Марина Агекян - Тайная встреча

Посвящается моей любимой маме.

Я восхищаюсь силой твоего духа.

1816 год,

Англия, графство Кент

Клифтон-Холл

Было невыносимо душно. Солнце заливало яркими лучами искусно обставленную небольшую оранжерею, примыкавшую к большому серокаменному дому, который принадлежал виконту Клифтону. Сам виконт, молодой восемнадцатилетний Габриел Лукас Хадсон, недавно вернувшийся домой после окончания Итона, собирался провести здесь лето до того, как поедет в Кембридж продолжать своё обучение. Алекс была рада возвращению брата, которого давно не видела, но сейчас её занимали совершенно другие, безрадостные мысли.

Александра Элизабет Хадсон, третья из сестёр Хадсон двадцати дух лет, с диким раздражением пыталась пересадить безнадежно испорченный ею же самой некогда бесподобный куст спатифиллума. Раздражением настолько сильным, что Алекс была готова швырнуть горшок во все четыре стороны.

Вот только в наличии столь дурного настроения была виновата она же сама! Ей следовало быть более ответственной и внимательной. Она была обязана уследить за любимым цветком, который совсем скоро должен был зацвести. По всем подсчётам и явным признакам скоро обещал появиться особый бутон редкой красоты. Алекс безумно любила хрупкий белый цветок, который распускался раз или два в году. Это был цветок женского счастья. Считалось, что комнатный спатифиллум, подаренный молодой девушке, помогает ей обрести любовь, а женщине, у которой нет детей, забеременеть.

Алекс не верила во все эти глупости. Ей надлежало сосредоточиться на важных вещах и не пересаживать бедный куст год назад, когда это было совершенно не нужно. Да ещё во время пересадки она выбрала самый неподходящий горшок, который был больше положенного. И это несмотря на то, что она знала совершенно точно: спатифиллум любит тесноту, а не простор.

И как теперь спасать любимый цветок? Да ещё находясь на грани нервного срыва. Теперь спатифиллум ни за что не зацветет. У Алекс больно сжалось сердце. Не только от мысли о том, что не увидит хрупкий цветок.

Боль в сердце не утихала вот уже почти год. Боль, которая стала терзать её в последнее время так нещадно, что хотелось завыть. Боль, о существовании которой она ничего не знала до тех пор, пока не встретила его…

Вздрогнув, Алекс попыталась взять себя в руки, чтобы не расклеиться окончательно. В последнее время она непростительно часто поддавалась отчаянию. И даже плакала. Подумать только, она плакала по человеку, которого совершенно не знала! А она ведь не плакала с тех самых пор, как погибли её родители.

Алекс зло поджала губы, пытаясь отогнать от себя тяжёлые воспоминания, которые в последнее время мучили её с особой жестокостью. Мучили так, что она не могла ни есть, ни спать по ночам. И даже не могла сосредоточиться на любимом деле. Её преследовали золотистые глаза, особенно когда смеживала веки. Глаза мужчины, которого она видела всего один раз в жизни.

Она не знала, как его зовут, не знала, кто он такой и откуда явился ей. Но едва начинала думать о нём, как знакомый трепет охватывал всё тело. Его глаза, таинственно поблескивая, обжигали ей душу.

Он был необычайно высок, с блестящими медово-золотистыми волосами, с широкими плечами и самой захватывающей улыбкой, которую она когда-либо видела у мужчины. Улыбка, от которой на его щеках появлялись две озорные ямочки. И снова, закрыв глаза, будто наяву Алекс видела его улыбку, видела его склонившуюся к ней голову. Она видела губы, которые решительно приблизились к ней.

И, наконец, прижались к её губам.

Вздрогнув, Алекс резко открыла глаза, чувствуя боль во всем теле. Глухо застонав, она наклонила вперед голову и замерла. Он выплыл к ней словно из какого-то сна. Они случайно столкнулись в Лондоне, в лавке аптекаря, куда Алекс ходила, чтобы купить целебную мазь. Их мимолетная встреча и была сном. Сном, который всё больше поглощал её, оставляя после себя зияющую пустоту. Сон, в котором он прижался к ней, а затем поцеловал её.

Впервые в жизни её поцеловали именно так, как целовал мужчина женщину. Это потрясло её до глубины души и перевернуло с ног на голову её тихий, такой спокойный мир. Поцелуй, который разбудил в ней чувства, о существовании которых она даже понятия не имела. Который неожиданно принёс с собой радость, волнение и головокружительное упоение.

И острую боль. Потому что Алекс знала, что никогда больше не увидит его. И никогда больше не испытает тех чувства.

Он прижимал её к себе так тесно, что она чувствовала каждый мускул его такого необычного, сильного тела. Она чувствовала его дыхание. Но гораздо сильнее, впервые в жизни Алекс чувствовала жар мужского тела. Этот жар проникал в неё, заставляя дрожать каждую клеточку. Она бы непременно растаяла, если бы он ещё чуть дольше удержал её в своих объятиях.

Раздавшийся недалеко гром, который сотряс всю округу, привёл Алекс в чувство. Девушка зажмурилась, пытаясь отогнать от себя болезненные видения. Но к своему величайшему ужасу обнаружила, что прижимает палец к губам, которые так хорошо помнили его губы. Словно бы заново переживая те мгновения.

Боже, она начинает сходить с ума! Она сумасшедшая, если продолжает до сих пор думать о нём, мечтать о нем. Тосковать по нему!

Немыслимо!

Застонав от отчаяния, Алекс схватила гибкие стебли спатифиллума и так резко потянула их вверх, что вместе с землей выдернула из горшка.

- Чёрт возьми! - выругалась она, испытывая боль и гнев одновременно.

Прежде всего, она гневалась на себя. И на человека, поступившего с ней так бесчестно. Почему этот поцелуй так глубоко затронул ей душу? Почему она не могла забыть его? Почему, ради всего святого, он это сделал?

Она ведь была невзрачной, ничем не примечательной девушкой, которая носила очки и жила в мире цветов и растений, никогда не ожидая или прося у жизни подобных переживаний. Она никогда не была представлена ко двору и ни разу не пожалела об этом. У неё не было сезона в Лондоне и это радовало её, потому что она не любила многочисленные сборища. Она умела играть на фортепьяно, составляла прекрасные композиции из цветов и почти всё своё время проводила в оранжерее или в саду, заботясь о цветах и широколиственных многолетних растениях. Так чем она привлекла его?

Она ведь даже никогда не была в Лондоне, пока год назад не согласилась поехать туда вместе со средней сестрой Викторией и супругой старшего сына их соседа графа Ромней, виконтессой Сесилией Харлоу.

И встретила его!

Теперь даже под страхом смерти она бы не посетила этот ужасный город. Лондон ей не понравился, и Алекс ни за что не вернулась бы туда по собственному желанию. Не смотря даже на долгие уговоры старшей сестры Кейт, графини Бьюмонт, и тёти Джулии, которые настаивали на том, чтобы она хоть бы раз посетила лондонский сезон. Якобы для того, чтобы найти себе мужа. Но Алекс не нужен был муж. Ей не нужен был никто.

Абсолютно.

Удивительно, но Кейт даже пригрозила запереть оранжерею, если Алекс откажется поехать с ней в столицу на этот сезон. Год назад, после смерти отца Джека, мужа Кейт, сестра стала влиятельной особой и с легкостью могла бы найти ей хорошую партию. Но Алекс была непреклонна и почти выгнала сестру из своей комнаты, заявив, что ноги её больше не будет в Лондоне. Подавленная Кейт ушла, а Алекс осталась неподвижно стоять на месте, с ужасом осознавая, что единственная причина, по которой она поступала именно так, было непреодолимое желание сохранить воспоминания о его прикосновениях. Она не смогла бы потерпеть, если бы хоть кто-то другой коснулся её. Или того хуже, попытается поцеловать. Ведь на светских балах происходило и не такое…

Поправив очки запачканными землей пальцами, Алекс попыталась сосредоточиться на работе. Она не должна больше думать о нём. Да кто он такой?! Действительно, как можно назвать человека, который с такой готовностью целует незнакомых девушек! Развратник! Негодяй!..

- Подлец! - прошептала Алекс, пытаясь стряхнуть землю с корней спатифиллума. Как так вышло, что даже мысли о любимых растениях не помогали ей обрести желанное спокойствие? Неслыханно! Она должна взять себя в руки, иначе испортит последний куст обожаемого цветка. И ей мог помочь успокоиться только один способ. Давно проверенный. - Как же раньше я не подумала об этом? - воскликнула она, обретая некую уверенность в себе. И начала шёпотом классифицировать комнатные растения и цветы. - Итак, комнатные растения и цветы делятся на декоративно-лиственные, декоративно-цветущие, пальмы, луковичные растения, папоротники, кактусы и бромелиевые, являющие собой звездообразные жесткие с колючими листьями цветы, которые…

Чем больше она говорила, тем быстрее возвращалось к ней душевное равновесие. Какое счастье! - с облегчением подумала Алекс, отложив в сторону освобождённый куст. Любимая работа снова захватила её настолько сильно, что она стала испытывать даже некое подобие удовольствия.

Но внезапно услышала приближающиеся шаги и обернулась. С улыбкой к ней направлялась тетя Джулия, чуть полная, невысокая женщина с самыми добрыми карими глазами, которые Алекс когда-либо видела.

Тетя Джулия Уинстед и брат их матери, дядя Бернард Уинстед, ставший их опекуном восемь лет назад, переехали жить к ним в Клифтон-холл тем же летом, когда погибли их родители. Однажды вечером, возвращаясь домой из Лондона, они были схвачены бандитами, ограблены и жестоко убиты. Так три девочки и маленький мальчик в одночасье стали сиротами, приговорённые расти без родительской ласки и любви.

Каждый из Хадсонов был убит горем и не представлял, как пережить подобную утрату. Алекс не знала, как бы ей удалось справиться со своими страданиями, если бы не старшие сёстры и дядя с тётей. Кейт разрывалась на части, пытаясь помочь им. Тори, средняя из сестёр Хадсон, было раздавлена ещё и тем, что в ту пору из Нью-Ромней уехал горячо любимый ею человек. А бедный Габриел заболел и впал в такой глубокий сон, что ничто на свете не было способно разбудить его. Они перепугались до смерти, когда однажды он сам не вышел из своей комнаты и посмотрел на них так, будто ничего не произошло.

Это были самые мрачные и тяжёлые времена, которые Алекс до сих пор пыталась забыть. Ей тогда было четырнадцать лет - совсем юная девочка, находящаяся на грани перевоплощения в очаровательную девушку. Но перевоплощения так и не произошло. Потеря любимых родителей так сильно потрясла её, что она почти замкнулась в себе, отказываясь хоть кого-то подпускать близко к себе. Кроме одной единственной подруги, дочери графа Ромней, которая всегда и во всем поддерживала Алекс. Единственный человек, который понимал её достаточно хорошо, чтобы позволить ей жить в том мире, который она создала для себя. В мире, который открыл ей обожаемый отец, добрейший и мудрейший человек, посвятивший всего себя семье и своему саду.

И здесь, среди кустов и бутонов, луковиц и семян, Алекс была всегда защищена от бездушной реальности и парализующей боли, которую не хотела больше чувствовать. Боли, отнимающей не только все силы, но и желание жить.

Ей казалось, что она благополучно защищена от всего.

До сегодняшнего дня. Вернее, до того самого мгновения, как год назад на её пути возник таинственный незнакомец.

- С кем это ты разговариваешь, дорогая? - спросила тетя, подходя к ней.

Убрав подальше пустой горшок, Алекс полезла под стол, чтобы достать новый, более тесный и маленький.

- Я ни с кем не разговаривала.

Джулия мягко улыбнулась ей, зная, как порой трудно вести разговор с племянницей. Особенно в последнее время. Она относилась к Алекс не так, как к остальным членам семьи Хадсон. Джулия по-особенному любила Алекс, зная, насколько тяжело она переносила потерю родителей, и как это изменило её жизнь. Каких сил ей стоило приспособиться к этому миру без них. Она была хрупким, ранимым созданием, которая нашла утешение в оранжереи. Но Джулия не хотела, чтобы племянница навечно похоронила себя в стеклянных стенах безупречного сада.

- Ты как всегда занята цветами, - осторожно заметила она, наблюдая за резкими действиями Алекс.

- Это не цветок, тетя, - устало поправила её Алекс, взяв глиняный коричневый горшок, и выпрямилась. - Это комнатное растение спатифиллум, которое переводится с греческого, как “спата” - покрывало, и “филлум” - лист, обладающий цветком и лишённое черешка.

Тетя в ужасе округлила глаза.

- Ты прочитала об этом в книгах? Ты что, стала учить греческий?

Она сказала об этом так, как будто это было самое страшное и недозволенное занятие на свете.