— А каков архитектор от Тома? — спрашивает ее Эмма, обозначая конец дальнейших самобичеваний.

— Он великолепен, — отвечает она. — Свет в конце туннеля. Во всех отношениях. Почти. Он умный, веселый, с ним здорово заниматься сексом, изумительным сексом. Я в неоплатном долгу перед Томом. Единственный отрицательный момент — это мужчина, с которым он делит жилище, который к тому же его лучший друг, — продолжает она.

— Неужели ты уже собралась переехать к нему? Не рановато ли?

— Люси, я никогда снова не буду жить с кем-то вместе, — возражает она. — Я не собираюсь подвергать себя испытаниям подобным образом. Я сумела организовать свою жизнь, теперь я зарабатываю хорошие деньги, Бен живет в пансионе. Я не хочу больше никогда зависеть от мужчины в финансовом вопросе.

— Ну, это немножко чересчур, — говорю я. — Хотя надо признать, что большинство архитекторов живут в состоянии постоянной экономической неуверенности.

— Я говорю о том, что мужчина, с которым он живет, кажется, некоторым образом ревнует ко мне.

— Ты думаешь, что между ними есть подводное сексуальное течение? — восклицает Эмма приглушенным голосом откуда-то изнутри холодильника, доставая еще одну бутылку белого вина. Я считаю бутылки на кухонном столе и прихожу к выводу, что каждая из нас уже выпила по целой.

— Я не разговаривала с ним об этом, потому что хотя это кажется мне очевидным, он не обращает на это внимания, но пока нет ничего такого, что подтверждало бы скрытый гомосексуализм, — рассуждает Кэти. — За исключением, может быть, склонности к анальному сексу.

— Так откуда ты знаешь, что он ревнует? — спрашиваю я, заинтригованная.

— Ну, сначала это были мелочи. Если я звоню ему домой, например, он никогда не передает ему мои сообщения, а пару раз он говорил, что Пита нет дома, хотя я была уверена, что он на месте. Я была бы рада не обращать на это внимания, но несколько раз во время наших встреч его сосед вел себя поистине странно. В первый раз я ужинала вместе с ними обоими, что само по себе уже странновато. Пит хозяйничал на кухне, а тот сидел в гостиной, внушая мне, что Пит закоренелый холостяк и что он никогда не будет в состоянии связать себя постоянными узами с кем бы то ни было. По его словам, он подобен самцу сороки, постоянно жаждущему подружек своих приятелей и все время неудовлетворенному своими собственными, оставляющему после себя следы несчастий и разрушений.

— Может быть, это правда, и он пытался предостеречь тебя, чтобы ты не увязла слишком глубоко, поскольку знает, что у тебя уже был неудачный опыт? — высказывает предположение Эмма.

— Я была бы рада предоставить ему презумпцию невиновности в этом, — отвечает Кэти. — Затем, в другой вечер, я думала, что получаю сексуальные сообщения от Пита, а потом обнаружила, что это кто-то другой.

— А каким образом ты это поняла? — оживляюсь я.

— Я устроила западню. — Она зло усмехается. — Я назвала кое-что, чего Пит и я никогда вместе не делали, как будто это случилось на самом деле, и он проглотил наживку.

— И о чем шла речь?

— Я прикинулась, будто мы с Питом были на вечеринке, где у нас якобы был секс еще с одной женщиной, в ванной комнате. Провела его прямо через все это, как будто все это было на самом деле, и потом в конце он сказал, что это было лучшее эротическое приключение в его жизни, и что он действительно хотел бы пережить подобное еще раз. Кто еще мог иметь доступ к телефону Пита вечером?

— А что насчет мужчин и любви втроем? — не унимаюсь я.

— В действительности это не есть «любовь втроем», — говорит Кэти. — Речь идет о сексе с двумя женщинами — не о том, чтобы женщины занимались сексом друг с другом, а о том, что мужчина занимается сексом с ними обеими. В этом нет ничего демократического.

— А что ты сделала в отношении плана Гая? — спросила я Эмму.

— Я последовала твоему совету. Сказала, что у меня сыпь от бразильского ореха, даже купила его, чтобы сделать все более достоверным, и заработала сыпь, что является наиболее болезненным переживанием во всей этой коллизии. В результате он направил свои фантазии в другую сторону — теперь они о том, чтобы заняться сексом в его офисе. Это гораздо менее сложно, чтобы от этого отказаться, и на самом деле очень возбуждающе, потому что есть риск быть застигнутыми врасплох. В этом виновата ты, Люси, поскольку планы возникли именно после тех сообщений, которые ты ему послала.

— Итак, что еще натворил нахальный сосед? — спрашиваю я, снова поворачиваясь к Кэти.

— В другой раз вечером я пришла туда раньше Пита, и он начал флиртовать со мной совершенно недвусмысленным образом.

— Что он делал? — опять допытываюсь я: с момента моей встречи с Робертом Бассом научиться распознавать такого рода признаки вдруг становится для меня очень важным. Однако в том, что она говорит дальше, нет ничего необычного.

— Он подошел сзади, когда я открывала бутылку вина на кухне, и провел пальцами по моему позвоночнику. Это было почти незаметно; начал сверху и медленно прополз вниз по спине, по моей кофточке, и остановился, когда достиг участка открытой кожи ниже, а потом убрал палец.

Мы с Эммой рты пораскрыли.

— Ужасно то, что, хотя мне следовало найти все это противным и заставить его немедленно прекратить, я позволила ему продолжить, поскольку мне это очень даже понравилось. Он тоже очень привлекательный, такой, знаете, в столичной спокойно-сексуальной манере…

— Может быть, им нравится делиться любовницами? — предполагаю я.

— Кто знает… Я не хочу ничего говорить Питу, это может поставить под угрозу их дружбу, а мы, вероятно, так или иначе разбежимся перед Рождеством. Я только посмотрю, куда это все меня приведет. Еще одна проблема в том, что Пит всегда хочет таскать его повсюду вместе с нами. Как будто они женаты. Они живут вместе уже восемь лет.

— Очень интригующе, я должна спросить Тома, как он это понимает, — говорю я. Кажется неправдоподобным, чтобы он проводил каждый день с этим человеком и никогда ничего подобного в нем бы не заподозрил.

— В сексуальном плане он определенно открыт для любой дряни, — продолжает Кэти. — Он действительно не стеснен условностями, берет меня с собой в такие места, где я забываю, кто я есть.

— Звучит прекрасно, — вставляю я замечание, имея в виду себя и пытаясь отвлечь ее от самоанализа.

— У меня было достаточно хорошего секса, чтобы понять, что это не означает любовь, — тихо говорит Эмма. — И на самом деле, я думаю, мне следует помнить, кто я. Самое лучшее, что я могу сделать, — покончить с этим сейчас. Беда в том, что желание постоянно. Ты никогда не пресыщаешься. И с каждым последующим днем я теряю еще немножко контроля. Я никогда не буду готова к тому, что все может стать обыденным и семейным, я все время в состоянии бесконечной жажды.

— Это не выглядит таким уж тяжелым испытанием, — говорю я. — Знаешь, если бы сексапильный Прирученный Неотразимец постарался хотя бы наполовину продвинуться в тот вечер, я не знаю, как бы я смогла устоять. Ощущение его руки на моей коже было таким острым. Иногда я думаю, что не смогу жить, не испытав это ощущение еще хотя бы раз, перед тем как умереть.

— О! — говорит Эмма, слегка ошарашенная. — Значит, вы ходили туда только для того, чтобы выпить? Ничего себе…

— Между прочим, это Кэти все организовала, если ты помнишь, — оправдываюсь я. — К тому же одни мы были совсем не долго, пока не пришла еще одна мамочка.

— Я действительно не думала, что это случится, — заявляет Кэти. — Я бы совсем не хотела быть ответственной за что-то, что могло бы подвергнуть опасности ваши с Томом отношения. Если ты потерпишь неудачу, то для нас, оставшихся, вообще не будет никакой надежды!

— Может быть, и нет никакой надежды для любой из нас, — говорю я.

— А не могла бы ты вернуться назад, к началу ваших с Томом отношений и возродить немного той страсти? — Нa лице Кэти любопытство.

— Это похоже на то, чтобы попытаться разжечь костер, после того как ты его уже потушила. Проблема в том, что хотя именно секс делает детей, но именно дети убивают секс, — объясняю я. — У нас никогда нет времени, и мы постоянно измученные. И наши сексуальные часы идут по-разному. — Подруги смотрят на меня в замешательстве. — Женщинам нравится заниматься сексом вечером, а у мужчин сексуальное желание достигает максимума в восемь часов утра. Натуральная контрацепция.

— Мы никогда в нашем браке не заходили так далеко, чтобы достичь данного пункта, поэтому, может быть, тебе следовало бы считать это достижением, — замечает Кэти.

— Кроме того, мы никогда не бываем в постели одни, — продолжаю я. — Иногда это похоже на «музыкальные стулья». Мы просыпаемся утром, и ни один из нас не оказывается в той же самой постели, куда мы ложились спать.

— Разве нельзя отнести детей назад в их кроватки? — наивно изумляется Эмма.

— Можно. Но часто мы так измотаны, что вставать и куда-то идти нет никакой возможности. И, кроме того, они хитрые — проскользнут под одеяло и лежат в ногах, как собачки, так что мы их даже не замечаем.

— А как насчет того, чтобы попробовать нечто совсем другое, например, тантрический секс? — Это Эмма.

— Отнимает слишком много времени. Чтобы мы ни делали, это никогда не длится дольше, чем двадцать минут, — говорю я. — Хотя это главный пункт в долгосрочном списке того, что надо сделать.

— Что именно? — уточняет Кэти.

— Заняться сексом с Томом, — как ни в чем не бывало докладываю я.

— А что еще в этом списке? — осторожно интересуется Кэти.

— Ну, например, решение проблемы с моими долгами по кредитным картам, поиски домработницы, которая действительно могла бы стирать и гладить. Поиск работы на неполный рабочий день. И развеять прах моей бабушки у нее на родине. Я забыла сделать это, когда мы были в Норфолке.

— А где он сейчас? — ужасается Эмма.

— В сушильном шкафу. Это кажется мне подходящим местом для его хранения. Удобно и надежно. Как она сама.

— Но все это выглядит как рабочий список неотложных дел. — Эмма моментально отвлекается от своих проблем. — Смерть, долги, грязное белье… Причем здесь секс? Неудивительно, что ты лишилась присутствия духа при таком существовании. Однако в действительности все это нетрудно уладить.

— Но если я все это улажу, что останется? — вопрошаю я. Они смотрят на меня в неподдельной тревоге. — Я имею в виду, что если я решу все эти проблемы, то, возможно, обнаружу, что на самом деле они — клей, соединяющий все вместе, и что без них все распадается. Я стараюсь не следовать интуиции.

— Но это иррационально, Люси, — говорит Кэти. — Если бы ты уладила их, то смогла бы чувствовать, что у тебя все под контролем.

— Возможно, я хочу быть неконтролируемой, — беспечно заявляю я. Однако, когда вижу их озабоченные лица, смягчаюсь. — Или хотя бы выйти из-под контроля на какой-то определенный период времени, чтобы вспомнить, что при этом чувствуешь.

— А какого рода дела в твоем краткосрочном списке? — спрашивает Кэти.

Я вручаю им свой дневник и указываю на парочку захватанных страниц в самом конце. Страницы очень потрепанны. Уголки оборваны, а чернила просочились сквозь страницы. Записи выглядят как иероглифы. Со странными словами, написанными разноцветными ручками.

— Это какой-то шифр? — спрашивает Эмма.

Я начинаю читать сверху вниз правую страницу:

— Шампунь от вшей, день рождения Сэма, зубная щетка Фреду, вакцинация детей, анализ мазка, вощение зоны бикини…

Эмма опять скребет свою голову.

— Это из-за того, что тут говорится про шампунь от вшей. Если ты легко поддаешься внушению, даже один вид этих слов может заставить кожу твоей головы зудеть, — поясняю я.

— Зачем тебе вощение зоны бикини посреди зимы? — осведомляется Эмма.

— Оно стоит в списке с мая, — невозмутимо отвечаю я.

— Не пытайся сбить меня с толку, я знаю твои уловки, чтобы избежать разговора! — Эмма пересчитывает пункты моего списка. Насчитав двадцать два, она останавливается. — Не могу понять, как может быть все так запутано. Наверняка ты могла бы выполнять ежедневно по одному пункту, и тогда в течение месяца он был бы исчерпан, и ты смогла бы приступить к выполнению долгосрочного списка, — размышляет она вслух.

— Каждый день появляются новые пункты, которые приходится добавлять в этот список. Есть еще один — на холодильнике. Там другие, еще более неотложные дела. А ежедневные — приготовление и упаковка завтраков, приготовление соуса болоньезе в промышленных масштабах, подготовка домашних заданий, стирка и так далее — вообще туда не включаются. — Я чуть было не упомянула беспорядок, который оставила после себя в гостиной, когда увидела, что вид у нее становится скучный.