Стефани Лоуренс - Тайная любовь

— А почему ты вообразил, что мне не повезло? Разница между тобой и мной, милый, состоит только в том, что твоя постель завтра будет такой же, как сегодня, а у меня по крайней мере есть шанс, что время от времени меня будут ждать перемены.

— Но с другой стороны, ведь можно кое-что сказать в пользу постоянства и высоких нравственных устоев.

— Пока что я предпочитаю разнообразие. Кстати, почему ты завел разговор на такую тему? Чему я обязан сомнительным удовольствием его поддерживать?

— Просто чтобы умерить твой неуместный интерес к одной особе.

— Неужто ты хочешь скрестить со мной шпаги? Выбери кого-нибудь другого.

Дьявол расправил плечи:

— Мои слова продиктованы чистейшим альтруизмом.

Чиллингуорт попытался скрыть усмешку:

— Альтруизмом? Скажи, ты беспокоишься обо мне или о ком-то, кто тебе гораздо ближе и роднее?

Дьявол задумчиво устремил взгляд на толпу танцующих.

— Давай решим так: я не хочу, чтобы что-либо омрачало родство между нашими семьями.

Несколько минут прошло в молчании. Чиллингуорт ничего не отвечал и тоже смотрел в зал, потом перевел взгляд на собеседника.

— Если бы я пообещал не нарушать гармонию, царящую между нашими домами и семьями, ты мог бы оказать мне услугу?

— Какую?

— Не говори об этом Габриэлю.

Дьявол изумленно уставился на него:

— Почему?

Губы Чиллингуорта дрогнули в усмешке.

— Потому что забавно смотреть на то, как он проглотил наживку, которую я ему бросил, и для меня это вполне подходящее утешение.

Алатея не видела Габриэля до следующей среды. Чинно гуляя в парке со своими и его сестрами, которых сопровождали лорд Эшер и мистер Карстерс, она была погружена в глубокие размышления о Кроули и Восточно-Африканской золотодобывающей компании, когда услышала, как ее окликнули по имени. Подняв глаза, она увидела, что группа молодежи, шествовавшая впереди, теперь обернулась, И все они смотрят на нее. Хизер Кинстер указывала на ближайшую дорогу, туда, где ее брат сдерживал норовистых гнедых коней, запряженных в карету.

Ускорив шаги, Алатея почувствовала, что нетерпение коней только отражает состояние их хозяина.

— Доброе утро. — Габриэль сделал ей знак приблизиться. — Иди, я прокачу тебя по парку.

Алатея улыбнулась:

— Нет, благодарю.

Остальные, услышав приглашение, тут же принялись ее уговаривать:

— Поезжай, Элли! Ты получишь удовольствие!

— Мы и без тебя в безопасности.

— Это займет всего несколько минут.

— Карстерс и я берем на себя заботу о ваших сестрах. Мы будем их охранять вместо вас, леди Алатея.

Алатея не сводила глаз с лица Габриэля.

— Когда в последний раз ты катал даму по парку?

Он тоже смотрел на нее, и минутой позже губы его сжались, образовав тонкую линию.

— Придержи их, Биггс.

Его грум спрыгнул с запяток и поспешил к лошадям.

Не промолвив ни слова, Габриэль взял Алатею за руку и махнул остальным. Занятые собственными делами и переживаниями, девушки были рады тому, что их оставили в покое.

По взаимному согласию, Алатея и Габриэль выждали, пока группа молодых людей оказалась достаточно далеко впереди. Им надо было поговорить без свидетелей.

Они медленно двинулись вслед веселой компании.

— Я вовсе не хочу афишировать наши отношения в общественном месте.

— Но ведь нет никакой причины отказываться от прогулки по парку.

Она бросила на него укоризненный взгляд.

— Тебе не удастся поколебать мою решимость.

— Тем более сбить тебя с толку. Кстати, как ты догадалась?

— Я наслышана о многих подвигах — твоих, Люцифера и других кузенов. Тот факт, что никто из вас никогда не катает дам по парку, если не считать жен, хорошо известен.

— И все же не прокатиться ли нам куда-нибудь дня на два…

— Сейчас у меня есть некоторые проблемы, как тебе известно. Как только я решу их, то сразу вернусь в деревню.

— Не спеши, а то я предложу тебе поспорить и выиграю пари.

— Хм! Тебе удалось что-нибудь узнать? Ты получил вчера мою записку?

— Да, но только сегодня утром. — Габриэль наконец посмотрел в ее сторону. — Прошлой ночью я был занят, пытался раздобыть кое-какие сведения от некоторых важных африканцев.

— И что они сказали?

— Достаточно, чтобы неофициально подтвердить по крайней мере четыре случая, когда претензии Кроули на поддержку короной и бумаги, якобы удостоверяющие разрешение на его деятельность, оказались фальшивкой. Я как раз сейчас работаю над тем, чтобы неофициальное подтверждение сделать официальным, но бюрократия есть бюрократия, и даже чиновники высокого ранга не склонны спешить. Мы не успеем получить официальной поддержки к тому времени, когда должны будем подать петицию.

— А когда это произойдет? — Тревога Алатеи возрастала все больше.

— Полагаю, в будущий вторник.

— Так скоро?

— Мы не можем рисковать — Кроули предъявит финансовые обязательства самое позднее на будущей неделе. — Габриэль снова посмотрел на Алатею и продолжал: — Петиция почти готова. Клерк Уиггса должен вот-вот закончить бумагу, он передаст ее мне не позже завтрашнего дня. Если нам будет нечего добавить к этому, то, с твоего разрешения, я попрошу своего поверенного позаботиться о доставке бумаг во вторник утром судьям Чансери-Корт, чтобы возбудить дело. Если Кроули опередит нас и предъявит финансовые обязательства к оплате, это осложнит наше положение с юридической точки зрения.

Алатея поморщилась:

— Раз дело обстоит так…

— Я подключу Дьявола и Вейна — он привезет в город Джерарда, когда тот потребуется как свидетель.

Если Габриэль представлял все опасности и все возможные повороты дела, то и Алатея видела все это не хуже его. Для нее риска не было: он женится на ней незамедлительно и спасет ее и семью от нужды, она это прекрасно знала и без его заверений. Но как быть с Морвеллан-Парком и титулом?

Как быть с этой ни разу не прерывавшейся цепью графов Морвелланов, свято хранивших титул на протяжении столь длительного времени? Как, наконец, быть с ее фамильной гордостью? Единственное, что он мог сейчас, — это стоять рядом с ней плечом к плечу и делать все возможное, чтобы приблизить победу, а заодно и отвлечь ее от печальных мыслей.

— По правде говоря, причина, по которой я искал тебя, была вот какой: у меня есть билеты на пятницу на «Севильского цирюльника». Я подумал, что и тебе, и всей твоей семье было бы неплохо послушать оперу.

Алатея с удивлением посмотрела на него:

— Но ведь пятница — это последний вечер сезона, когда будет особое представление, гала-спектакль. Все места на него распроданы в считанные часы еще на прошлой неделе. Как же тебе удалось достать билеты для нас?

— Не важно. Ты поедешь?

— Разумеется, я не откажусь, что же касается остальных, то спроси их сам.

Алатея перевела взгляд на молодых людей. Габриэль был рад, что его сестры уже прощаются и направляются к ландо его матери, стоящему на обочине в некотором отдалении. Силия, увидев сына, махнула ему рукой; она не пыталась подозвать его к себе, а просто поприветствовала. Не выразила она и удивления, увидев его гуляющим в обществе Алатеи. Все это свидетельствовало о том, что мать поняла и одобрила его намерение. Габриэль знал, что может рассчитывать на ее поддержку.

Когда они присоединились к остальным Морвелланам, Габриэль пригласил всех в оперу, не забыв и Эшера с Карстерсом. Алатея с любопытством смотрела на него, но ничего не говорила. Она не сомневалась, что ее родные с восторгом примут приглашение.

Прибыв в оперу вечером в пятницу, Алатея убедилась, что Габриэль ухитрился заполучить одну из двух лучших лож. Он встретил их в фойе, а потом, предложив одну руку Алатее, а другую Сирине, направился по лестнице и застланным мягкими коврами коридорам к золоченой двери, ведущей в ложу, расположенную слева от сцены.

Высоко держа голову, Алатея с безмятежным выражением лица проследовала к своему месту и опустилась в одно из кресел. Сирина села рядом с ней.

Мэри и Элис, счастливые, с широко распахнутыми глазами, заняли кресла первого ряда рядом с Сириной, а Эшер и Карстерс разместились во втором ряду позади них.

— Как я понимаю, — вполголоса спросила Алатея у Габриэля, с опаской оглянувшись на Сирину и убедившись, что та занята разговором, — у тебя нет никаких сведений о капитане.

— Нет, — согласился он, слегка помрачнев. — Но перестань волноваться. Так или иначе мы справимся.

Алатея вздохнула, стараясь не выдать своего беспокойства.

— Я сделала заранее все, что можно: расплатилась по всем счетам за бал — с поставщиками провизии, модистками, белошвейками, даже с музыкантами. Все они, должно быть, решили, что я рехнулась, раз требую представить счета немедленно.

— Да, это могло показаться странным. Вероятно, Морвелланы — единственная семья в Лондоне, закончившая сезон с оплаченными счетами.

— Я решила, что так будет лучше. Прежде всего надо заплатить порядочным людям, честным кредиторам, а не Кроули.

Пальцы Габриэля сомкнулись на ее запястье. Она с трудом обуздала себя, чтобы не выдать своих чувств, когда его губы прижались к ее руке.

— Расслабься. Забудь об этой проклятой компании, забудь о Кроули хотя бы на сегодняшний вечер. — Кивком он указал на сцену: занавес уже поднимался под нарастающий гул аплодисментов. — Сегодня я привел тебя сюда развлекаться, и единственное, чего хочу, чтобы ты получила удовольствие.

Алатея повернулась лицом к сцене как раз в тот момент, когда люстры в зале погасли.

Постановка оперы была изумительной, певцы выше всяких похвал, а оркестр показался ей просто непревзойденным.

Алатея давно влюбилась в музыкальные постановки в Лондоне, еще с первого своего посещения столицы. Жалкие потуги провинциальных театров не шли ни в какое сравнение.

Благодаря дополнительным введенным в это гала-представление сценам и ариям спектакль оказался длинным, и число антрактов было сокращено до одного. Когда занавес с легким шелестом опустился, а люстры вновь засияли, Алатея удовлетворенно вздохнула и, обернувшись, посмотрела на Габриэля, а потом повернулась к Сирине.

Та раскрыла веер и принялась им обмахиваться.

— Я предпочитаю остаться и отдохнуть здесь, а вы можете прогуляться, но не опоздайте к началу следующего акта.

Габриэль с Алатеей вышли из ложи в фойе, где уже фланировала публика, демонстрируя свои туалеты и драгоценности. Им не оставалось ничего другого, кроме как следовать примеру остальных.

— Скажи мне, известные нам господа уже сделали предложение твоим сестрам?

— Они попросили у отца разрешения нанести в среду визит и поговорить с ним. — Алатея улыбнулась. — Судя по всему, молодые люди очень серьезно готовятся к этому разговору и хотят получить согласие и благословение. Думаю, им это удастся — оба они милые, каждый в своем роде.

В этот момент лакей в полном облачении дворцового стражника появился перед ними, держа поднос с напитками. Они взяли каждый по бокалу, и тут же их окликнула графиня Ливен. К тому времени когда они оказались рядом с ней, вынеся по дороге череду косых взглядов и целый град колких замечаний, звонок оповестил их о начале следующего акта.

Несколькими минутами позже они заняли места в своей ложе, и занавес поднялся. В зале воцарилась тишина. Габриэль повернул свое кресло так, чтобы видеть лицо Алатеи, слабо освещенное светом рампы. Исполнители держали всю аудиторию в напряжении, но для него существовала только она одна.

Вторая часть представления превзошла все ожидания, на которые позволяла рассчитывать первая. К концу спектакля публика вскочила со своих мест и аплодировала стоя. Цветы дождем летели на сцену. Солисты едва успевали кланяться.

Наконец занавес упал в последний раз. Габриэль видел, с каким восторгом Алатея смотрела на сцену; потом она повернулась к нему с улыбкой на губах, словно мгновенно избавившись от всех тревог и опасений.

Это было его вознаграждением.

— Тебе не стоит притворяться, будто ты обращал внимание на сцену.

— Вот еще одно из преимуществ того, что ми знаем друг друга хорошо, — не надо притворяться!

Она внимательно вглядывалась в его лицо.

— Все это тебе недешево обошлось…

— Но ведь ты любишь музыку.

Оказывается, это было так просто. Алатея потянулась за шалью. Поколебавшись, она повернулась к нему спиной, чтобы он мог лучше укутать ее. Расправляя тонкий шелк, Габриэль погладил ее обнаженные плечи и, склонившись к ней, пробормотал:

— Моя награда в том, что ты получила удовольствие.

Когда он подвел ее к экипажу, тому самому, в который совсем недавно помогал сесть графине, она на миг сжала его руку. Габриэль закрыл за ней дверцу и отступил. Фолуэлл взял в руки вожжи.

Алатея откинулась на подушки. Благословенная темнота давала ей возможность не скрывать своих чувств. Сидевшая рядом с ней Элис оживленно болтала с Тони Карстерсом, устроившись напротив. Она предоставила им обсуждать спектакль, в то время как у нее была возможность обдумывать другой спектакль, которого не видел никто, кроме нее, и который занимал ее гораздо больше. Правда, теперь она начинала думать, что это вовсе не являлось спектаклем.