Елена Арсеньева - Тайная жена

Марина едва не хихикнула, предвкушая изгнание ненавистной девки, но одернула себя: сейчас не к месту изображать восторг. Да и не ко времени, если на то пошло: дело еще не слажено!

– Хорошо… – повторил Саймонс. – Однако зачем все-таки миледи нужен мак?

Марине потребовалось некоторое усилие, чтобы вспомнить, с чего все началось.

– Есть много способов заставить ведьму проявить себя! – Марина изо всех сил старалась вспомнить все, о чем болтали в девичьей за шитьем. – Если рассыпать мак на том пути, где должна пройти ведьма в зверином обличье, она всенепременно оставит свой человечий след. Тогда дело простое: надо только сличить след с обувью всех, кто здесь живет, и непременно выявишь злодейку.

Саймонс, так и евший Марину глазами, резко обернулся, и у Марины мурашки побежали по спине. Откуда-то резко потянуло сквозняком…

Дверь! Дверь, которую она сама закрывала, теперь приотворена! А при порывах сквозняка по замку пробегает призрак несчастного поэта, застрелившего своего брата!

Однако Саймонс не обратил на сквозняк внимания.

– Будьте осторожны, миледи. Покрепче запирайте на ночь двери. А остальное предоставьте мне!

Он поклонился и ушел, а Марина ринулась к себе, чуть ли не приплясывая на бегу: удалось! Кажется, удалось!

И все-таки к предвкушению победы примешивался оттенок страха: уж больно яро горели Саймонсовы глаза!

…Наверное, оттого, что говорили на ночь про страшное, Марине не спалось. Наконец, устав вертеться, она подошла к окну и раздвинула шторы.

Ого! Какая ночь! Луна пошла на ущерб, но до чего же яркая, до чего же чисто небо! Недолго же длились ведьмины козни – погода снова наладилась. Марина усмехнулась – но смех замер у нее на устах, когда она увидела, как задрожали кусты, окаймлявшие газон, и на лужайку выкатился темный ком.

Брауни! Снова брауни!

Вспомнились слова Десмонда, что брауни – нечто вроде домового и встреча с ним к счастью, и Марина несколько успокоилась. Она кое-чего (там словечко, там два) все-таки наслушалась за эти дни о брауни: некогда в этих краях их много водилось! Брауни – и впрямь вроде домовых, но живут не в домах и не во дворах людей, а сами по себе, где-нибудь поблизости от людского жилья. Все брауни, если их не обижать, не только не вредят людям, но даже стараются всячески помочь. Фермеры не раз говорили, что не знают, как бы обходились без своего брауни. Ведь если на ферме была спешная работа, скажем, надо было обмолотить и провеять рожь, или ссыпать зерно в мешки, или собрать репу, или выстирать белье, сбить масло, выполоть огород, на помощь приходит брауни. Хозяину фермы стоило только, отходя ко сну, распахнуть двери в амбар, или в молочную, или в сарайчик, куда складывали репу, да поставить на порог чашку с парным молоком – брауни на ужин, – и когда хозяева наутро просыпались, чашка оказывалась пустой, а работы – законченными. И все было сделано даже лучше, чем сделали бы люди. Словом, не стоило пугаться, если увидишь, как брауни бесшумно крадется от дерева к дереву, стараясь, чтобы его не заметили. Он никогда никому не повредит – не то что русский домовой, от которого можно ждать и доброго, и худого.

Интересно бы знать, что здесь поделывает брауни? Уж не явился ли исполнить чью-то работу? Не Хьюго ли оставил для него открытой дверь конюшни? Не Саймонс ли ждет помощи? Марина невольно хихикнула – и тотчас улыбка сбежала с ее губ: в коридоре под самой дверью зашелестели легкие шаги.

Агнесс! Неужто она? Неужто Десмонд все-таки вернулся поздним вечером (его ждали весь день и решили, что он отложил приезд до завтра)? Приехал! Конечно, приехал, не сказав ни слова привета своей постылой «кузине», однако успев дать знак любовнице, что истомился, что ждет…

Не помня себя, Марина нашарила ночные туфли, напялила пеньюар и выскочила за дверь, полная решимости догнать, вцепиться в волосы и… но сначала догнать.

Она пролетела по коридору до угла и разочарованно фыркнула: никого! Дверь Десмонда закрыта. Опоздала… черт, черт, черт! Но что это? Шаги слышны на лестнице, ведущей наверх.

Марина подхватила подол, снова ринулась вперед – и успела заметить ноги в белых чулках и серебристых туфлях, промелькнувшие в лестничном пролете, а над ними – кружевные, пышные оборки.

Это, пожалуй, не Агнесс. Она не доставляла себе труда одеваться, когда бегала на свидание. А Десмонда, стало быть, еще нет. Кто же поднялся на галерею?

Серебристые туфельки… Да не Урсула ли это? Куда полезла эта сумасшедшая?! Как бы не свалилась с крыши!

Стараясь ступать по поскрипывающей лестнице как можно легче, но в то же время не мешкать, Марина поспешила наверх.

Она постепенно сообразила, где находится: галерея вела в старую башню, заросшую до половины шиповником, где не было жилых комнат, а только кладовые. Двери внизу были всегда заперты на огромный висячий замок; из черных узких бойниц порою вылетали вороны. Это место ничуть не влекло Марину, хотя она была любопытна и успела уже более или менее осмотреть свое вынужденное новое обиталище. К этой же башне ей не хотелось даже приближаться, столь зловещее и неприютное впечатление производила та. Но Урсула неслась именно туда!

Куда? Там ни двери, ни окошка. Да ведь она разобьется о глухую стену в припадке безумия!

Сколь проворно ни мелькали атласные башмачки Урсулы, ноги Марины несли ее проворнее, и она успела поймать старую даму за край развевающегося подола в тот самый миг, когда до высокой каменной стены оставалось не более двух шагов.

Урсула замерла, потом медленно обернулась – запаленное дыхание с хрипом вырывалось из ее тщедушной груди, – взглянула на Марину… тут же в чертах ее изобразился ужас, и, простонав:

– Леди Элинор! – она грянулась бы на каменные плиты, не успей Марина подхватить ее. Однако на фонарь девушка не обратила внимания, и он разбился с грохотом, который в тишине ночи показался оглушительным.

Прижав к себе обвисшее тело, она беспомощно озиралась, гадая, то ли попытаться оттащить Урсулу вниз, то ли здесь ждать, пока она сама собой очнется. Бросив отчаянный взгляд вниз через перила, Марина увидела брауни, который, ковыляя и переваливаясь, со всех своих коротеньких ножек спешил в спасительную тень кустов. А вслед за тем она услышала голос, исходящий, чудилось, из самой стены:

– Урсула! Это ты, Урсула?

Если Марина не грянулась без чувств тут же, то лишь потому, что поддерживала Урсулу. Что, леди Элинор подала голос?! Марина привалилась к стене и произнесла как можно спокойнее, надеясь, что призрак поверит и отправится восвояси:

– Урсулы здесь нет. Она ушла.

Стон, донесшийся из стены, выражал даже не разочарование, а такой ужас, что у Марины сердце сжалось от невольной жалости. Похоже, леди Элинор возлагала какие-то надежды на эту ночь, и ее жестоко потрясло, что они оказались призрачными. Впрочем, призраку призраково…

Затаив дыхание, Марина ждала. Она надеялась, что разочарованное привидение уберется восвояси. Тело затекло от неудобной позы и от тяжести бесчувственной Урсулы. Она шевельнулась, невольно охнув, когда мурашки вцепились в замлевшую ногу, – и тут же вновь обратилась от ужаса в соляной столб (если, конечно, бывают сидячие столбы), услышав голос из стены:

– Кто здесь? Кто это?

Настырный, однако, попался призрак! Марина разозлилась – и неожиданно для себя ляпнула с изрядной долей наглости:

– Леди Элинор!

И тут же, испугавшись собственной смелости, так и сжалась, прикрывая собой недвижимую Урсулу, ожидая, что сейчас раздвинутся стены и оттуда, сверкая очами и грозно воя, вырвется адская сила, оскорбленная тем, что кто-то присвоил ее имя… ожидая, словом, чего угодно, только не тихих всхлипываний, которые вдруг донеслись из-за стены, и не шепота, исполненного последнего отчаяния:

– Боже! Боже, сжалься надо мною!

В тот же миг Урсула шевельнулась, что-то пробормотала, приходя в себя… Не раздумывая, Марина опустила тело, к которому возвращалась жизнь, на пол и, бесшумно поднявшись, отступила в узкую, как гроб, нишу, оказавшуюся в стене. Лунный свет падал сбоку, и ниша казалась темным, непроглядным прямоугольником на фоне светлой стены.

Урсула приподняла голову, попыталась сесть, но охнула, схватилась за голову.

– Урсула? – оживился голос. – Урсула, отзовись!

– Тише, тише, моя девочка, – с усилием отозвалась старая дама. – Успокойся, я здесь.

– Урсула, слава богу! – Неведомая обитательница стены едва не плакала от облегчения. – Здесь кто-то был! Кто-то говорил со мной!

– Говорил? – Урсула так и подскочила. – О господи! О господи, Гвендолин! Как ты могла быть такой неосторожной?! Ты выдала нас!

– Я… я услышала чьи-то шаги, потом грохот… он, чудилось, разнесся на много верст вокруг, его услышал даже Алан и бросился наутек.

– Ну да, я упала, – недовольно призналась Урсула. – И проклятый фонарь… от него остались одни осколки. Ужасно глупо, но мне почудилось, что кто-то схватил меня сзади за платье. Это было так неожиданно, что я чуть не умерла от страха! Значит, кто-то был. Но кто, кто? Он назвался?

– Это была она! – выкрикнула женщина из-за стены.

– Она?.. – переспросила Урсула, и даже в зыбком лунном свете Марина смогла разглядеть, что ее и без того бледное лицо еще больше побледнело. – О нет, только не это…

– Она назвалась леди Элинор! – возбужденно вскричала ее собеседница, и Урсула медленно вытащила из-за ворота распятие и приложила его к губам.

– Леди Элинор? – В ее голосе не было страха, только безмерное изумление. – А голос? Ты узнала голос?

– Нет, я слышала его впервые.

– Спасибо и на том, – прошептала Урсула. – Может быть, все еще и обойдется. Но ради всего святого, Гвен… ради Алана, в конце концов, будь осторожнее! Ведь если они только заподозрят, что я здесь бываю… они просто-напросто прикончат и меня, и тебя. Ты жива лишь потому, что молчишь.

– Я знаю, знаю, – всхлипнула Гвендолин. – Он так и сказал мне сегодня.

– Он приходил опять? – со свистом выдохнула Урсула.

– Опять! Опять! – сдавленно выкрикнула Гвен. – Он истерзал меня так, что я едва смогла сползти с постели, когда он ушел. И он смеялся и просил меня продолжать молчать, продолжать хранить тайну, потому что он еще не насладился мною вполне. Он так и сказал: не насладился, ты понимаешь? Я лежала перед ним в крови, вся избитая, истерзанная, но это возбуждало его еще больше. Я молилась… молилась, чтобы в этот миг появилась его любовница, чтобы она увидела все это.

– Помилуй Бог! – жалобно выкрикнула Урсула, и Марина поняла, что старая дама тоже плачет. – Она убила бы тебя на месте, ты это понимаешь?

– Она убила бы сначала его! – яростно, страстно, без слез выкрикнула Гвендолин. – И я бы еще успела увидеть это… и была бы вознаграждена за все, за все!

– Ты забыла про Алана, – устало проговорила Урсула, вытирая слезы, и ей эхом ответил такой же усталый голос:

– Ему было бы только лучше, если бы я умерла. Тогда бы никто ни о чем не узнал.

– Вспомни, кто его отец, Гвендолин! Вспомни, кто надел тебе на палец венчальное кольцо! – Урсула пылко рванулась вперед.

– Кольцо у меня отняли, – раздался голос-стон.

– Алан не должен вырасти, так и не узнав об отце, так и не получив…

Но тут из-за стены донесся тихий крик, исполненный такого отчаяния, что у Марины волосы встали дыбом, а Урсула замерла, ломая руки и уставившись на стену широко раскрытыми глазами, из которых так и лились слезы.

– Нет! Нет! Смилуйся… о, смилуйся надо мной! – вскричала Гвендолин. Вслед за тем послышался звук удара и негромкий смех… смех мужчины, уверенного в своей власти!

Урсула ринулась бежать по галерее, еще быстрее чем бежала сюда. Марина готова была последовать за ней, но вынуждена была подождать хоть несколько минут, чтобы не быть обнаруженной. Казалось, это были самые тяжелые минуты в ее жизни! Она сгорбилась, зажала руками уши, но все равно продолжала слышать безнадежный плач пленницы и тяжелое дыхание разъяренного похотью мужчины, его удовлетворенные хриплые стоны.

…Марина не помнила, как миновала галерею, как спустилась по лестнице. Потащилась по коридору, не понимая, что делает, куда идет. Стоны Гвендолин, которую зверски насиловал – в этом не было сомнений! – какой-то негодяй, все еще звучали в ушах и разрывали сердце.

Кто она, эта несчастная? Кто ее враги? Почему одна лишь Урсула проявляет к ней участие, хотя и не может ничем помочь? Сколько вопросов, которых некому задать! Да и опасно… смертельно опасно спрашивать. «Ты жива лишь потому, что молчишь», – сказала Урсула. И еще: «Если они только заподозрят, что я здесь бываю, они просто-напросто прикончат и меня, и тебя!» То же, надо полагать, относится ко всякому, кто прознает о Гвендолин. В том числе – к «русской кузине» хозяина…

Марина вздрогнула. Тьму коридора прорезала полоска света. Да ведь это дверь Десмонда. Значит, он вернулся. Все-таки вернулся!