— Думаю, тебе следует сначала изучить мужчин в офисе Тома. И по возможности избегать женатых. Но им бывает трудно сказать о своем семейном положении, а нам — устоять, даже если они и скажут.

— Тогда идем со мной, Люси, и я воспользуюсь твоим радаром, чтобы отделить зерна от плевел, — говорит она.

— Я задолжал ей пару вечеров бэбиситтинга, так что и в самом деле бери ее с собой! — соглашается Том.

— Разве он не прелесть? — восклицают хором мои родруги. — Какой у тебя замечательный муж!

Я умалчиваю о том факте, что мужчины редко возмещают долги по присмотру за детьми и что большую часть обозримого будущего мой супруг будет раскатывать в Италию и обратно с миланским проектом на буксире. Том падок на лесть. Фактически, думаю я, он соответствует их ожиданиям. В этой домашней игре по набиранию очков нет уровней сложности. Женщины всегда начинают у подножия, чтобы затем забраться выше и в дальнейшем упасть. Мужчина, меняющий подгузник, быстро вырывается вперед, в то время как женщина, решающая ту же самую головоломку за вдвое меньшее время и использующая всего три экономичных движения и четверть всех использованных мужчиной салфеток для вытирания, всего лишь демонстрирует прогресс. А как вам феномен прославления мужчин, готовящих угощение для приватных обедов, когда гости соперничают друг с другом, изыскивая эпитеты, которые отражали бы степень гостеприимства и изобретательности повара? А тот всего лишь одолел пару рецептов из «Ривер-кафе»[20] десять лет назад и бесстыдно пускает их в оборот, когда есть шанс сорвать аплодисменты, в то время как регулярное приготовление еды для детей считает ниже своего достоинства. Записывают ли матери в свой актив скромные спагетти болоньезе, еще более обыденный печеный картофель[21]— нечто само собой разумеющееся, они ежедневно подают к столу дважды вдень? Из холодильника на стол эти блюда сами собой не шлепаются. И бесконечность этого процесса неотвратима, как работа муравьев-листорезов, приносящих кусочки к своему гнезду, изо дня в день исполняющих генетически предписанную им программу без какой-либо суеты и помпы.

Я смотрю на Тома, перебрасывающегося репликами с моими подругами, и стараюсь увидеть его их глазами: уверенный в себе, непринужденно держащийся мужчина, принимающий участие в обсуждении интимной жизни дам и ненавязчиво, без какого-либо диктата, высказывающий свою точку зрения. Мужчина, который любит ходить с друзьями на футбол раз в неделю и умеющий получать удовольствие от хет-трика[22] и радоваться этому, по меньшей мере, пару месяцев. Мужчина, который ходит в паб, чтобы выпить немного пива, и действительно пьет только его. Отраженное таким образом через восприятие моих подруг ощущение, что я владею сокровищем, возвращается ко мне, и я знаю, что должна считать себя счастливицей. Однако никто не может разобраться в семейных отношениях лучше тех двоих, кто в них участвует, но даже и тогда неимоверно трудно все разглядеть и учесть. О, сколько их, этих разных углов и точек зрения! Например, кто знает о том, что хорошее вечернее настроение, после того как трое обормотов благополучно утисканы спать, пропитано усталостью, от которой ноют все кости? И удачный ли это момент, чтобы признаться, что ты сегодня в очередной раз потеряла ключи от дома? Будет ли благословенная тишина такой же компенсацией за девятичасовое дневное напряжение, как поход в бар на ночь глядя?

Я размышляю над немыслимыми метаморфозами отношений, в результате которых то, что ранее казалось приятным, приобретает оттенок нежелательности или — через какое-то время — скуки. К примеру, раньше мне нравилось наблюдать, как Том скручивает сигареты. Он мог делать это одной рукой — ловко расправлял своими длинными пальцами табак в сигаретной бумаге, искусно растирал кусочки травы в однородную смесь и затем с улыбкой вручал мне сигарету. Потом, едва ему стукнуло тридцать, он вдруг бросил курить, ударился в ипохондрию и начал ругать меня за мою неспособность избавиться от этой гадкой привычки. Затем настал момент, когда Том осознал, что я далеко не такой хороший слушатель, каким была в его глазах, когда выслушивала его бесконечные жалобы: в действительности я просто молчаливо пребывала в собственном мире. Ни один из нас не был в реальности тем, кем казался другому.

— Люси, Люси, прекрати, ты только увеличиваешь дыру! — прерывает Том поток моих мыслей. Оказывается, я упоенно ковыряю прореху в обивке дивана. Но Том опоздал со своим предостережением: спрятанные там Сэмом монеты с шумом сыплются на пол. Я нашла клад!

Эмма громко зевает:

— Как же я устала!

— Проблемы на работе? — подхватывает Том, надеясь вернуться в безопасное русло и перебарывая желание сказать ей, чтобы она немедленно сбросила свои туфли с каблуком-рюмочкой, раз уж влезла на софу с ногами. Если он может быть таким сдержанным по отношению к ней, то почему, интересно, не способен со мной?

— Работа здесь ни при чем… Я почти полночи занималась сексом по телефону. — Она томно прикрывает глаза.

— Не могу представить, чтобы кто-то, имея жену и четверых детей, еще находил время для секса по телефону, — говорю я.

— Он делает это, лишь когда куда-то уезжает или работает допоздна, что чаще всего, — вздыхает она.

— И как же ты занимаешься сексом по телефону? Кладешь трубку на вибратор? — фыркаю я. Мое издевательство прерывается звонком ее телефона.

— Ненасытный! — улыбается Эмма. — Не буду я отвечать! Бойфренды удивительно требовательны! — Она открывает окошко текстовых сообщений и бросает мне телефон.

— He знаю, можешь ли ты называть его бойфрендом, если он женат, — замечаю я, ловя трубку.

Она игнорирует мое замечание.

— Можно мне взглянуть на детей, Люси? — поднимается она с софы.

— Конечно, — киваю я.

Я знаю лучше, чем кто бы то ни было, восстановительную силу такого времяпрепровождения.

Она исчезает наверху, а я размышляю над техническим прогрессом. В те времена, когда Том и я начали встречаться, ожидание телефонного звонка, бывало, требовало сильнейшего нервного напряжения. А теперь — пожалуйста: беспроводные устройства «Блэкберри», мобильные телефоны, спутниковая радионавигация. Впервые после Норфолка почувствовав облегчение оттого, что я замужем, я читаю сообщение: «Хочу тебя в моем офисе, на моем столе, когда к нам должна войти секретарша в очень короткой юбке…» Я чуть не роняю телефон.

— А была хоть какая-то прелюдия? — изумляюсь я.

Кэти идет ко мне, чтобы посмотреть, что я там такое прочитала.

— Надеюсь, он убирает фотографию своей любимой семьи в ящик стола, прежде чем начинает заниматься всем этим? — задаю я риторический вопрос.

Том вдруг объявляет, что решил сходить в паб, посмотреть футбол.

— Больше я не вынесу, — шепчет он мне в ухо, когда я выхожу закрыть за ним дверь.

Я автоматически поднимаю телефон и неожиданно для себя начинаю сочинять ответное сообщение. «Насколько короткой?» — пишу я, и прежде чем понимаю, что делаю, какой-то первобытный инстинкт побуждает меня отправить его.

— Отлично, Люси! — заглядывает через плечо Кэти. — С каких это пор ты научилась отправлять сообщения?

Телефон пищит.

«Настолько короткой, что можно потискать твою попку», — читаю я.

Это выше моего понимания!

— Почему он не пользуется сокращениями? — деловито сетует Кэти. — Неудивительно, что они всю ночь бодрствовали. Пройдет сто лет, пока они кончат!

Когда-то мужчины средних лет «пижонили» одеждой, называя брюки «слаксами», а женщин до шестидесяти — «девочками»; теперь все, что требуется, — это написать текстовое сообщение без сокращений.

— Ты тоже занимаешься этим эс-эм-эс-сексом? — спрашиваю я Кэти таким тоном, словно интересуюсь, действительно ли пакетики с лавандой гарантируют приятный запах в гардеробе, в то время как сама составляю ответное сообщение.

— Разумеется, — отвечает она. — Хотя вообще-то я предпочитаю реальные отношения.

«А не хочешь, чтобы вошла твоя сексуальная жена, а не секретарша?» — гласит сообщение, которое я отсылаю на сей раз.

— Люси, это гадко! — говорит Кэти как раз в тот момент, когда Эмма входит в комнату. Ее телефон снова пищит, и Эмма подходит ко мне, чтобы забрать его.

«Не вмешивай сюда мою жену»!

— Люси, что здесь происходит? — Эмма просматривает все этапы нашего виртуального диалога. Она лихорадочно набирает новое сообщение, но ответа не получает.

— Не могу поверить, что это сделала ты, — бросает она на меня укоризненный взгляд. — У него и так жена не выходит из головы.

— Замечательно! — говорю я. — Так и должно быть. Почему он не должен чувствовать вины за отношения с тобой?

— Ну, может же он просто расслабиться? Со мной. Дом не назовешь безмятежным убежищем — там все требуют внимания: дети, жена… Она, например, терзает его необходимостью проведения отпуска на Карибах и предоставляет счета от «Джозефа». Ее месячный бюджет больше, чем моя месячная зарплата!

— Но это естественно, что в доме напряженно! Ведь у него четверо детей! Конечно, они хотят его внимания! Они же так мало его видят! Если он не на работе, то с тобой. Дом никогда не является убежищем, если у тебя есть дети. И естественно, жена хочет иметь некоторую компенсацию, это касается и банкиров, она подняла четверых детей и теперь — время платить. В любом случае тебе следовало бы избавиться от убеждения, будто ты средство ароматерапии для снятия стресса у мужчины после напряженной работы. Ты могла бы завести себе любого, кого захочешь; у тебя на работе доступных мужчин должно быть в избытке. Думаю, тебя влечет ореол таинственности.

— Люси, я очень серьезно отношусь к этому человеку. И хочу завести с ним семью.

— Как ты себе это представляешь? — скептически спрашиваю я.

— Ну… мыть посуду в желтых резиновых перчатках, в то время как он ее вытирает, готовить блюда по рецептам Найджелы Лоусон[23], гладить по утрам его рубашки…

— Ты занимаешься самообманом. Он женат, и у них четверо детей. Ты для него всего лишь развлечение.

— Тогда зачем же он снял для нас квартиру в Клеркенвелле[24] сроком на шесть месяцев?

Кэти и я замолкаем, поскольку беседа зашла совсем не туда, куда мы хотели, и Эмма снова удовлетворенно ложится на софу с видом фокусника, не разучившегося «вытаскивать из шляпы кроликов».

Потом я говорю:

— Это, вероятно, рядом с его офисом? Я не представляю себе, зачем ему понадобилось снимать квартиру в Клеркенвелле, если у тебя уже есть собственное жилье!

— Может быть, у него старомодные представления о том, как заводить любовницу? — высказывает предположение Кэти.

— Мы вместе уже почти год, — отвечает Эмма. — Он опасается приезжать в Ноттинг-Хилл, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из своих знакомых, вот я и решила переехать, а свою квартиру сдать в аренду. Он собирается оплачивать новую квартиру, и мы уже вместе купили кровать.

По некоторым причинам последняя деталь производит на меня самое сильное впечатление. Совместная покупка кровати — это больше чем простая деловая операция. Это один из тех провокационных моментов, которые неизбежно настигают тебя, даже если ты их ожидаешь. Ширина кровати — всегда яблоко раздора — обычно изобличает некоторую степень вероятности, планирует ли данная пара заводить детей, собак, любящих спать на кроватях, или, еще более радикальное предположение, секс с третьими лицами. Цена определяет степень обязательств. Чем более дорогая покупается кровать, тем дольше гарантия отношений.

— Сколько она стоит? — спрашиваю я.

— Аренда? — уточняет Эмма.

— Кровать!

— Девять тысяч пружин, двадцать пять лет гарантии, суперкоролевская, с четырьмя резными фигурками, три из них на фронтальной стороне.

И тут я понимаю: он не на шутку влюблен.

— Однако существовал риск, что кто-нибудь мог узнать вас в магазине кроватей! А я-то считала, что банкиры всегда очень неохотно идут на риск! — Я представляю себе их, подпрыгивающих на матрасах в кроватном отделе магазина «Джон Денис».

— Он заказал ее по телефону…

О, теперь я знаю: он купил точно такую же кровать, какая стоит у них с женой дома. Держу пари, что они жили и Клеркенвелле, до того как переехали в западную часть Лондона.

— Послушайте, я очень хочу вас всех с ним познакомить, тогда вы поймете, какой он прекрасный человек. Сейчас он как в ловушке: его брак закончился задолго до того, как он встретил меня. Это только формальность. Они занимаются сексом всего два раза в месяц.

— Два раза в месяц? — переспрашиваю я с набитым чипсами ртом. — Не так уж плохо, если учесть четверых детей и хорошую работу.

— Но это все казенное и ничего не значит. Она вдруг может вспомнить, что забыла что-то там сказать домработнице, прямо посреди акта, или остановиться, чтобы записать «Забронировать билеты на клоуна Коко», или что-то в этом роде.