Я осталась стоять спиной к двери, как и велела мне Марина, но было трудно бороться с искушением и не повернуться. Стены были оклеены обоями глубокого розового цвета, на них были изображены сучковатые деревья и цветущие растения. Я еще никогда не видела цветов больше и красивее, такого нежно-розового и белого цвета. На ветках сидели экзотические птички. Мебель была блестящая, выкрашенная в ярко-красный, зеленый и золотой цвета. Я решила, что это lacquer[61], я слышала, что в Китае есть дерево, которое называют лаковым деревом. В алькове стояла позолоченная кровать, накрытая роскошным красным шелковым парчовым покрывалом.

Ожидание Джакомо показалось вечностью. Я ощутила, как вспотели подмышки. Вот-вот мы воссоединимся после четырех месяцев разлуки! Я стала отгонять от себя мысли о Марине. Когда он увидит меня снова, Джакомо вновь будет мой.

После получаса ожидания я услышала, как хлопнула на ветру входная дверь. Нетерпеливые шаги по лестнице. Я ухватилась за каминную полку, чтобы не упасть, и отвернулась к стене. Сердце мое билось легко и быстро.

— Прости меня, — услышала я его голос, когда он приближался ко мне. — Сегодня мне невероятно везло в карты. — Он обнял меня за талию, чтобы развернуть к себе лицом. — И судьба до сих пор ко мне благоволит, дорогая моя.

Я повернулась к нему лицом, улыбаясь тому удивлению, которое он испытает. Он отпрянул.

— Джакомо? — Разумеется, я точно знала, кто он, но он до сих пор не снял с себя белую маску Пьеро.

Он молчал, я заметила, как он дрожит.

— Джакомо! — Я потянулась за его рукой, но он отдернул ее.

Он упал на кресло у камина и, казалось, превратился в камень.

— Ты… ты, должно быть, изумился, застав меня здесь, — испуганно произнесла я, запинаясь. И тут же поняла, что план не удался. Марина предвидела, что он меня отвергнет и ее победа надо мной будет полной. — Я… я удивлена не меньше твоего. Я понятия не имела, кто… с кем я встречаюсь здесь сегодня вечером.

Он продолжал молча смотреть в холодный мрак. Это было мучительно. Я села напротив него и склонила голову. Кающаяся монашка.

В конце концов он развязал платок, который держал его маску. Я ощутила, что вновь могу дышать, когда увидела его настоящее лицо. Я улыбнулась, но на лице его было написано разочарование. Кожа его под маской тоже была выбелена мукой, поэтому он казался больным, а зубы желтыми.

Наконец-то он нарушил молчание:

— Прости меня, ангел мой. Я просто поражен подменой, которую вы затеяли.

— Если ты недоволен, — воскликнула я, — я в отчаянье!

— Как я могу быть недоволен, когда вижу тебя. Как ты могла такое подумать? Но… меня обманули. И как же тебя уговорили надеть это одеяние?

— Моя приятельница — сестра Морозини — сказала, что ее счастье зависит от того, что я сделаю для нее это одолжение. — Ложь полилась полноводной рекой. — Как я могла ей отказать? Она нарядила меня в свою рясу, ничего не сказав о том, что здесь будет происходить. Это была всего лишь невинная игра — чтобы тебе угодить. Я в этом уверена!

Я вскочила с кресла и пала к его ногам. Положила голову ему на колени, но чувствовала, что каждая мышца его натянута. Обмана он простить не мог.

Он взял меня за подбородок, чтобы посмотреть в глаза.

— Ты ей обо мне рассказывала? Ты выдала нашу тайну? Потому что я ей о тебе никогда не говорил!

— Нет-нет! Конечно нет. Может быть, ей проболталась Кончитта. Я понятия не имею, как она узнала.

Он молчал, запутавшись в лабиринтах лжи.

— Ты любишь ее? — через минуту поинтересовалась я, шаря глазами по его лицу. — Любишь… Марину?

Он, пораженный, посмотрел на меня. Я ощутила, как у меня под руками задрожали его колени.

— Моя наивная девочка, когда я понял, что не могу жить с тобой, я не смог устоять пред ее чарами. — Наконец-то на шею опустилась гильотина. — Я безумно в нее влюбился.

Я дернула головой. Мне показалось, что все вокруг завертелось перед глазами. Я слышала его следующие слова, а душа моя как будто покинула тело.

— Но Марина в ответ сыграла со мной злую шутку и унизила. Если бы она любила меня так же, как я люблю ее, она никогда бы не причинила мне такую муку, послав тебя вместо себя.

— О господи, господи! — воскликнула я, хватаясь за живот. Я закрыла глаза, опасаясь, что меня сейчас вырвет. Я слышала, как Джакомо встал и подошел к камину. Когда я подняла голову, у него из носа струилась кровь.

— Джакомо! — закричала я, когда он стал поспешно искать носовой платок. — Что случилось?

— Отголоски моей детской болезни, ангел мой. Такое бывает, когда к голове приливает кровь. Не волнуйся.

Он подошел и сел, прижимая к лицу платок. Из-за носового кровотечения — жестокого напоминания о его детстве — он казался еще более разбитым. Но в то же время он смягчился по отношению ко мне.

— Катерина, — взмолился он, — попытайся меня понять. Я слаб. Да, я влюбился в Марину. Но ты же понимаешь, что я никогда не смогу на ней жениться — ведь она монашка. Ты же, с другой стороны, однажды выйдешь из монастыря. У нас будет достаточно времени, чтобы вновь разжечь нашу любовь.

Я сидела у его ног и пыталась осознать, что он говорит. Я до сих пор его жена? И через какое-то время он вновь осознает, что любит меня? Неужели это и есть любовь: ты зажигаешь огонь, после этого тушишь, затем вновь зажигаешь?

Он глубоко вздохнул, потом встал, чтобы уйти.

— Передай Марине, что она надолго оставила меня несчастным. — Он достал из кармана ключ и со звоном уронил на стол. Повязал маску Пьеро и повернулся к двери.

— Джакомо! Не уходи! — вырвалось у меня, когда я бросилась за ним следом. Повисла у него на руках, цепляясь за тонкую льняную тунику. — Я же люблю тебя!

— Катерина, я болен от печали. Я люблю тебя всем сердцем, но теперь я оказался в такой ситуации, когда меня самого стоит пожалеть. — Он отодвинул маску и поцеловал меня в щеку. Маска больно задела мне кожу.

Он так и оставил меня стоять — в этой смешной рясе. И поцеловал он меня как сестру. На улице завывал ветер, и ставни на окнах бились о стены. Я даже не знала, как вернусь в монастырь. Я об этом не думала. Слишком занята была тем, что безрассудно гонялась за иллюзией счастья и не предвидела того, что случится потом.

Глава 72

Венеция, 1774 год

Значит, таким был бесславный конец любовного приключения Катерины. Или она решила на этом закончить рассказ о нем. Она больше не обсуждала свою жизнь ни с Ледой, ни с кем-либо другим. Катерина предпочитала говорить о будущем. А особенно о малыше Леды, который должен был родиться уже через месяц.

Кто знает, куда отправят этого ребенка, когда он родится? Скорее всего, в сиротский приют возле Венеции или Флоренции. Марина обязательно что-то придумает. Это тайная миссия любой настоятельницы. Но прежде чем это произойдет, Катерина хотела, чтобы у малыша было несколько красивых вещичек. Набор тонких пеленок в колыбельку. Отороченные кружевами сорочки. Несколько кружевных чепчиков. Всякий, кто жил в Венеции, знал, что за подобными мелочами следовало отправляться на Бурано. Поэтому однажды августовским утром Катерина наняла гондолу и сказала Леде, что они едут в особенное место.

Остров Бурано располагался в трех-четырех милях от Мурано, и добраться до него было невозможно, не минуя монастырь Санта Мария дельи Анджели. Где-то уже через милю от северных берегов Венеции они заметили высокие кирпичные зубчатые стены. Катерина поморщилась. От такого зрелища ее стали одолевать мучительные воспоминания, но в то же время они были такими яркими, что она ощутила себя живой. В ее жизни давно уже не было ничего настоящего, радостного, кроме, разве что, недавнего появления Леды.

— Сыра хочешь, Леда? — внезапно поинтересовалась она, чтобы отвлечься от собственных мыслей. Она заняла себя тем, что стала доставать из сумки еду, которую взяла им перекусить, и отрывать дрожащими пальцами хлеб. Ее слегка подташнивало, и было жарко, как будто она слишком тепло оделась.

— Нет… grazie, я не голодна, — ответила Леда.

— Воды? Вина?

— Нет. — Леда видела, как стены монастыря медленно отступают за кормой лодки.

— Катерина… — она, как и догадывалась Катерина, не могла не спросить о самом главном, — в ту ночь в casino и закончилась ваша с Джакомо любовь? Вы смогли ему простить после того, как он признался, что Марина…

— …оказала ему мучительное одолжение? — резко оборвала Катерина. Менее унизительно произнести это самой, чем слышать эти слова из уст другого человека. У нее словно камень с души свалился — да, — когда она поведала Леде свою историю, хотя некоторые моменты до сих пор ранят, как осколки стекла.

— После той ночи все изменилось, — просто ответила Катерина.

В каюте пахло сыром и ее собственным потом. Она спрятала оторванный кусок хлеба назад в сумку. Совершенно не было аппетита.


Катерина, которую убаюкало размеренное покачивание лодки, очнулась от смеха Леды. Ставни были широко распахнуты, и девушка указывала куда-то в сторону лазурного моря.

— Смотрите! Посмотрите на ту колокольню! — вскрикнула она. — Она наклонилась.

Катерина выглянула в окно каюты и увидела возвышающийся среди мелководья остров Бурано. Ряды простых домиков были выкрашены в яркие цвета, ни один не похож на соседний, так что рыбаки с легкостью находили дорогу домой и в туман, и в дождь. Покосившаяся колокольня Сан Мартино на первый взгляд казалась нелепой.

— Эта бедная колокольня стала крениться вскоре после того, как ее возвели, — объяснила Катерина.

— Похоже, что жители Венеции не такие искусные мастера, как флорентийцы, — поддразнила ее Леда. — Брунеллески, Альберти, Микеланджело…

— На зыбких песках сложнее строить, чем на твердой почве, — ответила Катерина, поставив эту заносчивую флорентийку на место. — А ты попробуй возвести церковь, когда кругом вода!

Обе хохотали, когда лодка с глухим стуком причалила. Стайка детей на причале бросилась помогать пришвартовать лодку к ярко выкрашенному полосатому столбу.

Эти же ребятишки отвели их на главную площадь, где под холщовыми зонтиками располагались торговые палатки. Женщины всех возрастов сидели, сгорбившись над маленькими подушечками, которые держали на коленях. Пальцы их порхали в воздухе, водя почти невидимые иголки над кружевами. Катерина стала рассматривать груды готовых вещей, разложенных на столе. Она даже не решалась к ним прикоснуться — настолько белыми и тончайшими они были, — но Леда не смогла удержаться и взяла детский чепчик.

— Разве не прелесть? — воскликнула она, прикладывая чепчик к своей голове.

Катерина хотела пожурить девушку, но старушка за прилавком уже почуяла возможных покупателей.

— А… венецианцы за punta in aria[62]. Это самое лучшее.

— Воздушное кружево! — пропела Леда, разглядывая чепчик и пробегая пальцами по кружевной кайме. — Какое точное название!

— А вы знаете легенду, синьорина? — поинтересовалась у нее пожилая женщина. — Легенду о том, как возникло первое кружево?

— Нет, — улыбнулась Леда. — Расскажите.

Старуха была почти беззубой и такой сморщенной, что у нее практически высохла грудь. Но у нее были огромные, восхитительные глаза, как и у самой Леды.

— Давным-давно… много сотен лет назад, — задумчиво начала рассказ старуха, — жила в Венеции одна молодая женщина. Молодая, красивая и влюбленная. — Она кивнула Катерине, словно убежденная, что эта история похожа на историю Леды. — Любимый этой молодой женщины подарил ей морскую водоросль в знак своей любви. Но водоросли… они долго не живут, синьорина. А символ любви должен жить вечно, как и сама любовь. Поэтому молодая женщина взялась за нитку с иголкой, чтобы имитировать узор водоросли.

— Значит… — Леда с изумлением стала водить пальцами по кружевному чепчику, — эти узоры должны напоминать море?

— Вот именно, милое дитя.

Сейчас Катерина почувствовала, что не сможет устоять перед искушением и не купить этот чепчик. Он станет напоминать Леде о Венеции, о тех счастливых месяцах, которые они провели вместе. Она купила к чепчику и распашонку, набор отороченных кружевом пеленок и наволочек. У следующего прилавка она купила еще набор детских слюнявчиков.

— Grazie! — воскликнула Леда, когда продавщицы завернули последнюю ее покупку в чистую бумагу.

Катерина почти не сомневалась, что Леда понятия не имеет, сколько все это стоит. Ничего. Ей хотелось в этот день побаловать девушку, порадовать ее. Отходя от прилавков, обе улыбались.