Барбара Линн-Дэвис - Тайная жена Казановы

— Конечно же вы! — ответила Леда, начиная выкладывать пастель из коробки. Розовую. Белую. Черную, чтобы нарисовать глаза и волосы Катерины.

— Brava! — с энтузиазмом подхватила Джульетта. — Пока ты будешь позировать, Катерина, я уберу со стола.

— Grazie! — поблагодарила Катерина свою кузину.

С тех пор как у нее поселилась Леда, она действительно стала намного больше проводить времени на кухне: что-то готовила, убирала. Кто бы мог представить, сколько хлопот доставляет ребенок? Но это приятные хлопоты.

Катерина подвинула кресло, села перед Ледой позировать. Она восхищенно наблюдала, как Леда мелком пыталась воспроизвести ее светлую кожу, немного выцветшие темные волосы. Когда на голубом листе бумаги стали проявляться черты ее лица, Катерина заметила, что влажная, жирная пастель придала ее коже сияние и она выглядит значительно моложе. Ей очень понравился полученный эффект. Честно говоря, она не обрадовалась, увидев на портрете намек на свою былую красоту. В последнее время она изо всех сил пыталась не думать о прошлом, чтобы не затеряться на мучительных тропинках памяти, поэтому она постаралась прогнать грусть. Когда Леда закончила рисовать, Катерина весело и, поддавшись порыву, приклеила готовый портрет прямо на стену. Джульетта и Леда подошли полюбоваться висящим на стене портретом, освещенным заходящим солнцем.

Через пару минут Джульетта повернулась к своей кузине:

— Жаль, конечно, что мне пора, но, пока не стемнело, я должна добраться до материка.

— Я понимаю, — сказала Катерина, ей вновь стало немного грустно. Она жалела, что Джульетта больше не живет в Венеции, как в годы их детства. Как же ей не хватало кузины!

— Прощай, прекрасная Катерина! — поддразнила Джульетта, делая вид, что посылает портрету воздушный поцелуй.

Леда засмеялась и зарделась, понимая, что Джульетта делает ей комплимент — настолько похожим оказался портрет. «Неужели? — гадала Катерина. — Даже больше, чем я предполагала?» Может быть, ее красота до сих пор заметна, хотя сама она решила, что от былой привлекательности уже ничего не осталось.

— Джульетта, — обратилась к ней Леда, — еще раз mille grazie[44]. Мне очень понравилась пастель. — Леда чуть помедлила, а потом поцеловала женщину в щеку.

Катерина одобрительно кивнула Леде. Как же она не похожа на ту несчастную замкнутую девчушку, которую Катерина забрала из монастыря! Правда, Леда и впрямь испачкала одежду пастелью.

В чем-то она не меняется.

После ухода Джульетты, когда солнце опустилось в лагуну, наверх поднялся Бастиано. Катерина с Ледой как раз доедали легкий ужин, состоящий из омлета. Бастиано нередко в конце дня приходил повидаться с Ледой. Частенько он приносил ей с материка простенькие подарки для будущего ребенка, например кукол из кукурузных стеблей или вырезанных из дерева лошадок. Многие фигурки казались Катерине уродливыми, но Леде, похоже, они нравились. Она всегда благодарно целовала Бастиано в щеки, а он довольно, но немного скованно, похлопывал ее по спине. Между ними завязались нежные отношения.

Тем же вечером Леда нарисовала и Бастиано. Его она запечатлела в кресле с газетой в руках, рядом на столике чашечка ромашкового чая. Катерина через плечо Леды залюбовалась портретом. Девушке удалось передать сдержанное спокойствие Бастиано, изящество его рук. «Как же так! — удивлялась Катерина. — Как получилось, что Леда знает моего мужа лучше меня?» Катерина гадала: неужели она так глупа, что этот старый, неуклюжий, но тем не менее умный и нежный человек ей совсем неинтересен? Она всегда желала, чтобы рядом с ней был другой человек.

Той ночью Катерина все крутилась в постели. Наконец, когда уснуть не удалось, она зажгла свечу, стоящую на ночном столике. Ей захотелось еще раз увидеть свой портрет. Увидеть, какой красивой она вышла на бумаге. Она не могла насмотреться на себя глазами Леды. За эти годы Катерина даже в зеркало редко на себя смотрела, только мельком. Она чувствовала себя потерянной. Сейчас же, когда она шла на цыпочках по коридору со свечой в руке, ей вновь захотелось на себя посмотреть. Но только в темноте, чтобы никто не видел, чем она занимается.

— Ой! Леда! — Она с изумлением обнаружила, что Леда не спит, а сидит за столом.

Девушка рисовала. Леда вздрогнула, когда услышала голос за спиной, обернулась, в воздухе застыла рука, похоже, с черной пастелью.

— Прости, что напугала, — прошептала Катерина, подходя ближе. Леда рисовала при свете лампы. — Что ты…

Леда тут же прикрыла рисунок вторым листом. Но Катерина успела разглядеть портрет. Юное красивое лицо. И маленькая родинка.

— Это… Филиппо? — поинтересовалась она. Села рядом с Ледой.

— Это… неважно, — ответила Леда. — Господи… — зевнула она, — устала я…

— Ты… все еще скучаешь по нему? — спросила Катерина.

— Нет, — ответила Леда. — Изредка, — добавила она. Катерина заметила, как подрагивают губы девушки.

— Ох, милая моя. — Катерина потянулась ее обнять и поняла, что хочет по-матерински ее защитить. Как еще она могла ее утешить? Будущее предсказывать она не умела, а вселять пустые надежды было бы неправильно. Кроме того, Леда не поверила бы никаким обещаниям. Она не настолько глупа.

— Поздно уже, — сказала Леда, пытаясь встать.

Катерина мягко убрала чистый лист с портрета, открывая незаконченный портрет Филиппо.

— Красивый портрет, — похвалила она. — Обязательно закончи его.

— У меня для вас сюрприз! — приветствовала Леда Джульетту с детьми — малышкой Джиневрой, девятилетним Джованни и старшей дочерью Джульетты, четырнадцатилетней Марией-Маддаленой, — когда они приехали в гости в следующий раз.

Дети, не поздоровавшись, побежали на кухню, где Катерина готовила для них fritelle — пончики в виде колечек, поджаренные в масле. Хозяйка выманила их из кухни, где пахло сладостями, чтобы поздороваться со своей кузиной.

— Я бы хотела нарисовать детей! — воскликнула Леда, обращаясь к Джульетте, когда к ним в коридор вышла Катерина.

— Она каждый день рисует пастелью, — гордо заявила Катерина. В знак приветствия она расцеловала кузину в обе щеки.

Все трое остановились у стола, чтобы полюбоваться стопкой набросков, сделанных Ледой, затем Джульетта с Ледой расположились на диване. Катерина садиться не стала, потому что она собиралась закончить готовить обед. Малышка Джиневра забралась к матери на колени.

— Отлично, — обрадовалась Леда. — Джованни, — позвала она сына Джульетты, который любовался лодками из окна, — можешь подойти и попозировать мне вместе с сестричкой?

Джованни неохотно подошел, сел в кресло и взял на колени Джиневру. Но малышка, извиваясь, вырвалась и побежала на кухню. Мария-Маддалена, которая тайком рассматривала себя в зеркале у входа — девочкой она была красивой, только немного самовлюбленной, — последовала за сестренкой.

— Ты можешь нарисовать пока одного Джованни, — предложила Джульетта. — Как Розальба. А мы сделаем вид, что его портрет нарисовали, когда он путешествовал по стране, совершал Grand Tour! — Она произнесла эту фразу по-английски, засмеялась и сжала худощавую коленку Джованни. Он захихикал и взбрыкнул ногой. Леда тоже засияла улыбкой, отчего Джульетта еще громче засмеялась.

Катерина оборвала веселье, заявив, что возвращается на кухню. Но, казалось, никто не услышал ее бормотания и даже не заметил ее ухода.

Леда работала над портретом Джованни несколько часов. Он уходил, потом вновь садился в кресло, когда художнице необходимо было увидеть его глаза, получше рассмотреть подбородок. Катерина наблюдала за тем, как на бумаге появляется изображение Джованни, сидящего вполоборота, как оживают его серо-голубые глаза с загадочным белым пятнышком, благодаря которому казалось, что они светятся изнутри. Джульетта была в восторге.

— Леда, изумительная работа! — воскликнула она. — Дождаться не могу, когда покажу готовый портрет отцу Джованни! Он слишком скромен, чтобы попросить написать себя, — но мы обязательно должны подарить ему портрет. И портреты девочек…

— И ваш, Джульетта, — перебила Леда. — Вы будете моей Галатеей! — Джульетта не понимала, о чем идет речь, но догадалась, что ей сделали комплимент, сравнив с каким-то образчиком классической красоты. Она зарделась от удовольствия.

Катерина молча наблюдала за происходящим. Неожиданно она почувствовала себя невероятно одинокой рядом со счастливыми подругами — двумя счастливыми матерями. Внутри притаилось какое-то глубокое, тяжелое чувство. И она поняла, что смертельно устала.

* * *

Казалось, что гости никогда не уйдут. Временами хмурые тучи в душе Катерины рассеивались и она могла поддерживать разговор. Но затем внутри нее вновь начинал бушевать ураган ревности, перерастающий в огромную воронку скорби. Больше всего ей хотелось прилечь.

Когда все разошлись и она наконец-то осталась одна, Катерина потянулась, чтобы взять из-под подушки письма. Те, которые она уже прочла Леде. Но даже больше, чем найти утешение в этих письмах, ей нестерпимо хотелось прочесть те, что остались лежать в шкатулке слоновой кости. Следующую часть ее истории.

Она уже давно осознала, что внутри нее зреет это желание. Неужели это была часть жестокой игры в кошки-мышки, которую вела с ней Марина? Неужели Марина знала, что она ощутит непреодолимое желание вернуться в то время, на много лет назад?

Оставшиеся письма так и лежали стопкой на дне шкатулки. Честно признаться — может быть, она пару раз украдкой и поцеловала за эти годы верхние письма. Ради воспоминаний о любви. Но эти? Эти она хранила глубоко-глубоко внутри.

— Катерина! — Стоящая в дверях Леда напугала ее. Рука девушки все еще была сжата в кулак — знак того, что она стучала.

Катерина захлопнула шкатулку.

— С вами все в порядке? — поинтересовалась Леда.

— Со мной все в порядке.

Повисло неловкое молчание, Леда просто стояла и смотрела на нее. Катерина ощутила себя загнанной птичкой в собственной спальне.

— Мне бы хотелось сейчас побыть одной, — сказала она. Но не успели слова слететь с губ, как она поняла, насколько фальшиво они прозвучали.

Леда продолжала смотреть на Катерину. Девушка выглядела сбитой с толку и немного печальной. Потом она послушно закрыла дверь, оставив Катерину одну.

* * *

— Катерина, — немного позже, глубокой ночью прошептала ей Леда. — Вы заснули. Давайте я вам помогу.

Катерина неподвижно лежала на кровати, не переодевшись: ужасная привычка, которую она унаследовала от матери. Неспособность окончательно проститься с этим днем, надежда на что-то большее.

Леда стала складывать разбросанные письма аккуратной стопкой и закрывать ставни. Она подсела на кровать к Катерине, которая почувствовала себя уютно от ее теплого грузного тела.

— Расскажите мне, почему Джакомо не стал вашим мужем, — мягко попросила Леда. — Что случилось с вашим любимым?

— Нет… милая. Тебе лучше этого не знать. — Катерина забрала из рук Леды стопку писем. Положила их на ночной столик, а не спрятала назад в шкатулку.

— Прошу вас, расскажите мне. Как же ваша святая Катерина помогла вам выбраться из монастыря?

— Я… я не могу рассказать.

— Почему?

— Эта история вас напугает. — И это только в начале. Леда будет напугана… а потом просто ужаснется.

— Я хочу узнать, что же произошло, — настаивала Леда. — Незнание хуже всего. Не знать, где находится Филиппо. Не знать, где мой отец. Или моя матушка. Где мы окажемся после смерти? Где моя мать — в земле? Или на небе, с Богом?

С опущенными ставнями в комнате воцарилась темнота. Слова Леды как будто парили в сгустившейся вокруг них темноте, живя, казалось, собственной жизнью.

— Это правда, — прошептала Катерина. — Иногда незнание пугает больше всего.

Она медленно села. И продолжила беседу в темноте. Но при этом дала самой себе клятву не раскрывать некоторых самых страшных тайн.

Мурано, 1753 год

Приезд отца в монастырь стал для меня полной неожиданностью. Настоятельница ко мне в келью с новостями прислала горбатую Арканджелу. Я собиралась после обеда поспать — этими летними днями мне постоянно хотелось спать, — и новость совсем меня не обрадовала. Да и с отцом встречаться не хотелось.

— Vieni, vieni![45] — подгоняла Арканджела и тянула меня за руку.