Она смеялась до тех пор, пока из глаз у нее не потекли слезы, и в ту же минуту Роланд звонко ударил ее по щеке. Смех и слезы сразу прекратились, и она припала к чашке с маковым соком. Она увидела лицо мужа – бледное и осунувшееся, а потом все исчезло.

Роланд смотрел на мертвенно-белое лицо жены, блуждающим взором окидывая пропитанные кровью тряпки.

– Она поправится, Кэтрин?

– Дария потеряла много крови, но она здоровая и крепкая, Роланд.

Он продолжал прислушиваться к дыханию жены, но ее язвительные слова не выходили у него из головы.

– Почему она сказала, что вы почувствуете облегчение?

Роланд смерил взглядом Кэтрин Фортескью и медленно покачал головой:

– Не знаю.

– Она явно имела что-то в виду, – непроизвольно вырвалось у расстроенной и измученной Кэтрин. – Я не слепая, Роланд. Моя дочь ужасно несчастна, и вы…, ну, вы так далеки от нее. Черт возьми, что у вас произошло?

– Только король и королева знают об этом, – признался Роланд. – Ребенок, которого она носила, был не от меня.

Кэтрин отпрянула назад, словно громом пораженная, и выронила окровавленные тряпки.

– Не от вас? Вздор! Этого не может быть…

– Я не знаю, чей это ребенок, скорее всего графа Клэра. Нет, это не ее вина, я уверен. Дария – добродетельная и верная жена. Она бы никогда не предала меня. Ее изнасиловали. – Он взял бессильно вытянутую руку Дарии и прижался к ней губами.

Кэтрин продолжала тупо смотреть на него. Роланд поежился и задумчиво сказал:

– Но она, видите ли, настаивала на том, что ребенок мой. Я много раз умолял ее открыть правду, обещая, что не стану думать о ней хуже. Но Дария твердила, что отдала мне свою девственность однажды ночью, когда я метался в лихорадке и не помнил себя. Я не верил ей, но теперь между нами больше не будет недопонимания.

Кэтрин пожалела о том, что вынудила его на это признание. Пройдет немного времени, и Роланд возненавидит ее за то, что она толкнула его на откровенность. Женщина почувствовала, как усталость овладевает каждой частичкой ее тела. Взглянув на дочь, она поняла, что та проспит еще не один час крепким целительным сном. Леди Фортескью кивнула Роланду и покинула комнату. На пороге она увидела сэра Томаса и нисколько не удивилась. Улыбнувшись, женщина сказала:

– Я очень хочу отдохнуть, сэр.

– Я провожу вас в вашу комнату, Кэтрин, – произнес сэр Томас, подавая ей руку.

Роланд лег рядом с Дарией и приложился ухом к ее груди – сердце билось ровно. “Она будет жить”, – подумал Роланд и почувствовал такое облегчение, что задрожал от волнения.

Но нет, он не станет кричать от радости. Роланд запоздало пожалел о том, что проговорился Кэтрин.


***

Грелем де Мортон сел на постели. Жена стояла рядом, уперев руки в бока. Они о чем-то горячо спорили.

– Если будет заключаться пари, я поставлю на Кассию, – заявил присутствующий при этом Роланд.

– – Убирайся, негодяй! И возьми меня с собой!

– Нет, Роланд, – вмешалась Кассия, едва сдерживая смех, – останься. Грелем становится все более несговорчивым, но, возможно, тебе удастся убедить его в том, что он лишится мужской силы, если преждевременно встанет с постели. Именно это случается с мужчинами, которые не слушают разумных советов своих жен.

– Это ее последнее страшное предсказание, – усмехнулся Грелем. – Я не верю. А ты? Лицо Роланда осталось непроницаемым.

– Я понимаю, что ее тревожит, – ответил он наконец. – Ты сам всегда говорил мне, что твой оплодотворительный член доставляет женщинам несказанное удовольствие. Если с ним что-нибудь случится, что она будет делать?

Кассия охнула.

– Роланд, он действительно это говорил?

– Клевета, – возмутился Грелем.

– Ну что-то в этом роде. Помнится, ты заявлял, что размер фаллоса является показателем воинской доблести и поэтому ты могуч, как сам Карл Великий.

Грелем запустил в Роланда кубком с водой, но сразу же откинулся на подушки, когда боль пронзила его. Он витиевато выругался и почувствовал, как теплые руки жены гладят его грудь. Боль, как ни странно, стихла. Грелем открыл глаза и взглянул на нее.

– Ты можешь исцелять боль? Она наклонилась и поцеловала его.

– Да.

– Ему лучше, Кассия?

– Он поправляется, Роланд, и я больше не намерена проигрывать ему в шашки. Он не дурак и должен догадаться, что я позволяю ему выигрывать.

Грелем улыбнулся ее словам.

– Вот почему мне так ужасно скучно, Роланд. Я лежу уже два дня!

– Леди Кэтрин сказала, что завтра ты сможешь встать с постели.

– А Дария? Когда она оправится? – Роланд пожал плечами и нагнулся, чтобы поднять с пола кубок. – Это из-за меня она потеряла ребенка. Мне очень жаль, Роланд.

– Не терзайся, Грелем. Леди Кэтрин видит в этом промысел Господень. Отдыхай и слушайся жену. Дария чувствует себя нормально. Кассия, когда тебе надоест общество этого великана, скажи мне. Да, Рольф ждет за дверью, Грелем. У него к тебе какое-то пустяковое дело, просто он не хочет, чтобы ты чувствовал себя слабым и беспомощным.

Роланд вышел из спальни Грелема и направился к конюшням. Ему надо в одиночестве все обдумать и забыть о боли и обиде хотя бы на насколько часов.

Дария проснулась только вечером, чтобы выпить немного бульона, специально приготовленного для нее Элис. Роланд хотел повидать ее, обнять, убедиться, что она жива-здорова, но когда он вошел в комнату, ему показалось, что Дарии там нет. В постели лежала ее бледная копия, но его Дарии не было. Она посмотрела на него и отвернулась. Ночью он спал в большом зале, закутавшись в одеяло, и в ногах у него свернулся один из сторожевых псов.


***

В спальне было уже совсем темно, но она даже не попыталась зажечь свечу. После дневной жары наконец похолодало, и Дария натянула на себя легкое одеяло. Она чувствовала себя совершенно разбитой.

Мать на цыпочках вошла в комнату. Ее походка была легкой и грациозной, хотя она несла поднос, уставленный разнообразной чудесной стряпней Элис. Дария закрыла глаза, притворившись спящей.

– Нет, дорогая, не притворяйся. Ты должна поесть.

Дария увидела сквозь полуопущенные ресницы свет зажженной свечи. Она произнесла вслух все еще хриплым голосом:

– Жаль, что я не умерла, мама. Это бы решило все.

– Ты думаешь только о себе. Но как же мы?

"Наконец– то она заговорила”, -подумала Кэтрин. И ничего, что от этих слов сжалось ее материнское сердце. Она продолжала увещевать дочь:

– Ты поборешь свою боль так же, как и все остальные. Но дело ведь в другом, Дария?

– Мне больше незачем оставаться здесь, в его замке, есть его пищу, спать в его постели.

– Не лукавь.

За дверью раздался голое Роланда. Кэтрин резко обернулась. Что он мог расслышать? Дария закрыла глаза. Роланд вошел в комнату, и Кэтрин увидела, что он очень устал. Глядя на жену, Роланд сказал, обращаясь к теще:

– Я заставлю ее поесть. Ступайте, сэр Томас скучает без вас. Я бы хотел, чтобы вы погостили у нас, пока Дария поправится.

Кэтрин посмотрела на свою дочь и перевела глаза на Роланда. Ей хотелось попросить его на время уйти, но, встретив непреклонный взгляд зятя, она промолчала.

Роланд остановился возле постели.

– Поешь.

Дария даже не шелохнулась.

– Ты выжила, Дария. И теперь тебе надо набраться сил и окрепнуть. Нам с тобой многое предстоит сделать. Немедленно приступай к трапезе, не то я засуну еду тебе в горло.

Он взял ее под мышки и приподнял, затем взбил подушки и расправил одеяло.

– У тебя что-нибудь болит?

– Нет.

– Хорошо. Я поставлю сюда поднос и не уйду до тех пор, пока ты не поешь.

Она повернулась к нему. Последние два дня он был с ней холоден, но сейчас как будто сменил тактику. Темные глаза, такие красивые и глубокие, смотрели на нее без всякого выражения. Роланд казался уставшим. “Интересно, чем он был занят весь день?” – подумала она.

Почему он беспокоится о ней? Почему играет роль любящего мужа? Он ведь был бы рад избавиться от нее, поскольку считал ее лгуньей и распутницей. Дария сказала:

– Чего ты хочешь?

– Попробуй тушеную морковь и бобы. Дария нехотя поковыряла тушеные овощи. Они оказались такими вкусными, что только теперь она поняла, как голодна. У нее потекли слюнки, и она чуть было не застонала от наслаждения.

Роланд молча наблюдал за ней. Он чувствовал такое облегчение, что просто не находил слов. Но его пугало, что Дария все еще была ужасно бледна. За прошедшие два дня она помрачнела еще больше и еще больше отдалилась от него. Пожалуй, он не будет ждать, пока она оправится, а возьмет все в свои руки.

– Держу пари, что есть стряпню Элис лучше, чем умирать с голода, – сказал он наконец.

Дария продолжала жевать, глядя прямо перед собой.

– Смерть – это выход для трусов. Она ничего не решает. Все нерешенное уйдет вместе с тобой, но последствия останутся и будут мешать живым.

Она взглянула на него с тем же отрешенным видом.

– Мне нет до тебя дела, Роланд. Оставь меня. Тебе, наверное, хочется расторгнуть наш брак.

– А что ты будешь делать? Неужели опять задумала уйти в монастырь?

Дария закрыла глаза и откинулась на подушки. Ее бросило в дрожь при мысли о монастыре. Ее желудок был полон, но душа была совершенно опустошенной.

– Уходи, пожалуйста.

– Нет. Я уже оставлял тебя одну на двое суток. Теперь я перенесу тебя в спальню Грелема. Он хочет тебя видеть. Бедняга чувствует свою вину, и ты должна успокоить его.

– Свою вину? Я сама приняла решение спасти его. Во всем виновата только я.

– Я сказал ему то же самое, но он мне не верит. Ты хочешь облегчиться?

Она покачала головой.

– Хорошо. Тогда я уберу поднос. Он замолчал и посмотрел на нее. Кэтрин причесала ей волосы, но они были тусклые и безжизненные. Под глазами залегли тени, но больше всего Роланда пугал ее взгляд: отсутствующий и потерянный. Он сбросил с себя оцепенение: глупости, Дария придет в себя. Он заставит ее прийти в себя. По крайней мере на ее щеках после еды появился румянец.

– Я не хочу видеть его.

– Не важно, – оборвал он.

Она не спорила, просто старалась сидеть прямо, пока у нее хватало сил, затем положила голову ему на плечо и позволила отнести себя в спальню Грелема.

Роланд ногой распахнул дверь.

– Я кое-что принес тебе, Грелем. Что ты скажешь, Кассия? Положить мне жену в постель к твоему мужу? Может быть, нам устроить сборище калек? Я позову еще. Что ты думаешь по этому поводу?

– Они оба слишком слабы, чтобы опозорить нас, Роланд, – ответила Кассия, расправляя простыню под Грелемом. – Положи ее здесь, если хочешь.

– Нет, – сказал Роланд, – я лучше подержу ее. Она мягкая и теплая. Пододвинь стул. Кассия. Роланд сел на стул, прижимая жену к груди.

– Как видишь, Грелем, моя жена поправляется. В отличие от тебя она покорна и уступчива. Я приказал ей есть, и она поела. А теперь лежит у меня на руках и ни на что не жалуется.

– В то время как ты, дорогой, все время ворчишь, – вставила Кассия, сидевшая подле мужа, – так что мне хочется запустить стулом в твою упрямую голову.

Грелем уставился в бледное лицо Дарии. В присутствии Роланда и Кассии он не мог расспросить ее. “Но ничего, – подумал он, – завтра я ее навещу”. Грелем мягко произнес:

– Хорошо, что вы пообедали.

Дария кивнула. Она чувствовала тепло Роланда, и ей хотелось плакать. Повернувшись, она уткнулась ему в шею.

От Роланда не укрылось ее состояние. Взглянув на Грелема и Кассию, он увидел их озабоченные и встревоженные лица.

– Я зайду позднее, – сказал он и понес Дарию назад в спальню, уложил в постель, все еще не выпуская из своих объятий. – Тебе холодно?

Она продолжала беззвучно плакать. Эта молчаливая боль терзала его сердце. Роланд снова заговорил тихим, ласковым голосом:

– Если бы я мог воротить былое, Дария, клянусь, непременно сделал бы это. Я не радуюсь тому, что ты потеряла ребенка, потому что мог потерять и тебя. Я хочу, чтобы ты поправилась, опять улыбалась и вернулась бы ко мне. Пожалуйста, не плачь.

– В последний раз, когда ты взял меня, ты почувствовал ребенка в моем чреве и возненавидел и его, и меня.

Ее тихий голос дрожал от обиды. Он закрыл глаза, припоминая то утро, когда ощутил ее слегка округлившийся живот. Тогда он ушел, не говоря ни слова. Что она могла почувствовать?

– Дария, послушай. Я готов защищать тебя ценой жизни. Мне кажется, я знал это с первых минут нашей встречи. Не знаю, почему ты не хотела назвать имя отца ребенка. Возможно, ты боялась, что он меня убьет, потому что любишь меня. Но теперь это не важно. Для меня самое главное ты и наша совместная жизнь.

Дария перестала плакать. Ведь она оплакивала потерянного ребенка и свою жизнь, пустоту в своем сердце. Она медленно подняла голову и взглянула на него.