелла? Лежит без сна и сердце у нее, поди, разрывается? Тревожные мысли долго не давали мне заснуть.

Проснулся я от душераздирающего воя — собака! Сейчас, подумал я, Памела бросится вниз, а мне этого не хотелось. Я обрадовался, когда, выйдя из своей комнаты, увидел, что дверь ее спальни закрыта. Странно, что закрыта, ведь у Памелы такой чуткий сон. Может быть, она до того испугалась, что не может пошевелиться? Я постучал, и, когда сестра не ответила, решил, что она, наверно, уже спустилась в холл. Щенок истошно выл, захлебывался от отчаяния. От этого воя, а может, уже и по другой причине у меня буквально кровь стыла в жилах. Я стоял, прислонясь к перилам, ослабев от холода, и презирал себя за то что совершенно потерял самообладание.

На лестнице было темно, лунный свет сюда не проникал, но рядом с дверью мастерской, недалеко от площадки, я вдруг увидел какое-то слабое голубоватое мерцание. С виду оно напоминало свернутую кольцами спираль. Чтобы спуститься с лестницы надо было пройти мимо этого светящегося пятна, но я не мог заставить себя двинуться с места. Я пошарил левой рукой за дверью своей спальни, пытаясь нащупать выключатель, но тут же убрал руку — я увидел, что мерцающее белое облачко задвигалось. Пока я глядел, как кольца светящегося тумана сгущаются, тепло, казалось, покидало мое тело, а фосфоресцирующая сердцевина облака все разгоралась и трепетала, ритмично, как дыхание. На моих глазах облако медленно кружилось, увеличиваясь в размерах, спираль распрямлялась, вытягиваясь вверх, и в то же время скользила к лестнице.

Воющая внизу собака заходилась от ужаса. Я щелкнул выключателем, и туманное облако стало почти невидимым, но я знал, что оно здесь, и не мог решиться пройти сквозь него. Тогда я перепрыгнул через перила и, опередив облако, устремился вниз по лестнице.

Щенок прижался к полу посреди холла, съежился, морда была повернута к лестнице; не переставая выть, он отползал назад, как-то мерзко-трусливо извиваясь и вытягивая шею. Я открыл входную дверь, и он стремглав кинулся наружу.

Но где же Памела? Я позвал ее и в ответ услышал слабый голос сестры, он доносился из детской. Она оказалась там — вытянувшись во весь рост, она лежала на кровати, изо всех сил вцепившись обеими руками в ее края. Ее била дрожь. Она смотрела на меня остекленевшими серыми глазами.

Я схватил ее за руку и поднял на ноги.

— Скорей в кухню! — скомандовал я, и мы побежали по коридору, не оглядываясь на лестницу.

В кухне было тепло, уютно, там мы сразу почувствовали себя в безопасности. Я включил свет Мы прислонились спиной к дверям, нас обоих трясло.

— Посмотри на кота, — шепнула Памела.

Виски, выгнув спину, стоял на столе, шерсть его поднялась дыбом, глаза дико горели.

— Лиззи! — ахнула Памела. — Мне надо к ней. У нее больное сердце.

Я не мог ее отпустить. Не помню, чтобы Памела когда-нибудь падала в обморок, но сейчас она, казалось, вот-вот упадет. Я заставил ее сесть. Если бы у меня хватило решимости выйти сейчас в коридор, я смог бы, наверное, рассмотреть эту штуковину — разглядеть, какую форму она приняла, в кого превратилась и что это вообще такое. Но мне совсем не хотелось ее видеть, и еще меньше — чтобы она до меня дотрагивалась. Оттого, что я включил свет облако сделалось неразличимым и стало еще страшней. Не могу передать, с каким трудом я заставил себя снова открыть дверь кухни!

По коридору плыло облако — только и всего. Будто залетевший с моря клочок тумана, оно скользнуло в детскую и скрылось в ней.

— Лиззи, как вы там? Живы? — крикнул я распахнув дверь.

Из комнаты отозвался дрожащий голос.

— О Господи! Ох, мистер Родди! Я чуть не умерла от страха. Неужели собака что-то увидела? Выходит привидение опять появилось на площадке?

— Ерунда, Лиззи. Щенок просто испугался в незнакомом месте. С ними бывают припадки, вы должны это знать. А теперь постарайтесь уснуть, спокойной ночи!

Я вернулся к Памеле.

— Я видел какой-то туман, — сказал я ей. — Он спустился по лестнице и проплыл в детскую, так и не приняв никакой формы.

Ее передернуло.

— Я знала, что оно туда войдет.

— А что ты там делала, Памела?

— Хотела выяснить.

— Ты намеренно легла там спать?

Памела криво усмехнулась Она разожгла плиту поставила чайник, и мы уселись возле уютно горевшего огня, стараясь согреться.

— Должна тебе сказать, Родди, — призналась она, — что я впала в панику. Этот собачий вой меня добил. Я была уверена, что щенок что-то увидел. Еще минута, и я бы выскочила в окно но, к счастью тут ты подоспел.

Безрассудство Памелы всегда поражало меня, и сейчас я подумал, что оно перешло все границы.

— Если ты и дальше будешь вытворять такое, — рассердился я.

— Я хотела узнать, не приснилось ли все это Стелле вчера ночью.

— Ну и что? Приснилось?

— Нет?

— Ты хочешь сказать? Что ты хочешь сказать?

— Все было так, как она рассказывала, Родди. Все было спокойно, и я заснула. Потом я проснулась, и комната была… даже не знаю, как это описать… была полна любви что ли, какого-то умиротворения, все благоухало, было тепло. Я даже видела мягкий мерцающий свет. И даже слышала какой-то шепот.

— Что именно ты слышала?

— Слов я разобрать не могла.

— А ты уверена, что тебе это не снилось?

— Я завязала узел на платке. Вот он.

— А дальше?

— Потом свет погас, послышались глухие рыдания. Звук был ужасно жалобный. Я нисколько не испугалась и даже стала придумывать, что бы сказать, но вдруг все изменилось. По-моему, как раз перед тем, как завыла собака. И эта перемена произошла во мне. Я почувствовала вдруг смертельный страх. Я силилась закричать. Мне хотелось вырваться оттуда, выскочить, убежать в сад. И тут поднялся этот вой. Теперь я уже могла двигаться, но меня охватила паника. У меня достало ума сообразить, что, если я выскочу, я рискую потерять голову и свалюсь со скалы. Вот я и уцепилась за кровать.

Я ничего не ответил. Скверная история. Закипел чайник, и я заварил чай. Мы пили его молча, оба были без сил.

— Тебе надо уезжать, — сказал я.

Но Памела заговорила упрямо и решительно.

— Нет, Родди. Мы наконец что-то нащупали. Если мы сейчас не сдадимся, мы доберемся до правды.

— И добираясь, сойдем с ума?

— Больше я не буду ночевать в этой комнате и никому не позволю.

— Скоро нам придется спать на крыльце, — сказал я горько и спросил: — Ты действительно хочешь остаться?

— Конечно.

— А как насчет Лиззи?

— Я думаю, без меня она не уедет, а если уедет, будем готовить себе сами.

— Значит, ты решила докопаться до разгадки?

— Да, Родди! А ты?

— Ну и я, естественно.

— Уверена, что призраков два, — сказала Памела.

— Прекрасно, — согласился я. — Будем действовать, исходя из этой гипотезы. Тогда перед нами встает новый вопрос, который надо разрешить. Кто эти два привидения и почему им нет покоя? Что им нужно?

— Одна из них — Мери, — устало сказала Памела. — Это Мери вздыхает, всхлипывает, переживает какое-то ужасное горе в мастерской, в страхе смотрит с площадки лестницы. Утешает свою дочь и зажигает ей свет в детской. И есть еще одно привидение — кошмарное, безжалостное, холодное.

— Я думаю, теперь ты сможешь заснуть, — сказал я, вставая.

— Да, меня уже тянет в сон, я ужасно устала.

— Пошли. Остается надеяться, что какой-то свет прольет мисс Холлоуэй. Она не могла не слышать, что в «Утесе» завелись привидения, и, конечно, думала об этом. Наверно, она многое сможет объяснить.

— Наверно, сможет, — отозвалась Памела. — Но чему-то мне кажется, не захочет.

Теперь на лестнице снова все было спокойно. Мы легли спать.

Мисс Холлоуэй прислала короткую записку, что ждет нас в пятницу, в шесть часов. Я сразу же договорился по телефону с Милроем, что около трех буду у него в театре со своей пьесой. Он жаждал поскорее ее услышать. И как бы я радовался этому в другое время! Но, увы, моя работа и даже эта пьеса, столь роковым образом отгородившая меня от всех внешних впечатлений, больше меня не занимали. Рецензии и небольшие статейки — вот все, на что я был сейчас способен.

Ночи сделались невыносимыми. В доме, будто в загробном царстве, гулко раздавались вздохи. Мне даже казалось, что это лишь вибрация воздуха, ухом их трудно было уловить, во всяком случае, Лиззи, к счастью, их, по-видимому, не слышала. Памела же утверждала, что стоны — человеческие. От усталости она уже теряла способность воспринимать происходящее разумно. В ночь на воскресенье, а затем в ночь с понедельника на вторник мы с ней почти не ложились присматривались и приглядывались. Мы перестали доверять своим чувствам, сердца наши замирали от любой игры теней, а всплески волн или вой ветра представлялись нам потусторонними рыданиями.