В конце концов Габриэль все же сумел заставить графиню преодолеть нерешительность. Ее руки потянулись к его лицу, и она сама принялась целовать его. Он чувствовал жар ее кожи сквозь тонкий шелк. Его манили эти пленительные округлости, увенчанные сосками, ставшими теперь твердыми, как камешки. Покрывая губы графини ненасытными и бесконечными поцелуями, он с лихорадочной поспешностью расстегивал пуговички ее нижней сорочки.

Никогда в жизни Габриэль не испытывал столь сильного желания, от которого все тело его болело; но больше всего он жаждал полного откровения, полного обладания, хотел насладиться каждым его моментом. Ее груди приводили его в восторг. Упругие, крепкие и полные, они щедро отдавались ласкам его рук. Оторвавшись от ее губ, он принялся покрывать поцелуями шею, ключицы, спускаясь все ниже и ниже к груди.

Это было настоящим пиром плоти.

Она стонала, задыхалась и даже выдохнула его имя, пока он ласкал, целовал и дразнил ее.

Ему казалось, он должен поставить на ней свое клеймо. Хотя он не мог ее видеть, им владело желание обладать ею. Он втянул в рот один сосок, и она вскрикнула. Колени ее подогнулись. Он наклонился над ней, и его возбужденная плоть встретила нежную впадину между ног.

Эта нежность и сладостная податливость женского тела, казалось, обволакивала его всего. Ее руки обвились вокруг его плеч.

Ее духи, соблазнительные, как сам грех, окутывали, словно облако, их обоих.

Габриэль поднял голову и снова встретил эти щедрые губы, уже припухшие от поцелуев, горячие и требовательные.

Она звала и затягивала его в себя, их языки соприкасались, дразня и лаская друг друга. Его руки скользнули ниже, наслаждаясь безупречной гладкостью бедер.

Он уже ни о чем не мог больше думать, когда потянул за складки платья. Его слух не воспринял шуршание шелка, когда платье соскользнуло на пол. Все его чувства были сосредоточены на ней одной.

Она сама была, как горячий упругий податливый шелк, живой и пленительный, и, казалось, вся принадлежала ему.

Ее руки, ноги страстно, чувственно прижимались к нему, обвивали его, не отталкивали, а притягивали еще ближе. Если он когда-нибудь грезил о гуриях, то теперь одна из них была перед ним, в его объятиях, зрелая, готовая исполнить любое его желание, готовая убить его наслаждением и умереть вместе с ним. Габриэль с трудом дышал. Страсть сжимала ему горло и затуманивала мозг.

Его руки проникли под сорочку и властно охватили ягодицы. Ее поцелуи становились все горячее, все сладостнее, все безумнее. У нее был вкус, какой может быть у эликсира богов.

Она приподнялась, обвивая руками его плечи. Его ноги сжали ее ноги. Потом одно его бедро протиснулось между ее ногами. Она что-то пробормотала, но звук замер у нее на губах.

Габриэль усадил ее и крепко прижал к груди. Сделав едва заметное движение, он высвободил ее очаровательные ягодицы и принялся ласкать обеими руками впадину, где соединялись бедра и пах, прежде чем овладеть ею окончательно. Пальцы его нащупали складочки между ее бедрами, потом, чуть переместившись, медленно проникли глубже внутрь тела. Дыхание графини сделалось частым и прерывистым. Их поцелуй становился все отчаяннее по мере того, как его пальцы запутывались в шелковистых завитках ее лона. Он играл с ней, дразнил ее, доставлял ей наслаждение, граничащее со страданием, в то же время ни на секунду не прерывая поцелуя. Потом одна его рука скользнула вверх по ее телу, лаская нежную кожу живота. В то же время другая рука продвинулась вниз, нежно сжимая самое сокровенное место и стараясь найти вход в этот грот любви.

Он почувствовал, что дыхание графини стало прерывистым. Она была влажной, гладкой и горячей. Ее груди напряглись, соприкасаясь с его обнаженной грудью. Габриэль держал ее крепко, а ласкал бережно и нежно, медленно, шаг за шагом подводя к заветной черте.

Он ощущал каждой клеточкой своего тела, что она до сих пор незнакома с такими интимными ласками. Должно быть, ее покойный муж был бесчувственным чурбаном. Теперь она расцвела наконец для него. Горячий нектар обжигал ему пальцы, когда он нашел вход в сладостную пещеру и стал водить пальцем вокруг святилища любви. Потом он отвел руку и принялся ласкать самое чувствительное место, самое сердце ее женственности, теперь влажное и напряженное и столь же жаждущее его ласк, как он жаждал ее.

Она вздрогнула, пальцы впились в его плечи, тело изогнулось и откинулось назад. Он позволил ей прервать поцелуй и дал передохнуть, потом возобновил свои ласки…

Она снова вздрогнула. Он спросил ее без слов, и она его поняла. Одна стройная нога после мгновенного колебания согнулась в колене, обвилась вокруг его ноги, открывая для него доступ.

Но в ней произошла какая-то перемена. Он почувствовал, что теперь она не получала такого наслаждения, как прежде, поэтому стал действовать еще осторожнее и медленнее, стараясь дать ей почувствовать каждое движение его пальца, проникавшего в нее все глубже. Она была обжигающе горячей, и его не удивило, что плоть ее была напряженной и тугой.

По-видимому, любовный опыт графини был ничтожным.

Ее лоно сжималось, как раковина, вокруг его пальца, и в конце концов она попыталась отодвинуться. Ее дыхание обжигало его. Он повернул голову, нашел податливые губы и принялся целовать — нежно, медленно.

Когда он убрал свой палец, то почувствовал, что ее тело требует большего. Он и пытался дать это ей, обуздывая свои импульсы, хотя тело его желало полной близости с ней. Габриэль был слишком опытным любовником, чтобы не понимать, что будет для нее лучше. Продолжая успокаивать графиню поцелуями, отвлекая и возбуждая одновременно, он решил показать ей самые вершины своего мастерства.

Когда графиня оторвалась от него и все тело ее затрепетало, он почувствовал себя победителем, завоевателем, триумфатором, держащим в объятиях заслуженный трофей. Ее долго сдерживаемая страсть омывала его жаром и восторгом, а тихий и нежный стон, жажда окончательного и полного завершения ласк, дуновение неровного дыхания на его щеке, бурное биение сердца, которое он слышал, потому что ее грудь была вплотную прижата к нему, едва ощутимый мускусный аромат, доносившийся до него и теперь исходивший от его пальцев, только что ласкавших сокровенные части ее тела, смешанный с ароматом духов, — все это сводило его с ума и побуждало к действию.

Она была готова принять его, величественная, горделивая, и он был готов на самые отчаянные поступки.

Ему уже ничего не стоило выпустить на свободу истомившееся от желания естество, приподнять ее ногу, убрать пальцы от влажной плоти и позволить себе овладеть ею. Продолжая сжимать ее бедра, он принялся целовать графиню в губы, а потом ринулся в бой.

Она вскрикнула.

Звук, вылетевший из ее уст, зазвенел у него в ушах. Теперь она была вся напряжена как струна.

У него прервалось дыхание, он перестал ее целовать, с трудом пытаясь обрести контроль над собой и своими желаниями. Этого не могло быть — и все же так случилось. Шок сразу прояснил его затуманенное страстью сознание. После секунды, проведенной на грани помешательства, ему удалось наконец выдохнуть вопрос:

— Как?

Он произнес этот вопрос очень тихо, но ее лицо было совсем близко, и она услышала.

— Я…

Ее голос дрожал, и она казалась столь же потрясенной, как и он, хотя, возможно, по другой причине.

Она, задыхаясь, ловила ртом воздух, потом сказала прерывистым шепотом:

— Я была совсем ребенком, когда вышла замуж. А мой муж был много старше меня. Он был старым и больным человеком. Он не мог стать мне настоящим мужем.

Она выпустила его руку, которую до сих пор отчаянно сжимала. Теперь она опиралась о него. Ее дыхание все еще было затруднено.

— Ш-ш. Тише.

Он нашел ее губы и принялся нежно целовать их, стараясь успокоить, одновременно делая усилие, чтобы разомкнуть объятия. Девочка-жена осталась девственницей? Вне всякого сомнения, произошло именно это. Однако ее нежданная невинность поставила перед ним другой важный вопрос: знала ли она, что он попытается ею овладеть?

Ему потребовалась вся его воля, чтобы собраться с силами и спросить:

— Вы хотите на этом остановиться?

Она долго молчала. Стиснув зубы, он ждал ответа, и все понял, когда она покачала головой и ответила:

— Нет.

Габриэль приложил отчаянные усилия, чтобы достойно принять ее ответ.

— Слава Богу.

— Что?

Он нежно поцеловал ее, потом поднял голову.

— Ни о чем не думайте, просто делайте то, что я скажу. Скоро вы почувствуете себя много лучше.

Ему оставалось только догадываться о том, что чувствует графиня, — он не мог припомнить случая, когда, имел бы дело с девственницей.

Ее напряжение все не спадало — возможно, ей было больно.

Теперь единственным правильным решением было осторожно разомкнуть объятия и перенести ее на постель. Почувствовав, что она колеблется, он нежно поцеловал ее, чуть прикасаясь губами.

— Доверьтесь мне.

Она стала двигаться более уверенно, когда поняла, что его руки поддерживают ее. Отчаянно борясь с желанием вновь погрузиться в нее целиком, он перенес ее на кровать и осторожно, не разжимая объятий, уложил так, что ее бедра находились всего в дюйме от края кровати. Как он и рассчитывал, она слегка успокоилась и расслабилась, почувствовав под собой упругую поверхность. В итоге ему удалось сделать едва заметное движение назад от нее. Он склонился над ней, перенеся тяжесть своего тела на локти, которыми опирался на кровать. Все еще не позволяя себе сделать движения бедрами, Габриэль нашел в темноте ее лицо и нежно отвел прядь волос, упавших на щеку, легких, как паутинка. Вуаль он оставил на месте.

Наступит день, когда она сама поднимет ее и покажет ему свое лицо.

Наклонившись, Габриэль поцеловал ее, потом согнул ноги в коленях и сделал новую попытку проникнуть в нее, наполнить ее больше, чем в первый раз. Он услышал судорожный вздох, и снова тело ее напряглось. Он сделал движение назад, потом вперед и повторил его несколько раз. Его движения были размеренными и неторопливыми. Этот ритм он сохранял до тех пор, пока ее мышцы не расслабились окончательно. Теперь ноги графини легли свободно, пальцы перестали цепляться за его рукава, и все тело раскрылось для него и приняло его. Она начала двигаться ритмично, как и он, в том же темпе.

Довольный своим успехом, Габриэль слегка отклонился назад.

— Не шевелитесь. Просто ждите.

Обернувшись, он протянул руку и, дотянувшись до ее башмаков, снял их, затем провел рукой по длинным ногам снизу вверх, нащупал подвязки и также снял их вместе с чулками.

Сделав движение плечами, Габриэль сбросил сюртук и швырнул его туда, где в полумраке вырисовывался стул. Следом полетели жилет и рубашка, за ним башмаки и штаны.

Лампы в гостиной погасли. Мрак стал полным.

Габриэль не мог ее видеть, но мог осязать, слышать, чувствовать.

— Что?

Он потянулся к ней, его руки заскользили по ее телу.

— Доверьтесь мне.

Пристроившись на кровати рядом с ней, поворачивая и приподнимая ее, он заставил графиню подвинуться.

Она глубоко вздохнула, когда его тело снова нависло над ней, и с отчаянной силой вцепилась в покрывало. Тут же он оказался поверх нее. Его бедра оказалась между ее широко раздвинутыми ногами. Он снова вторгся в ее тело и склонил к ней голову. Ее дрожащие пальцы нащупали в темноте его лицо, и их губы слились в страстном поцелуе. Она предлагала ему себя с готовностью, добровольно.

Габриэль принял ее всю, и так, качаясь на волнах страсти и нежности, они принадлежали друг другу, пока наконец он не почувствовал, что его вторжение больше не причиняет ей боли. Их полное слияние свершилось. Он заставил ее развести бедра еще шире и подтянуть колени выше.

Потом ее пальцы робко дотронулись до его груди, нежные, как крылья бабочки. Габриэль прикусил губу, стараясь не дать воли своим бурным чувствам. Под ее пальцами его мускулы перекатывались и подергивались, а она продолжала нежно водить ими по его груди, шее, бокам.

Подавив готовый вырваться вздох, он глубже вошел в нее.

Тут же ее ноги сомкнулись вокруг его бедер.

— И что теперь?

Она не могла видеть его улыбки.

— Теперь мы совершим этот полет вместе.

Так и случилось.

Габриэль намеренно сделал все, чтобы в комнате царила полная тьма, понимая: так ей будет легче расслабиться. Он создал наилучшую атмосферу, способствовавшую тому, чтобы ее чувственность раскрылась полностью. То, что они занимались любовью в полной темноте, только обостряло осязание и слух. Это был новый и совершенно ни на что прежнее не похожий опыт и для него — любить женщину вслепую, не видя ее.

Тем не менее он ощущал каждый дюйм ее тела, каждую тончайшую складочку ее почти невесомой нижней сорочки, а под ней нежнейшую кожу, слышал каждый ее легчайший вздох. Все его существо было настроено на нее — на ее стон, на ее дыхание. Он знал и помнил аромат духов графини, но с ним смешивался ее собственный ни с чем не сравнимый и неповторимый аромат. В его объятиях, в полной темноте она стала для него воплощением всех женщин, поистине той единственной, о которой он мог только мечтать. Она была символом чувственной радости и чувственного безумия и в то же время оставалась для него тайной, а тайна всегда означала вызов.