Он указал на комод, стоящий за дверью. Там и лежали мои вещи, аккуратно сложенные стопкой. Вчерашние трусики, любовно свернутые пополам, поверх лифчика, видавшего лучшие дни, и пара стареньких джинсов «Ливайс».
— Это ты сложил? — нервно спросила я.
— Внимание к мелочам, Люси, — ответил он, — только и всего!
И снова погрузился в воду.
Разговор был окончен, но никто не отважился бы утверждать, будто я не могла предположить, что с ним нас ждет. Ах да, в то утро нас ждала постель…
Пока он валяется в ванне, я чищу зубы и произвожу критическую инвентаризацию его тела, начиная с макушки. Волосы по-прежнему темные, почти черные, разве что слегка поредевшие— но это заметно лишь моему экспертному взгляду. Вокруг глаз борются за превосходство веселые и грустные морщинки. Небольшая хмурая складка между бровями — в зависимости от положения дел с его библиотечным проектом в Милане: она то становится глубже, то разглаживается. Подбородок несколько тяжеловат; Том много ест, когда волнуется. Меньше острых углов — везде живот и грудь стали более мягкими, но удивительно привлекательными. Я должна не забыть сказать ему это! Надежный мужчина, который обеспечивает комфорт и привычные любовные ласки, щедро черпая их из довольно обширного репертуара. Привлекательный мужчина, как говорят мои подруги. Голова его внезапно показывается из воды, и он спрашивает меня, на что это я так уставилась.
— Как долго мы уже знаем друг друга? — спрашиваю я.
— Двенадцать лет, — отвечает он, — и три месяца.
— А на каком этапе наших отношений мы оба начали надевать в постели пижамы?
Он тщательно обдумывает вопрос.
— Думаю, это произошло зимой 1998-го, когда мы жили на западе Лондона и, проснувшись однажды утром, увидели, что окно изнутри покрылось льдом. Ты тогда надела мою пижаму.
Он был прав, в первое время я исповедовала интимный и естественный принцип совместного использования вещей, который, как мне казалось, отражал глубину и широту наших отношений. Но спустя год нашей совместной жизни он усадил меня за кухонный стол и объявил мне, что не согласен, чтобы я и далее пользовалась его зубной щеткой.
— Ты знаешь, сколько у нас во рту микробов? Любой уважающий себя дантист скажет тебе, что у тебя во рту их больше, чем в заднице. Слюна передает все виды заболеваний!
— Я в это не верю, — возразила я, не зная, что еще сказать.
— Гепатит и СПИД передаются орально, — утверждал мой супруг.
— Но в любом случае ты их схватишь, потому что мы занимаемся сексом, — попыталась я призвать на помощь логику.
— Нет, если использовать презервативы. Если ты облизываешь свои контактные линзы, перед тем как вставить их в глаза, то можешь с таким же успехом обтереть их сначала о свою задницу.
Было ясно, что эта содержательная беседа вызревала в течение продолжительного времени. Я с ним согласилась, и подобных проблем больше не возникало. Хотя я по-прежнему пользовалась его зубной щеткой и облизывала свои контактные линзы, но никогда не делала этого в его присутствии, тем не менее, иногда вечером он проводил пальцами по щетинкам и подозрительно взирал на меня, видимо, задаваясь вопросом, почему они влажные.
— О чем ты думал под водой? — спрашиваю я его с искренним любопытством.
— Подсчитывал, сколько времени мы сэкономим, если будем насыпать в тарелки рисовые хлопья накануне вечером. Может быть, около четырех минут… — И вода снова сомкнулась над его головой.
Однако через секунду всплыла, и он сообщил — в качестве извинения за свою недавнюю вспышку, — что отвезет Фреда в его новый детский сад.
— Я действительно с удовольствием это сделаю, — добавляет он. — Кроме того, ты можешь не найти дороги.
И я рада, ибо знаю: хоть я и должна испытывать облегчение оттого, что Фред начинает ходить в детский сад и впервые за восемь лет у меня появится время для себя, сегодняшний день я проведу в слезах — мне жаль Фреда.
Так и есть. Спустя полчаса я обнаруживаю себя понуро бредущей по тротуару вместе с Сэмом в школу. Я обнимаю его за плечи и надеюсь, со стороны это выглядит естественной материнской лаской.
— Мы опаздываем? — спрашивает Сэм, уже зная ответ, потому что как раз в тот момент, когда мы собирались выйти за дверь, Джо, пробегая мимо кухонного стола, опрокинул пакет молока и облил себя и меня. Десять минут промедления. Несмотря на спланированную подготовку, заранее упакованные школьные завтраки, одежду, аккуратно сложенную на стульях, обувь, выстроенную парами у входной двери, завтрак, уже стоящий на столе, зубные щетки, с вечера положенные по обеим сторонам раковины, невозможно предотвратить внезапные осложнения. Чтобы прийти в школу вовремя, все действия должны быть отрегулированы так же точно, как управление воздушным движением в Хитроу: любое незначительное отклонение может привести к сбою всю систему.
— Ничего страшного, — говорю я.
Меня чрезвычайно озадачивает одно обстоятельство: я легко составляла блок главных событий для программы «Вечерние новости»[3] менее чем за час, но совершенно не в состоянии справиться с проблемой утренних сборов своих детей в школу.
Кажется невероятным, что я могу обеспечить приезд членов кабинета министров поздно вечером в студию, чтобы они были «поджаренными» Джереми Пакеманом[4]. Но не могу уговорить своего младшего сына не стаскивать с себя одежду.
— Бог больше, чем карандаш? — спрашивает Джо. Для своих пяти лет он задает слишком много вопросов. — Если не больше, то его ведь могут съесть собаки?
— Только не те, которые ходят по этим улицам, — ободряюще заверяю я. — Эти собаки очень воспитанные.
И это правда. Мы тащимся по территории с самым высоким налогообложением на северо-западе Лондона. Здесь нет стриженных «под зубило» мальчиков с бледными одутловатыми лицами, выгуливающих питбулей. Нет контор «Уильям Хилл»[5]. Нет рулетов из индейки[6]. Нет подростковой беременности. Здесь в ходу званые обеды.
Сегодня первый день нового учебного года, и на всех школах подняты флаги. Дети идут учиться, а сердобольные родственники торопливо, словно в последний раз, пихают в их зазевавшиеся рты кусочки тостов, горсти хлопьев из разноцветных баночек и коробочек.
Мое зрение ослаблено близорукостью до уровня восприятия наиболее ярких штрихов действительности, наподобие импрессионистических мазков, и по дороге я вспоминаю один момент две недели назад на побережье Норфолка, когда я стояла на берегу Северного моря, в шерстяной вязаной шапке, натянутой до бровей, и укутанная в шарф, замотанный вокруг шеи и доходящий почти до глаз. Восточный ветер, не типичный для этого времени года, дул мне прямо в лицо, заставляя глаза слезиться. Мне приходилось непрерывно моргать, чтобы хоть как-то прогнать туман. Как будто смотришь сквозь мутную призму. Едва лишь мне удавалось сфокусировать взгляд на чайке или особенно красивом камне, картина тут же разбивалась на хаотичное нагромождение различных очертаний и красок. Это меня поразило, потому что это было в точности похоже на то, как я сама ощущала свою жизнь. За эти годы я словно распалась на мелкие частички, одна другой меньше. Теперь, перед лицом перспективы трех свободных дней в неделю, я думаю о том, что настало время восстановить целостность свою и окружающего меня мира, вот только я уже не помню, как все эти кусочки сложить вместе. Есть Том, дети, моя семья, друзья, школа — но все это разрозненные элементы, и нет единого целого. Где-то в водовороте домашних дел я действительно потеряла себя. Я знаю, откуда пришла, но не понимаю, куда иду. Я пытаюсь уцепиться за самую большую картинку, но не помню, какой она должна быть. Восемь лет назад я оставила работу, которую любила, — режиссера программы телевизионных новостей. Оказывается, тринадцатичасовой рабочий день и материнство — вещи малосовместимые. Кто бы ни убеждал меня, что работать полный рабочий день и иметь детей равняется тому, чтобы иметь и то и другое одновременно, был не очень силен в математике. Всегда оказывалось, что чего-то не хватает. Включая остаток нашего счета в банке, который не менялся в лучшую сторону, поскольку мы платили няньке. И, кроме того, я очень тосковала по Сэму.
Восстановительные задачи — дело не одного дня и, может быть, года. А вот то, что я должна сделать прямо сейчас, видя впереди детскую площадку, — это придумать несколько запасных ответов на те неминуемые дружелюбные глупости, которыми обычно отмечается начало каждого учебного года. Что-нибудь простое и незамысловато-абстрактное — подробности никого не интересуют.
«Лето было трудным, кульминацией неприятностей из-за недостатка наличности стал неудачный отдых в кемпинге в Норфолке, во время которого я погрузилась в жуткое самоедство, переоценивая ключевые моменты своей жизни (беспорядочно, поскольку в этом мой муж прав — я не умею определять приоритеты), например: решение оставить работу после рождения детей, состояние нашего брака и нехватку денег.» — Я представляю, как произношу эти слова, отчаянно жестикулируя, чтобы показать всю глубину своих чувств. — «О, я еще не сказала, что мой муж хочет, чтобы мы сдали наш дом в аренду и переехали к его матери — на год, до тех пор, пока наша финансовая ситуация не станет более стабильной?»
Каникулы были водоразделом, мы оба знали это. Но их последствия стали очевидны не сразу.
— Мама, мама, ты меня слышишь? — это Сэм.
— Извини, просто задумалась, — отвечаю я, а он повторяет вопрос: не похож ли он на собаку-поводыря? — Немного, — говорю я, скосив глаза на дорогу.
Впереди я вижу расплывчатые очертания идущего нам навстречу мужчины. Кажется, он разговаривает по мобильному телефону. Теперь провел рукой по темным густым волосам… Знакомый жест! Этот мужчина мне запомнился с прошлого учебного года. Я прозвала его Прирученный Неотразимец — да, да, именно так. Однажды он при мне авторитетно рассуждал о том, что именно должен включать самый питательный завтрак ребенка, который мы даем ему в школу. А еще я подметила, что он весьма не прочь покофейничать утром с мамашами. Однако дело не в нем. Запомнила я его совсем не поэтому. В его движениях и взгляде есть что-то первобытное. Особенно когда он молчит. Какое-то животное обаяние.
Я узнала его даже издалека. И в странном наслоении мыслей мне внезапно приходит в голову, что появился он в этот момент не случайно — ибо невольно стал частью той картины жизни, которую я сейчас себе представляла. Я проклинаю свою утреннюю торопливость и самонадеянность: ни клетчатые пижамные штаны, выглядывающие из-под длинного бесформенного пальто, ни само это пальто, в котором я надеялась выглядеть небрежно-шикарной, не сработали — стиль «нижнего белья в качестве верхней одежды» сегодня мне явно не удался. Однако предпринимать что-либо поздно. И прикрываться сыновьями тоже уже бесполезно. Я лишь украдкой проверяю, не осталось ли на моих глазах вчерашней не смытой косметики — для этого я на мгновение приближаю лицо к боковому зеркалу припаркованного тут же внедорожника. И в ужасе отскакиваю: стекло автоматически опускается, и я вижу перед собой лицо удивленно взирающей на меня дамы. Смерив меня взглядом, она любезно осведомляется, что это я такое делаю.
— Боже мой, да вы похожи на панду! — восклицает затем эта безумно привлекательная мамочка, моя Немизида от гардероба — Само Совершенство. Она открывает бардачок, и я вижу его содержимое, включающее полбутылки «Мот», ароматизированную свечку «Джо Малой» и подушечки для удаления макияжа с кожи век.
— Как вы все успеваете? — спрашиваю я ее, с благодарностью вытирая глаза. — У вас есть какая-то система?
Она бросает на меня еще один недоуменный взгляд.
— Прислуга.
— Хорошо провели лето? — как ни в чем не бывало произношу я положенное.
— Чудесно! Тоскана… Корнуолл… А вы?
— Великолепно, — заученно отвечаю я, но она уже смотрит куда-то вперед, на дорогу и нетерпеливо постукивает пальцами по рулевому колесу.
— Мне пора, а то я опоздаю! Астанга-йога. Кстати, это на вас шотландский плед? Оригинально.
А Прирученный Неотразимей легко и неторопливо продолжает приближаться к нам. И вот уже приветственно машет мне рукой. Я отвечаю тем же. И тут замечаю, что другая его рука в гипсе. О, счастье! Есть повод, прямо-таки взывающий к разговору!
— Вы сломали руку!.. — восклицаю я, кажется, с излишним энтузиазмом.
— Да, — кивает он. — Упал со стремянки. У приятеля в Хорватии дом, и я…
Он не договаривает и выжидающе смотрит на меня с улыбкой. Я же вдруг слышу, как ненатурально замедленно, с какими-то модуляциями произношу:
— Должно быть, это действительно очень… расслабляет. — Я говорю безумно медленно и хрипло, и мой голос делается похож на голос Мариэллы Фроструп.
Его улыбка мгновенно гаснет. Моя мелодекламация не соответствует общепринятому канону светского общения среди родителей, которого он ожидал.
"Тайная жизнь непутевой мамочки" отзывы
Отзывы читателей о книге "Тайная жизнь непутевой мамочки". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Тайная жизнь непутевой мамочки" друзьям в соцсетях.