— Кому она хочет повредить?

И тут произошла первая неожиданность. Стакан чуть не вырвался из-под наших пальцев. Он метнулся к букве «Л», потом к «О», потом снова к «Л». Тут он остановился, раскачиваясь из стороны в сторону.

— ЛОЛ! — воскликнул Ингрем. — Кармел угрожает кому-то по имени Лол.

Кончики пальцев Памелы, касавшиеся стакана, побелели, вид у нее был озябший. Я спросил, не холодно ли ей, в ответ Памела нетерпеливо бросила:

— Неважно.

А стакан снова начал плавно перемещаться и подкатился к букве «С», написав затем имя «СТЕЛЛА».

— Вы хотите сказать, что Кармел может повредить Стелле! — спросил я.

С этого момента все как-то разладилось. Стакан закачался, потом, двигаясь рывками и зигзагами, стал кружить по столу. Он даже упал на бок, а когда его снова поставили, с такой быстротой уткнулся в карточку «ДА», что свалил ее со стола. Настроение мое начало портиться — наблюдать этот оживший стакан было малоприятно, все усиливался страх за Стеллу, угнетал нарастающий холод. Памела закусила губу, зубы у нее стучали. Ингрем что-то записывал. На этот раз вопрос задал Макс, сначала приведя все на столе в порядок:

— Значит, «ЛОЛ» — это ошибка?

Стакан сразу подвинулся к слову «ДА».

— Стелла все еще в опасности?

Стакан снова метнулся к слову «ДА».

Я взял себя в руки. Наступила важная минута. Сейчас надо выяснить то, ради чего мы все затеяли. Я спросил:

— Что мы должны сделать?

Ответ был дан без колебаний:

— ОТПРАВИТЬ ЕЕ.

У Памелы перехватило дыхание, но она спросила:

— Вы хотите сказать, отправить куда-то Стеллу?

— ОТПРАВИТЬ ВОН КАРМЕЛ.

Памела сняла со стакана онемевшие пальцы и протянула к нему левую руку. Она побелела как мел, и Ингрем с тревогой посмотрел на нее. Сквозь его загар тоже проступала бледность. Я как раз собирался задать вопрос об экзорсизме, но он снял пальцы со стакана.

— Не согреться ли нам? — предложил он.

Я попросил:

— Можно еще один вопрос? — И мы снова взялись за стакан, но Памела сразу отдернула руку:

— Боюсь, я слишком устала. Мы перешли к камину.

Огонь почти погас, дрова прогорели, но угли были еще красные. Я попробовал раздуть пламя, но ничего не получилось — замигали только голубые язычки негреющего огня. Пришлось сдаться.

— Может быть, спустимся ненадолго вниз? — предложил Макс, но Памела покачала головой:

— Мне уже лучше, а надо еще задать самый главный вопрос.

Она вернулась к столу и положила пальцы на стакан. Никто не успел к ней присоединиться, а стакан уже задвигался взад-вперед между буквами «Л» и «О».

— Опять «ЛОЛО», — сказал Ингрем.

Стакан продолжал кружить по столу, хотя его касалась одна Памела, он расшвырял все карты, скакнул к краю стола и покатился по полу.

Памелу трясло. Мы вышли из мастерской, и Макс увел ее вниз, в гостиную.

— Жуткий холод, — пожаловался он.

Ингрем улыбнулся:

— Меня этот холод крайне занимает.

Он опять ушел к себе в спальню и вернулся с аккуратной коробкой, в которой лежал термограф. Ингрем положил его на стул посреди мастерской, и мы, слава Богу, покинули эту комнату и поспешили к Максу и Памеле, которые грели над огнем в камине шоколад в кастрюльке.

Макс пришел в себя быстрее всех. Он отправился на кухню, принес поднос с чашками, разлил в них шоколад, а сверху положил взбитые сливки. Ингрем, погруженный в раздумье, рассеянно отхлебывал из своей чашки. Памела, откинувшись в глубоком кресле, постепенно приобретала свой обычный вид. Она была довольна сеансом.

— Мы и ждать не могли таких блестящих результатов, правда? — воскликнула она.

— Да, я никак не ожидал ничего подобного, — с благодарностью обратился к Ингрему и я.

Тот покачал головой:

— Не уверен, что это можно считать удачей.

Лицо Макса разочарованно вытянулось.

— Но ведь все совпадает с тем, что здесь творится, — сказал он.

— Да, это я вижу, — ответил Ингрем. Он повернулся к Памеле. — По-моему, вы могли предугадать едва ли не каждое слово призрака, не правда ли? — Голос его звучал сухо, почти саркастически. Памела ответила ему недоуменным взглядом:

— Но ведь все прошло хорошо, почему вы недовольны?

— Слишком хорошо.

Умерив наши восторги, мы ждали, что нам объяснит Ингрем.

— Скажите, — продолжал он, — вы много говорили и думали об этих женщинах, о Мери и Кармел?

Я сознался, что уже давно только о них и думаем.

— И вы настроены против Кармел?

— Да, пожалуй, — ответил я, но, к моему удивлению, Памела заявила:

— А я нет. Одно время была предубеждена, а теперь думаю по-другому.

— С каких это пор? Почему? — строго спросил я.

Она вздохнула:

— В том-то и дело, что непонятно почему. Вся беда в этом. Меня раздирают самые противоречивые чувства, я не могу в них разобраться.

Ингрем вручил мне свои записи.

— Просмотрите, пожалуйста! И скажите, есть ли здесь хоть одно слово, хоть одна буква, которые явились бы для вас неожиданностью?

Меня раздражал его скепсис, хотя в принципе я одобрял такой подход.

— Разумеется, — ответил я, не задумываясь. — Что это за «ЛОЛО»? Мне это совершенно непонятно.

— Да, это, по-видимому, единственное исключение. Но имя «Стелла» вам, очевидно, что-то говорит?

Говорит ли мне что-нибудь это имя! Вопрос застиг меня врасплох. Он поразил меня в самое сердце. Я чуть не свалял дурака, но вовремя опомнился и холодно согласился:

— Да, конечно. Стелла, как мне представляется, та, из-за кого идет сражение.

— Вот именно. Ну а еще чего вы не ожидали?

Я чувствовал себя так, будто нахожусь в суде и меня уличают в подлоге.

— Слова «охраняю», я ждал слова «защищаю».

— А ведь стакан остановился возле буквы «О» какого слова вы могли ждать, вернее, ждали?

Тут вмешался Макс:

— Мне показалось, что дальше последует слово «объясняю».

— Нет, — признался я. — Я ждал «охраняю».

— И я тоже, — присоединилась ко мне Памела.

Кивнув, словно следователь, удовлетворенный результатами допроса, Ингрем сказал мне:

— Вот видите!

— Неужели это значит, что ничему из полученных на сеансе сведений верить нельзя?

Памела сокрушенно вздохнула:

— Не может быть!

— Нет, нет! — сочувственно ответил Ингрем, снова обретая свой обычный облик простого смертного. — Я хотел только подчеркнуть, что эти слова нельзя слепо принимать на веру и рассматривать как свидетельства.

— А холод вас тоже ни в чем не убедил?

— Только в одном — в мастерской обитают призраки.

— Ах так! А уверенности, что с одним из них мы разговаривали, у вас нет?

— В этом как раз я уверен. С моей точки зрения, самым интересным в нашем сеансе было повторение слова «ЛОЛО», а также то, что творилось со стаканом, когда карты разлетелись во все стороны Вот в этом случае, как мне кажется, призрак и проявил себя.

— А все остальное, по-вашему, было результатом самовнушения? — Я не мог скрыть разочарования.

Ингрему, видимо, было неприятно огорчать нас.

— Да нет, я этого не утверждаю. Я только прошу вас учитывать такую возможность.

Я вспомнил, что мы дважды брались за стакан в отсутствие Памелы, и оба раза он не двигался, но стоило ей приложить к нему пальцы, как он начинал бушевать.

— Это ты во всем виновата, — сказал я сестре. — Ставлю тебе на вид — твое подсознание плутует.

— Или восприимчивость обострена, — поправил меня Ингрем.

Памела оставалась серьезной:

— Боюсь, что так и есть. Я склонна «выдумывать», как выражается Лиззи. Наверно, лучше вам попробовать без меня. Только я бы хотела понаблюдать.

Ингрем поколебался, но потом нерешительно сказал:

— Телепатия обладает такими могучими возможностями…

— Понятно, — улыбнулась Памела. — Ну хорошо, я останусь здесь и допью шоколад, но вы уж, пожалуйста, недолго.

— Какая победа чревоугодия над любознательностью! — воскликнул я.

Ингрем улыбнулся, улыбка у него была славная — дружеская и ироничная.

— Нет, напротив, это — свидетельство подлинной научной объективности, — поправил он меня.

В мастерской стало гораздо холоднее, кривая температуры резко пошла вниз. Огонь в камине догорел. Мы с трудом заставили себя просидеть за столом пять минут, которые тянулись, как нам показалось, по меньшей мере полчаса. Но стакан и не думал шевелиться.

Макс сказал:

— Похоже, без Памелы не обойтись. И мы убрали пальцы.

— Да, — согласился Ингрем, вид у него стал озабоченный. — Хотя я подозреваю, — медленно продолжал он, когда мы спускались с лестницы, — что сегодня ей вообще больше не следует участвовать в сеансе.

— Вы считаете, что на движение стакана влияет ее подсознание? И боитесь этого вмешательства?

— Нет, — ответил он. — Скорей наоборот, я боюсь, как воспримет ваша сестра, если стакан не будет двигаться, то есть ее вмешательство не проявится.

Когда мы рассказали Памеле, что потерпели неудачу, она тут же выразила готовность продолжить сеанс.

— Мы же еще не задали самый важный вопрос, — объявила она.

Да, теперь, когда мы могли снестись с Мери, нам надо было узнать, разрешит ли она применить в «Утесе» экзорсизм? Она может подать нам знак. А узнав об ее решении, и Стелла согласится.

Однако Ингрему не хотелось снова браться за дело.

— Будет лучше, если мы все отдохнем, — сказал он.

Меня не покидало предчувствие, что эта ночь не пройдет спокойно, призрак непременно появится на лестнице. Я даже надеялся на это. Время от времени я выходил из комнаты проверить, все ли спокойно, и нарочно не зажигал на лестнице свет. По дому медленно распространялся холод.

Ингрем стал переписывать свои заметки на чистые листы нашего дневника. В сам дневник он еще не заглядывал.

— Если можно, я возьму его к себе и прочту утром, — попросил он.

Максу не давало покоя, что «ЛОЛО» — это имя «Лола», он утверждал, что наверняка здесь — ключ к разгадке.

Я напомнил им, что в этом доме в свое время скончалось немало людей, и спросил Ингрема, не думает ли он, что к нам пытается пробиться дух кого-то, кто умер очень давно. Он кивнул:

— Вполне возможно.

Памелу клонило в сон, глаза у нее слипались. Однако она подняла веки и пробормотала:

— А почему вообще вы решили, что «ЛОЛО» — это имя? А вдруг какой-то другой призрак не сумел донести до нас слово полностью? И это всего первые буквы?

Я только собрался сказать, что не знаю слова, которое начиналось бы с этих букв, как громкий вздох, прозвучавший совсем близко, заставил нас затаить дыхание. Вздох был долгий и горький. Он раздался снова, будто кто-то, безутешный, находился бок о бок с нами. Макс взглянул на меня, потом на Памелу. Мы молчали, нам хотелось посмотреть, что будет делать Ингрем. Он внимательно вслушивался, — потом, изрядно взволнованный, объявил:

— По-моему, это не ветер.

— Нет, — подтвердил я. — Такие вздохи мы слышим чуть ли не каждую ночь.

Ингрем вскочил. Я провел его по всему дому, мы заглянули в каждую комнату. Вздохи не повторялись. В мастерской царила такая пронизанная холодом тишина, что мы поскорей спустились вниз и сели поближе к огню. Начав сравнивать, что слышал каждый из нас, мы убедились, что слышали одно и то же — всем нам показалось, что вздыхали близко и что вздыхал человек. Ингрем допытывался, как часто мы слышим эти вздохи, но попросил не сообщать ему наших теорий относительно их происхождения. Он был крайне заинтересован.

— Видите ли, часто звуки рыданий можно услышать в помещениях, где никаких других признаков существования привидений нет, — объяснил он. — Я сам наблюдал такое явление в одном доме в Эдинбурге, но те рыдания звучали совсем по-другому — как в страшном сне.

— Мы слышим и такие, они действительно не похожи на то, что прозвучало сейчас, — сказал я.

Ингрем пришел в восторг, возможность услышать рыдания разных видов в одном месте казалась ему чрезвычайно заманчивой.

Было уже два часа ночи.

— Нужно попробовать еще раз, — настаивала Памела.

Ингрем согласился, но сказал:

— Если в мастерской все такой же холод, надо расположиться где-нибудь в другом месте Сейчас я схожу наверх, взгляну, какая там температура. — Выходя, он вынул из кармана маленький электрический фонарик.

— Раз уж мы боимся спугнуть привидение я не буду зажигать свет. По сути дела мы его просто приманиваем.

Макс улыбнулся.

— Конечно, Ингрем добросовестно выполняет свои обязанности, но сам-то просто сгорает от любопытства.