Дороти Макардл - Тайна «Утеса»

— Второе мое объяснение, — начал он через несколько минут, — ничуть не противоречит первому, а только дополняет его. Но в этом случае я считаю, что сеанс удался, в мастерской мы вели разговор с Мери, нам пытались помешать какие-то другие силы, неважно какие, но разумными были только слова Мери. Она охраняет Стеллу и прощает Кармел, убившую ее. Она хочет уберечь от вреда всех, живущих в «Утесе». А опасность им грозит со стороны Кармел.

Ингрем замолчал. Наше внимание подстегивало его, и вольно или невольно он прибегал к эффектным паузам.

— Кармел, — заговорил он снова, — если верить рассказам, была девушкой буйной, невыдержанной. Она без памяти любила Мередита. В Испании они жили вместе и были любовниками. С ним Кармел была счастлива, но вот появилась Мери, и Мередит бросил Кармел. А Кармел — не парижская кокотка. Она южанка и, если любит, то без оглядки. Она коварна. Она задумывает расстроить этот брак. Она сыграла на любви Мери к благородным жестам и постаралась закрепить свои позиции в семье Мередитов, сделалась горничной Мери. Приехав с ними сюда, она добилась своего — Мередит опять стал ее любовником, а Мери, обнаружив это, заболела. Но когда семья начала распадаться, Кармел снова проявила находчивость — она начала льнуть к Мери, ведь она еще не разделалась с ней. Родилась Стелла, и Кармел распространила свое влияние на ребенка. Но тут наконец Мери проявила твердость. Она увезла Стеллу из Франции домой, а Кармел оставила в Париже. Ну, что произошло дальше, мы знаем: Кармел вернулась сюда — то ли она скучала по возлюбленному, то ли хотела чего-то потребовать, то ли собиралась шантажировать — сказать трудно. Зато мы знаем, как обошелся с ней Мередит. Любая женщина после этого возненавидела бы его. А у Кармел жажда мести превратилась в манию: она рыдала, неистовствовала, искала смерти. Но смерть нужна была ей, чтобы отплатить обоим: Мери и Мередиту. Она пыталась погубить их дочь. Это ей не удалось: Мери застала ее на месте преступления, тогда она убила Мери. Умирая, Кармел терзалась, что не сумела отомстить Мередиту. Возможно, дух ее и сейчас бродит здесь, пытаясь покончить со Стеллой.

Памела побелела и, словно внезапно ослабев, откинулась на спинку стула.

— Родди, — едва слышно выговорила она, — ты звонил доктору Скотту?

— Да, — ответил я, — но его нет дома.

Наступило молчание. Макс налил всем виски. Я снова позвонил Скотту, его все еще не было.

— Я позвоню в Уилмкот, — сказала Памела.

— Не нужно, — остановил ее я. — Может подойти Стелла. Вспомни, что говорил Скотт. Ты же сама понимаешь, что этого делать нельзя.

— Понимаю, но мне не выдержать.

— Скотт дал бы нам знать, если бы Стелле стало хуже.

Я думал, Памела вот-вот расплачется. Но тут она случайно взглянула на Ингрема. Он был крайне расстроен:

— Не знаю, как и просить у вас прощения, — сказал он.

Памела заставила себя улыбнуться:

— Мы сами виноваты, — ответила она. — Мы должны были довериться вам полностью, а мы посвятили вас только в часть этой истории. После той ночи, которую Стелла провела здесь во второй раз, она страдает от бессонницы. Но вчера ей стало гораздо лучше, так что беспокоиться не о чем. На меня просто что-то нашло. Вот и все.

— Простить себе не могу, — отозвался Ингрем.

Макс попытался вернуть наш разговор в прежнее русло.

— Послушайте, Ингрем, — сказал он, — из обеих ваших теорий следует, что в доме жить нельзя. И никакого выхода вы не предлагаете.

— Совершенно верно, это-то меня и огорчает, — ответил Ингрем. — Если призрак, обитающий в доме, это — Кармел, то намерения у нее недобрые. А если это Мери, то, желая охранить и защитить, она может оказаться опасной. Боюсь, что мы зашли в тупик.

— И вы решительно не видите возможности сделать то, чего мы хотели, — найти способ успокоить привидение? — спросил я.

— Я уже на это не надеюсь, — печально сказала Памела. — Разве что поможет сегодняшний сеанс.

Ингрем с жаром проговорил:

— Есть один способ, он отвратителен, но я знаю случаи, когда он помогал, — отслужить здесь службу по изгнанию духов.

— Нет, это невозможно, — ответил я. — Если только сегодняшний сеанс не принесет ничего нового, Стелла ни за что на это не пойдет. Вы понимаете, она боготворит свою мать.

Ингрем помрачнел:

— Но тогда действительно выхода нет. Вы ничего не сможете сделать.

— Мы можем отказаться от «Утеса», — сказала Памела.

Наступило молчание. Казалось, Памела совсем пала духом. Вид у нее был потерянный, совсем ей не свойственный.

— Уже поздно, — проговорила она. — Давайте начинать.

Мне было крайне досадно, что сеанс приходится проводить в детской и нарушать очарование этой комнаты с ее желтыми, как нарциссы, занавесками, зелеными ковриками и абажурами, с белыми и желтыми фарфоровыми безделушками. Казалось, вот сейчас маленькая Стелла и ее гости усядутся на низкие стулья за круглый стол пить чай.

В маленьком камине ярко пылал огонь, в комнате было тепло. Мне почудилось, будто я улавливаю слабый аромат мимозы, но я ничего не сказал Ингрему. При одном только взгляде на детскую у меня сжалось сердце.

Карточки с буквами были разложены на столе. Я счел необходимым предупредить Ингрема, что мы с Памелой слишком много ждем от сеанса и жаждем получить ответ на самый важный для нас вопрос. Поэтому кому-то из нас — либо ей, либо мне — лучше остаться в стороне, и, если можно, я предпочел бы наблюдать и делать заметки. Ингрем согласился. Все, кроме меня, положили пальцы на донышко стакана. Долгое время он оставался неподвижным, но потом вдруг заскользил по столу.

Обойдя все буквы, стакан, как и в прошлый раз, остановился и закачался, тогда Ингрем кивнул Памеле, что можно начинать.

— Кто вы? — спросила Памела.

— МЕРИ, — сразу же написал стакан.

— Это вас мы видели прошлой ночью?

— ДА.

— Вы хотели нас напугать?

Стакан двинулся к букве «Н», потом к «Е» и написал: «НЕ ВАС».

— Вы хотели напугать кого-то другого?

— Кого же?

— КАРМЕЛ.

Стакан двигался ровно и неторопливо, ни разу не заколебался, не остановился в нерешительности перед какой-либо из букв. Памела продолжала:

— Вы хотите, чтобы ее не было в «Утесе»?

— Мы можем что-то сделать для этого?

Памела посмотрела на меня, лицо ее напряглось, и она задала решающий вопрос:

— Следует ли нам прибегнуть к экзорсизму?

Стакан немедленно написал: «НЕТ».

Вот мы и получили долгожданный ответ! Пораженный и разочарованный, я словно на секунду погрузился под воду, но тут же испытал облегчение. Теперь все ясно. Все решено. Не надо больше сомневаться, терзаться, избегать правды, сопоставлять, что для меня важнее — Стелла или дом. Все это длилось слишком долго, а теперь кончилось. И слава Богу.

Я посмотрел на Памелу, она ответила мне твердым взглядом, чуть улыбаясь.

Ингрем удивился. Он спросил сестру:

— Это не тот ответ, на который вы надеялись?

— Не тот, — ответила она. — Но лучше такой, чем никакого.

— Это значит, что… — Он осекся, но Памела сразу ответила:

— Да, это значит, что мы уедем из «Утеса».

— Такой чудесный дом! — Ингрем был расстроен и сразу растерял всю свою выдержку и деловитость.

— Нет, нет! — запротестовал Макс. — Нельзя так легко сдаваться! Давайте спросим еще раз.

— Бесполезно, — бросил я, но Макс настаивал.

Памела вздохнула, она устала.

— Тогда попробуем без Памелы, — сказал я, чтобы сделать Максу приятное, и положил пальцы на стакан, а Памела откинулась на спинку кресла. По-видимому, сеанс больше не интересовал ее, она положила голову на подушку, и у нее на лице появилось отсутствующее выражение, как у меломанов, когда они всем своим существом уходят в музыку.

Долгое время стакан не двигался. Когда же он слегка качнулся, Макс поспешил спросить:

— Мери, не намекнете ли вы нам, что мы должны сделать?

Последовал ответ:

— УЙТИ.

Я спросил:

— Вы хотите сказать, уйти из «Утеса»?

Стакан трижды написал: «УЙТИ», «УЙТИ», «УЙТИ».

— Но почему?

— «ОПАСНОСТЬ», — написал стакан.

— От кого она исходит? Какая опасность?

Стакан быстро обежал буквы «КАРМ», но перед «Е» замешкался и упал набок. Когда мы начали снова, стакан заметался, как на предыдущем сеансе между буквами «Л» и «О» и опять опрокинулся. Макс воскликнул:

— Это неспроста!

Ингрем, нахмурясь, поддержал его:

— Да, вряд ли можно считать это совпадением.

Макс снова поставил стакан и снова задал вопрос:

— Не следует ли нам пригласить священника?

Стакан пришел в смятение. Он крутился среди карточек с буквами, скидывал их со стола налево и направо, потом свалился на пол и разбился.

— Священник явно не пользуется признанием, — заметил Макс, наклоняясь поднять с полу карточки, пока мы с Ингремом при свете карманного фонарика подбирали осколки. Памела не обратила на переполох никакого внимания. Поднявшись из-под стола с осколками в руках, я увидел, что она откинулась в кресле и спит.

— Памела! — резко окликнул я ее. — Проснись!

Ингрем быстро схватил меня за руку.

— Не надо! — предостерег он.

Макс обнял Памелу за плечи и попытался ее приподнять. Голова сестры упала на грудь, но она не проснулась. Макс со страхом посмотрел на Ингрема. Меня била дрожь.

— Ингрем, Бога ради! — взмолился я. — Разбудите ее.

Ингрем побледнел, но твердо ответил:

— Лучше не дотрагиваться до нее. Мы можем ей повредить. Она в трансе. Это пройдет.

— Памела, — опять громко позвал я.

Макс снова опустил ее на подушку.

— По-моему, надо послушаться Ингрема, — сказал он.

Я видел, в каком состоянии Ингрем, хотя он изо всех сил старался сохранять спокойствие.

— Мне часто случалось наблюдать, как люди впадают в транс. Это проходит бесследно.

— Надо разбудить ее! — настаивал я.

— Умоляю вас…

Памела застонала, она дышала медленно и тяжело, как в беспокойном сне, но лицо ее было не бледнее, чем всегда. Макс сел рядом с ней и пощупал пульс. Он кивнул мне:

— С ней все в порядке.

Дыхание Памелы сделалось глубже, губы раздвинулись, казалось, она улыбается. Немного погодя она приоткрыла глаза. Сердце у меня замерло, но я не двинулся с места. Вдруг Памела заговорила.

Произносимые ею слова были мне так же незнакомы, как и голос — высокий, ласковый, игривый, ничуть не похожий на голос сестры.

— Не понимаю, какой это язык, — прошептал Ингрем. — А вы?

Он выхватил у меня записную книжку и начал что-то быстро записывать. Макс покачал головой:

— Не латынь и не итальянский.

— Должно быть, испанский.

Я услышал тихое воркованье. Памела улыбалась.

«Да это же Кармел! — подумал я. — Кармел воркует с Мередитом. Заново переживает свою юность. Но вдруг она завладеет душой Памелы навсегда?»

Я повернулся к Ингрему:

— Это невыносимо! Разбудите ее сейчас же! Я не допущу, чтобы вы использовали мою сестру для своих несчастных исследований. Вы что, забыли? Кармел ведь маньячка, убийца!

Памела вскрикнула. От ее крика мы похолодели, а потом начала стонать, стоны сменились отчаянными рыданиями. Сердце у меня упало — этот безутешный плач мы так часто слышали в доме! Страх и холод сковывали меня, и тот же страх я прочел на лице Ингрема.

Внезапно Макс приоткрыл дверь. Он выглянул в холл и сейчас же плотно захлопнул дверь снова.

— Скорей, — заторопил он нас, — надо вынести отсюда Памелу через сад.

Однако снять засов на двери, открыть ее, а потом отпереть наружную ограду сразу не удалось. Пока я с этим возился, Макс и Ингрем подняли Памелу, вынесли ее в сад, через оранжерею внесли в гостиную и положили на диван. Памела перестала стонать и открыла глаза.

— Как вы себя чувствуете? Все благополучно? — спросил Ингрем, голос его дрогнул.

— Разумеется, — ответила Памела и тут же воскликнула: — Родди! Что с тобой? Ты бледный как смерть! Что случилось? Неужели у меня был обморок? Не может быть.

Теперь это был ее голос. Памела снова стала сама собой. У меня отлегло от души, но ноги меня не держали, и я упал в кресло. Ингрем проговорил:

— Слава Богу! — и вышел.

Памеле ответил Макс:

— Нет, у вас был не обморок, вы впали в транс. Памелу это сообщение чрезвычайно заинтересовало.

Макс принялся объяснять ей, что произошло. Она сразу воскликнула:

— Значит, я превратилась в Кармел?