Елена Арсеньева - Тайная жена

– Ну, ну и что?! – в нетерпении воскликнул Десмонд, чуя по улыбке Олега, что в сей вечер стряслось нечто особенное.

Молодой Чердынцев не заставил себя долго упрашивать:

– Там девка была одна, Аксютка, ну, хороша, будто яблочко наливное. Титьки – во! – Он очертил два фантастических полушария, потом, заметив, что Десмонд в сомнении поджал губы, слегка приблизил окружности к реальности: – Ну, вот такие, не меньше! Задница – тоже будь здоров. Идет – аж вся колышется. Ну, я и говорю Костюньке, лакею нашему: мол, я сейчас отлучусь, а ты Аксютку подговори в баньку пойти, тоже на суженого погадать, а то, мол, и не заметишь, как в девках засидишься! Да когда она в баньку пойдет, говорю, постереги, чтоб никто туда более не совался. Костюнька мигнул мне: все, дескать, слажено будет! Я вышел тихонько – да к баньке. Зашел, затаился возле печки. Кругом тьма египетская, только луна сквозь окошечко подсвечивает. И вдруг – чу! – снег хрустит под торопливыми шажками. Бежит со всех ног! Вскочила в баньку, повернулась к печке спиной и юбки – р-раз! – на спину себе забросила. Задница у нее – ну, сугроба белее! Как поглядел я на это богатство – у меня едва штаны не прорвались. А она из-под юбок своих бормочет: «Покажи, мол, банник-батюшко, каков будет мой суженый?» Я руку-то нарочно за пазухой держал, она не то что теплая – горячая была. Погладил я Аксютку – она аж взвизгнула, но ничего, наутек не кинулась, только на лавку локтями оперлась, чтоб стоять удобнее, ноги расставила да и говорит: «А покажи мне, батюшко-банник, каково-то будет мне с мужем жить, сладко ай нет?»

Я как наддал – Аксютка аж с лавки свалилась, но я своего не упустил! Прыткая оказалась – жаль, что не девка уж была. Хоть и печалился я, что распечатанною она мне досталась, а потом понял, что нет худа без добра: кой-чему ее успели научить прежние ухажеры, да лихо научить! Я ее сперва в дом взял, а когда намиловались вволю и Аксютка зачреватела, выдал ее за Костюньку. Tеперь оба в Петербурге, в доме нашем, надзирают за хозяйством, сынок у них растет…

Они хохотали от души, но обоими владели другие мысли. Ехать надо!

– Да чего ж это мы не едем? – нетерпеливо вымолвил Десмонд. – Не случилось ли чего? Надо бы поглядеть. – И он двинулся к полости, закрывавшей вход.

– Эй, там метель! Шубу накинь! – прикрикнул многоопытный русский.

Англичанин сгреб в охапку тяжелую медвежью шубу и вывалился наружу, в белое снежное круженье.

Следом выбрался Олег.

Возок стоял на обрывистом берегу Басурманки – так звалась неширокая, но гульливая речушка с таким быстрым течением, что его не могли остановить даже морозы. Басурманка бежала в высоких берегах, и покосившийся мосток обледенел до того, что сделался горбом, повести на который тройку с осадистым возком мог только сумасшедший.

Кучер Клим остерегал: ехать нельзя! Граф настаивал: ничего, обойдется! Спорили они долго, и в конце концов благоразумие восторжествовало.

– Ну? – спросил Олег уныло. – В объезд, что ли?

– В объезд, – столь же уныло согласился кучер.

Барин полез в возок; Клим взгромоздился на облучок, собрал вожжи, присвистнул, ободряя измученных лошадушек… Вдруг барин окликнул:

– Погоди, Клим. А где же мой кузен?

Клим досадливо сдвинул шапку на затылок. Мало того, что у этого иноземца целых четыре имени: Кузен, Милорд, Сэр и Десмонд, так он еще и запропастился куда-то.

– Отошел небось по нужде, – буркнул Клим, безнадежным взором пытаясь проницать окрестности.

Куда там! Белая мгла вокруг – и ничего больше: ни земли, ни неба, ни чужеземца с четырьмя именами.

Пропал иноземец! Как есть пропал!

Какое-то время Десмонд стоял на берегу, слушая возбужденные переговоры Олега с кучером и поражаясь тугодумству этих русских. О чем вообще размышлять, о чем спорить? Если нельзя перейти по одному мосту, следует незамедлительно искать другой!

Десмонд бродил по берегу, пристально всматриваясь в белую мглу, и вдруг различил сквозь нее очертания какого-то строения. Наверняка его обитатели отменно знают окрестности!

Он оглянулся, чтобы указать Олегу на этот неведомый дом, да так и ахнул: ни кузена, ни кучера, ни возка с тройкою рядом уже не было! Словно снеговые черти их унесли, прихватив заодно и речку с оледенелым непроезжим мостиком…

Холодный, рационалистический английским ум мигом смекнул: произошло нечто подобное тому, что бывает с человеком, который идет по лесу, а возвращается на то же самое место. Десмонд же точно знал: человек делает шаг правой ногой больше, чем левой. Бродя по берегу, Десмонд незаметно для себя отступал от него – вот и отошел достаточно далеко, чтобы потерять из виду возок, коней и людей. Однако времени прошло всего ничего, они где-то рядом, просто и в трех шагах ничего не видно.

И если крикнуть погромче, Олег тотчас отзовется… но что проку кричать? Нет, лучше Десмонд сначала узнает про объезд и другой мост, а потом вернется. Он огромным прыжком преодолел сугроб и замер: черное строение, очертания которого отчетливо выступали из белой тьмы, оказалось не избой, а каким-то сараем без окон, без дверей!

Десмонд так и плюнул с досады. Но тотчас увидел приотворенную дверь, откуда слабо тянуло теплом и светом. Ага, значит, здесь все-таки есть люди! Десмонд вскочил на крыльцо, шагнул через порог – и вновь досада им овладела: когда глаза чуть привыкли к темноте, он обнаружил, что попал в баню.

Что-то слабо мерцало перед ним, и прошло некоторое время, прежде чем Десмонд сообразил: это свеча, которая слабо озаряет лицо девушки, сидящей к нему спиной и глядящей в зеркало.

Ничего себе! Эта девица среди ночи пришла в баню полюбоваться на свою красоту?! Но тотчас Десмонд легонько стукнул себя по лбу: да ничего тут нет необыкновенного! Эта девица тоже пришла погадать в баньку, как та, о которой рассказывал Олег: вон, слышно шепчет, исступленно глядя в зеркало, спрашивает о чем-то, зовет…

Вдруг вспомнилось, как незамужняя тетушка его Урсула выспрашивала мать Десмонда, леди Елену, про русские магические обряды. Десмонд, хоть и был тогда еще мал, запомнил сей разговор потому, что он был похож на сказку: матушка таинственным шепотом рассказывала, как положила в Рождественскую ночь перстенек под подушку, а во сне явился ей высокий господин в синем камзоле с серебристой отделкою, который надел сей перстенек ей на палец. Самое удивительное, что встреча Елены с ее будущим мужем именно так и содеялась: она на каком-то гулянье обронила перстенек и долго его искала, а незнакомец в синем с серебром камзоле его нашел и вернул огорченной владелице. С первого взгляда Елена и сэр Джордж влюбились друг в друга, так что сон оказался вещим. Десмонд помнил также, что матушка рассказывала и про другие гадания, в числе коих упоминалось и зеркальное; правда, леди Елена признавалась, что у нее никогда не хватало храбрости встретить Рождественскую полночь перед тем зеркалом.

– А вот я бы не побоялась, если бы могла хоть что-то узнать о Брайане! – грустно шепнула тетушка Урсула. Все в семье знали, что тетушка Урсула на все готова, лишь бы получить известие о своем женихе, исчезнувшем бесследно в день свадьбы, уже после венчания.

История была преудивительная: веселые гости, наскучив сидеть за столами, затеяли играть в прятки в огромном доме. Нашли всех, кроме юного сэра Брайана. Урсула, осознав, что лишилась своего жениха, так и не ставшего ей мужем, едва не умерла с горя, но выздоровела, хотя и тронулась умом. Она сделалась угрюма, нелюдима, все ходила, ходила по замку, заглядывала во все закоулки, словно надеясь отыскать исчезнувшего… И шептались, и даже вслух говорили, что сэр Брайан попросту сбежал от невесты, а вся любовь, которую он к ней выказывал, была притворною, однако Урсула в сие не верила и продолжала надеяться на встречу с Брайаном. Можно было не сомневаться, что она в ближайшее же Рождество принялась высматривать его в зеркале, – как сейчас высматривает своего жениха эта неведомая Десмонду красавица, чей настойчивый шепот он ощущал не только слухом, но и всем телом. У него невольно смутился дух, и, не совладав с чувствами, которые вдруг вспыхнули и овладели им всецело, Десмонд осторожно толкнул дверь и бесшумно шагнул вперед.

…Когда, некоторое время спустя, он вновь стоял на этом пороге, ноги у него подгибались и слегка кружилась голова. Все существо его трепетало и улыбалось блаженно. Среди сонма восхищенных мыслей, обращенных к той, что все еще лежала недвижима на лавке, была одна, почти испугавшая Десмонда. Он подумал, что хорошо бы никогда не расставаться с этой нежной красавицей, впервые познавшей любовь в его объятиях. Как это ни странно, ему еще ни разу не доводилось обладать невинной девушкой, и даже когда Агнесс, например, заводила свою надоевшую песнь о том, что милорд похитил ее девство, разрушил жизнь, а потому должен подарить ей еще ленту, еще туфли, еще чулочки, или прочую чепуху, Десмонд не больно-то верил. Конечно, он не мог знать наверняка, потому что однажды проснулся в постели Агнесс после чудовищной попойки, когда голова просто начетверо раскалывалась с похмелья, и все же что-то подсказывало ему, что Агнесс лжет. Да и бог с ней, подумаешь, девственница или нет, какая разница! Так думал он прежде, не понимая этой мужской охоты за невинностью, этой гордости причиненной болью, нанесенными разрушениями и пролитой кровью. Теперь он понял, потому что ощутил это сам: в каждом мужчине уживаются разрушитель и творец, и уничтожая невинную, испуганную деву, он при этом создает новое существо – дерзкое, обольстительное, неотразимое; может быть, творит его себе на грядущую погибель, однако осознание своей почти божественной всевластности слишком пьянит, тут уж недосуг заботиться о будущем!

Десмонд вздрогнул. До него донеслись тяжелые шаги совсем рядом. Кто-то вошел в предбанник!

Олег?.. Ринулся на поиски кузена? Десмонду нестерпимо стыдно сделалось при мысли, что Олег увидит его стоящим над этой бесчувственной девушкой. Он резким движением набросил на нее свою тяжелую шубу, прикрывая от нескромного взора, а сам отпрянул за дверь, в густую, непроглядную тень – и вовремя: чья-то рука уже взялась за щеколду.

Дверь открывалась внутрь, и пришедший толкнул ее так сильно, что Десмонда едва не пришибло. Он отпрянул, вжался в стену, отчаянно молясь, чтобы Олег ушел так же, как и пришел, убедившись, что кузена здесь нет, и посовестясь беспокоить спящую. Надежда, впрочем, погасла, едва вспыхнув, когда пришелец ступил вперед и затворил за собой дверь.

Он загородил светящийся огарочек, но постепенно глаза Десмонда привыкали к темноте и он различал очертания кряжистой, широкоплечей, длиннорукой мужской фигуры в тулупе и меховом треухе.

Сердце стукнуло тревожно: это не Олег, сомнений нет. И не кучер Клим. Это совсем незнакомый человек!

Его догадку подтвердил тяжелый голос – никогда не слышал Десмонд такого грубого, скрежещущего голоса!

– Мать честная! – пробормотал пришедший.

Десмонд непонимающе вскинул брови: только полный, безнадежный кретин мог принять эту молодую красавицу за свою мать! Впрочем, очевидно, пришедший ошибся в темноте. Вот он шагнул к лавке, наклонился, потянул за тяжелый воротник, скрывший лицо девушки до самых глаз… и Десмонд ощутил всем существом своим, как вздрогнул этот нежданный гость, потому что шуба скользнула на пол, открыв нескромному взору полунагое бесчувственное тело.

Ноги у Десмонда подкосились. Ох, что же сделал, что сделал он с этой девушкой, так нежно и доверчиво улыбавшейся ему?! На какой позор обрек ее! Да разве можно надеяться, что этот человек смолчит и не растрезвонит всей округе о том, что увидел вьюжной рождественской ночью?

Незнакомец надсадно втянул в себя воздух, громко причмокнул, а в следующий миг глыба его тела как-то нелепо зашевелилась, и Десмонд не сразу понял, что пришедший сбрасывает с себя тулуп. Мелькнула было глупая надежда, что он тоже решил прикрыть лежащую, чтоб не замерзла, но мужик начал враскоряку взгромождаться верхом на лавку, накрывая своей громадой бесчувственное тело. Раздался пронзительный крик очнувшейся девушки. Не глядя, Десмонд схватил что-то, оказавшееся под рукой, замахнулся, с силою послал этот предмет вперед…

В это мгновение девушка с такою силой ударила коленом навалившегося на нее насильника, что тот отпрянул – и голова его с грохотом врезалась в летящее оружие Десмонда, коим оказалась деревянная шайка.

Что-то разлетелось на куски. Через мгновение Десмонд понял: это, к сожалению, не голова разбойника, а шайка.

Мужик покачнулся, а потом медленно, будто нехотя, сполз с лавки и простерся на полу. Девушка, приподнявшись и прижав колени к подбородку, мгновение глядела на него огромными, остановившимися, почерневшими от ужаса глазами, а потом вдруг обессиленно рухнула навзничь, и Десмонд понял, что она вновь лишилась чувств.

Десмонд осторожно шагнул вперед, отлепил от стола огарочек и склонился над недвижимым телом. И отпрянул: вытаращенные неподвижные глаза глянули на него, рот ощерился в застывшей ухмылке.