Джоанна Линдсей - Тайная страсть

— Кстати, Кэтрин, можно тебя попросить оставить нас на несколько минут? Мне нужно поговорить с сестрой.

— Конечно.

Кэтрин вспыхнула. Подумать только, выгнать ее из комнаты, спокойно, равнодушно, как простую служанку! Но чего ей ожидать после всех этих недель! Его пренебрежительное безразличие говорило само за себя. Однако Кэтрин все-таки надеялась… надеялась… на что? Она не знала сама. Но теперь в душе разверзлась огромная пропасть, заполненная печалью и мукой. Конечно, ей следовало бы радоваться такому отношению. Так почему же так хочется плакать?!

Оставшись наедине с братом, Анастасия удивленно подняла брови. Дмитрий снова смотрел на портрет.

— Ну?! — бросила она, не пытаясь скрыть неприязнь.

— Почему ты не показала это ей?

— Почему? — рассеянно переспросила Анастасия. — Почему? Да потому что модель часто теряет терпение, если тут же не видит сходства, и отказывается позировать достаточно долго, чтобы позволить мне закончить портрет. — Анастасия пожала плечами. — Хотя Кэтрин, возможно, дело другое. Она достаточно разбирается в живописи, чтобы пытаться оценить незаконченную работу. И способна сидеть часами не шевелясь. Только поэтому я и сумела сделать так много. Как видишь, портрет почти готов.

Дмитрий все еще продолжал смотреть на портрет, гадая, о чем думала Кэтрин, терпеливо проводя здесь целые дни. Вспоминала ли когда-нибудь о нем? О ночи, проведенной в его постели? И удался ли замысел Дмитрия? Вряд ли, судя по тому, как она себя вела. Недаром едва взглянула на него.

— Я хочу получить портрет, — неожиданно бросил он.

— Что?!

— Не заставляй меня повторять, Настя, — раздраженно пробурчал Дмитрий.

— Ну так ты его не получишь.

Анастасия взяла кисть и яростно сунула ее в желтую охру. Но Дмитрий успел схватить ее за локоть и помешать испортить картину из-за глупого каприза.

— Сколько? — требовательно спросил он.

— Тебе его не купить, Митя, — покачала головой княжна, явно находя удовольствие в том, чтобы злить брата. — Он не продается. И кроме того, я собиралась подарить портрет Кэтрин. Ее общество доставило мне столько удовольствия во время этого утомительного путешествия…

— Что ты хочешь за него?

— Ниче…

Настя внезапно осеклась. Он ничуть не шутит. И если так уж желает заполучить картину, можно попросить у него что угодно и получить это.

— Зачем он тебе?

— Это твоя лучшая работа, — просто объяснил он. Анастасия нахмурилась:

— Но ты, кажется, был совершенно другого мнения, когда Кэтрин оставалась здесь. Настолько ужасно? Совсем нет, — передразнила она, все еще разгневанная его равнодушным ответом.

— Назови цену, Настя.

— Я хочу вернуться в Англию.

— Только не сейчас.

— Тогда я желаю сама выбрать себе мужа.

— Ты слишком молода, чтобы принимать такие решения. Но я разрешаю тебе отказать жениху, которого выберу я, если, конечно, приведешь достаточно разумные аргументы. Поверь, это гораздо больше, чем позволил бы тебе Миша, будь он жив.

К несчастью, это было правдой. Старший брат по отцу вряд ли стал бы обременять себя ее проблемами и просто объявил бы ей о предстоящем браке, и вполне вероятно, с человеком, которого Анастасия даже не знала бы, скорее всего с одним из его армейских приятелей. А то, что предлагает Дмитрий, превосходит самые безумные надежды, даже если бы они не поссорились с братом из-за ее нескромного поведения.

— Но если твое представление о разумных аргументах отличается от моего?

— А именно?

— Слишком старый, уродливый или несносный.

Дмитрий улыбнулся, впервые за все долгое время с прежним братским теплом.

— Достаточно веские возражения.

— Обещаешь, Митя?

— Обещаю, что ты получишь мужа, которым будешь довольна.

Теперь улыбнулась и Анастасия, отчасти пытаясь извиниться за свои прежние истерики и отчасти от радости.

— Портрет твой.

— Прекрасно, только ни в коем случае не показывай ей, Настя, ни сейчас и ни потом.

— Но она ожидает…

— Скажи, что ты его уронила, запачкала краской и окончательно испортила.

— Но почему?

— Ты изобразила ее не такой, какова она на самом деле, но той, кем она хочет казаться. И я не желаю, чтобы Кэтрин лишний раз поняла, насколько блестяще разыгрывает роль.

— Роль?

— Она ведь не благородная дама, Настя.

— Чепуха, — запротестовала Анастасия, коротко рассмеявшись. — Я провела с ней много времени. Неужели считаешь, что мне трудно отличить даму от безродной простолюдинки? Ее отец — английский граф. Она прекрасно образована, как ни одна из моих знакомых женщин.

— Николай и Константин тоже хорошо образованны, как, впрочем, и…

— Думаешь, она такая же незаконнорожденная, как они? — удивленно охнула Анастасия.

— Этим и объясняется ее прекрасное воспитание, при отсутствии положения и средств.

— И что из этого? — встала Анастасия на защиту новой подруги и своих сводных братьев. — В России побочные дети зачастую приняты в обществе.

— Только если отец их признал. Вспомни, на каждого незаконного ребенка благородной крови, воспитанного как князь, приходится дюжина подзаборников, растущих в избах крепостных. А в Англии и того хуже — побочные дети всю жизнь несут на себе клеймо своего рождения и отвергаются светом, независимо от Того, кем были их родители.

— Но она рассказывала о семье, Митя, и уверяла, что живет с отцом, графом Страффордом.

— Вероятно, просто мечты, высказанные вслух.

— Почему Кэтрин не нравится тебе? — вздохнула Анастасия.

— Разве я говорил это?

— Но ты ей не веришь.

— Нет. Правда, она заинтриговала меня. Уж слишком упорствует во лжи. Ну а теперь скажи: выполнишь мою просьбу?

Анастасия, по-прежнему продолжая хмуриться, все же послушно кивнула.

На судне вновь стояла тишина, но на этот раз Кэтрин отказывалась брать вину на себя, как бы часто слуги Дмитрия ни бросали на нее умоляющие взгляды. Словно она — причина очередного приступа плохого настроения Дмитрия. Все, что она сделала, — в очередной раз отказалась поужинать с ним. Но этим, конечно, нельзя объяснить его постоянно мрачную физиономию. Он даже не казался особенно воодушевленным, когда приглашал ее, и, по-видимому, отказ Кэтрин совершенно его не тронул. Нет, они не имеют права осуждать ее на этот раз.

Но что, если ты права: стоило всего лишь согласиться, и эта напряженная атмосфера не воцарилась бы вновь? Даже Анастасия последнее время чересчур спокойна и подавлена. И кроме того, ты хотела поговорить с ним насчет библиотеки.

Утром она приняла твердое решение и час спустя постучалась в дверь Дмитрия. Открыл Максим и поспешно исчез, как только Кэтрин переступила порог. Лакей, конечно, удивлен ее появлению, но не больше Дмитрия. Князь немедленно выпрямился, пригладил волосы и, поймав себя на столь неподобающе суетливых жестах, вновь откинулся на спинку кресла. Но Кэтрин ничего не замечала. Она смотрела на разбросанные на столе бумаги, гадая, что может занимать Дмитрия в таком долгом путешествии.

Девушка была бы удивлена, узнав, что Дмитрий просматривает отчеты о состоянии многочисленных заводов и фабрик в Рейнской области, которые намеревался купить. Именно изучение утомительных отчетов было областью, в которой преуспела Кэтрин.

Она наконец взглянула на него и разочарованно отметила, что лицо Дмитрия снова стало непроницаемой маской. Кэтрин нервно поежилась, пожалев, что вообще ворвалась к нему, тем более по такому пустяковому делу.

— Надеюсь, я не помешала, — нерешительно начала она и быстро перевела взгляд на книги. — Я случайно заметила… раньше… то есть, когда была здесь… ваше большое собрание…

Ради Бога, Кэтрин, почему ты заикаешься, как деревенская дурочка?

— Не возражаете, если я позаимствую одну-две книги?

— Позаимствовать? Нет. В каюте для них сделано специальное хранилище, так чтобы морской воздух не испортил бумагу. Но ты можешь читать здесь.

Кэтрин чересчур быстро обернулась, не сумев скрыть удивление и неловкость.

— Здесь?

— Да. Я не возражаю против твоего общества, если, конечно, не боишься быть в одной комнате со мной. Кэтрин поджала губы:

— Нет, но…

— Я Не дотронусь до тебя. Катя, если именно это тебя беспокоит.

Князь, по всей вероятности, говорил искренне и не думал лгать. Видимо, ему совершенно все равно. Просто предложил из вежливости. Сама Кэтрин даже не подумала о том, что морской воздух может разрушительно повлиять на дорогую книгу.

Она кивнула и подошла к полке, безуспешно пытаясь притвориться, что осталась одна в комнате. Выбрав книгу, Кэтрин подошла к белому атласному дивану и уселась поудобнее. Книга оказалась коротким описанием России, ее быта и обычаев. Автор, французский граф, прожил в России пять лет. Кэтрин с удовольствием пролистала бы ее, чтобы узнать побольше об этих людях, и кроме того, она могла читать по-французски так же легко, как по-английски.

Прошло больше часа, а Кэтрин все еще была не в состоянии понять хотя бы слово. Совершенно невозможно сосредоточиться, находясь в одной комнате с Дмитрием, гадая, наблюдает ли он за ней, потому что поднять голову и удостовериться самой нет ни воли, ни сил. Даже не глядя на князя, Кэтрин ощущала, как его присутствие подавляет ее, творит хаос с мыслями и чувствами. Кэтрин попеременно бросало то в жар, то в холод, хотя в комнате стояла приятная прохлада. И нервы были натянуты до предела. Малейший шум заставлял ее вскидываться, и сердце тут же начинало отбивать свой собственный сумасшедший ритм.

— Ничего не получается. Катя?

Господи, какое счастье, что он догадался положить конец этой пытке! И ей даже не нужно просить Дмитрия объяснить смысл этого странного заявления. Вероятно, в ее присутствии ему так же трудно сконцентрировать свое внимание на бумагах. Нет, этого просто не может быть. Он скорее всего сообразил, как ей неловко.

— Не получается, — смущенно подтвердила она и закрыла книгу, прежде чем посмотреть на него. И мгновенно поняла свою ошибку. Того, что не выказал голос, обнаружили глаза, принявшие необычный бархатисто-коричневый оттенок, который всегда ассоциировался у Кэтрин со страстным желанием. Сейчас эти глаза сияли внутренним, магическим светом, все больше темнея с каждой секундой, и, казалось, раздевали ее, глядели в душу в поисках ответного чувства, которое она не смела открыть даже себе.

— У тебя весьма ограниченный выбор, — тихим голосом, противоречившим буре, бушующей в глазах, объявил он. — Либо ложишься в мою постель, либо берешь книгу и уходишь. Решай, и побыстрее.

Кэтрин не смогла противиться искушению бросить взгляд в сторону постели. Способна ли она устоять перед соблазном? Она считала, что князь больше никогда не скажет ей ничего подобного.

Опять ты не права, Кэтрин.

— Я… думаю, мне лучше уйти.

— Как… пожелаешь, — с трудом выдавил Дмитрий. У него хватило решимости лишь на то, чтобы остаться сидеть, хотя каждая мышца, каждый мускул вопили, требуя вскочить, догнать Кэтрин, не выпускать из объятий. Неужели он превратился в мазохиста и наслаждается, причиняя себе боль? Надежды нет. Она не изменится. Почему же он упорствует?

Кэтрин обессиленно прислонилась к закрытой двери, пытаясь усмирить все еще колотящееся сердце, охладить разгоряченные щеки. Она так вцепилась в книгу, что пальцы заболели. Ее не покидало ощущение, что ей только что удалось избежать казни. Возможно, так оно и было. Дмитрий угрожал разрушить ее убеждения, принципы, чувство собственного достоинства. Он вполне может уничтожить и волю, и тогда что останется от Кэтрин?

Но она так отчаянно хотела подойти к этой постели. И если бы Дмитрий поднялся, если бы сделал хоть одно движение к ней… Украдкой поглядев на него, она поняла, каких усилий ему стоило не шевелиться: сжатые кулаки, напряженные мышцы, искаженное гримасой лицо.

Господи, каким безумием было вообще прийти к нему! Следовало бы помнить, что находиться наедине с князем небезопасно. Но она думала, что он совершенно потерял к ней интерес. Ну почему она не может понять даже самые простые вещи, когда дело касается его?

Кэтрин, тревожно нахмурившись, зашагала прочь. Но меланхолия и тоска, терзавшие ее последнее время, неожиданно исчезли.

Экипаж мчался с головокружительной скоростью, так что пейзаж за окном сливался в одну размытую линию. У Кэтрин разболелась голова от безуспешных попыток различить хоть что-нибудь, но она наконец была вынуждена сдаться. Сейчас важнее всего было постараться удержаться на сиденье.

Но Анастасия лишь смеялась над ее негодованием.

— Обычная поездка, дорогая, не из-за чего беспокоиться. Подождите до зимы, когда колеса заменят на полозья. Тогда тройка полетит, как птица.

— Хотите сказать, что превращаете кареты в сани?