Если замужество подобно пейзажу, то на северном норфолкском побережье тем летом, я думаю, я достигла моего естества. Я оглядываюсь на себя с берега и вижу простирающиеся болота и за ними линию страдающих артритом деревьев, их ветви изогнулись в непредсказуемых позах под порывами ветра. А впереди было море, суровое и вероломное. В зависимости от прилива оно могло либо нести тебя милю за милей вдоль побережья до Кромера[95], либо вдаль по направлению к Голландии.

Я видела, откуда я пришла, но не видела, куда иду. Я представляла себя на борту одного из огромных пассажирских кораблей, дрейфовавших на горизонте, в качестве предмета багажа с надписью на боку «Пункт назначения неизвестен».

Мои уши внутри так ломило от холода, что даже боль в горле не казалась мне столь ужасной. Это успокаивало. Я чувствовала себя ничтожной по сравнению с силами природы. Они позволяли мне сбежать от себя на некоторое время. Мы стояли в ряд на берегу, наклонившись вперед против ветра, нагнув головы, прижавшись друг к другу, как солдаты при отступлении; Фред держал нас за руки, поскольку мы боялись, что сильный порыв ветра может свалить его; Джо боялся, что его, как Дороти в начале книги «Волшебник из страны Оз», ветром унесет на небо.

— Он дует прямо из России! — крикнул мальчикам Том про ветер, и даже Фред, ничего не знающий о России, вздрогнул. — Вот почему он такой сильный!

Я достала из сумки джемпер и натянула его на кофту.

— Не так уж и холодно! — кричал Том сквозь ветер. — Хуже, когда на вас нет трусов, это точно! Мои яйца — тень несуществующих прежних!

— Ты обещал, что не будешь больше упоминать о трусах! — прокричала я в ответ.

— Это услуга за услугу! Если ты перестанешь жаловаться на погоду!

— Но именно ты говоришь, что холодно! Я не жаловалась, я просто надела еще один джемпер!

— Я образно говорю! Надевание еще одного джемпера — скрытая критика! Надевай свои джемперы не так демонстративно!

— И где, по-твоему, я должна надевать свои джемперы? — Я махнула рукой в сторону безлюдного берега. Черно-белая сорока повернула ко мне голову, глубоко втянутую в тело, чтобы сохранялось тепло, и с любопытством посмотрела на меня, как бы спрашивая, почему я так взволнована. «Сохраняй свою энергию», — казалось, говорила она.

— Я только не понимаю, как ты могла забыть положить мои трусы, когда для Сэма положила десять пар, для Джо — шесть пар шорт и три панамы для Фреда. Это все совершенно иррационально, Люси. Разве ты не составляла список перед отъездом? — вдохновенно орал Том. Даже сквозь завывание ветра его голос казался чересчур громким.

— Почему бы тебе не подумать обо всех вещах, которые я не забыла? А не наоборот? Ты мог бы сам собрать свои вещи! — не сдавалась я.

— Но ты же знаешь, насколько я был занят, стараясь утрясти эту проблему с Миланом!

— Ну, ты мог бы купить несколько трусов в Холте[96]! — Я не собиралась сдавать позиции.

— Я не делаю этого из принципа. — В его голосе появилась ханжеская нотка.

— И что же это за принцип? — спросила я, тотчас сообразив, что такой вопрос был стратегической ошибкой.

— Принцип в том, что ты должна учиться на собственных ошибках и никогда больше не забывать упаковывать мои трусы, если я вынужден обходиться неделю без них, — самодовольно ответил он.

— Не забуду, потому что больше я никогда не буду собирать твои вещи. Ты просто смешон, Том, я даже не собираюсь отвечать на это.

И потом мы начали смеяться — это и в самом деле было абсурдно, и дети тоже смеялись вместе с нами, не понимая почему. Смех смехом, но все это было несколько неестественно.

Мы были семьей, высаженной на необитаемом острове. Обреченные на пребывание в компании друг друга в одной палатке объемом приблизительно тринадцать кубических метров. Это я знала, поскольку Том и Сэм провели один из дождливых дней с рулеткой в руках, делая точные подсчеты. Дела пошли неладно с того момента, как мы покинули дом. Будущее библиотеки Тома в Милане — проекта, который отнял у него уже более двух лет, — было под вопросом. Наше финансовое положение было мрачным. Компания Тома инвестировала слишком много денег в эту библиотеку. Когда мы стояли на мостовой перед домом, пока он загружал машину, я впервые начала задумываться над тем, что, вероятно, нам придется продать дом.

Я наблюдала за ним, расставляющим в ряд багаж на тротуаре и пытающимся найти оптимальное решение для укладки. Он был не в состоянии контролировать причуды миланского планового отдела, но мог создать впечатление порядка на борту автомобиля.

— Наверное, если это целиком влезет, практически не имеет значения, как там все уложено? — умоляла я его от лица нетерпеливых детей, пристегнутых ремнями на заднем сиденье.

— Система, все дело в системе, — бормотал Том. — Я пытаюсь определить, что нам потребуется в первую очередь, когда мы приедем, чтобы положить это сверху. Ты знаешь, что будешь готовить на обед?

Еще одна проблема. Но та, которая может и должна подождать, потому что думать до девяти утра о том, что мы будем есть на обед, — это шаг, близкий к психическому расстройству.

— Мы что-нибудь сообразим, — ответила я. — Или перекусим по пути.

— Но если мы будем останавливаться по пути, это требует другой системы, — сказал он, начиная укладывать маленькие складные стулья поверх канистр с газом. — Мы будем останавливаться в кафе на заправках или перекусим сандвичами на обочине дороги?

— Ты должен согласиться, Том, что нам нужна определенная степень гибкости! — Я изо всех сил пыталась избежать еще одного спора. — Незнание того, что может произойти, раскрепощает. На самом деле лишь бесконечно повторяющийся установленный порядок убивает человеческий дух.

Он посмотрел на меня так, будто я существо с другой планеты. Я закрыла дверцу со стороны пассажира и открыла бардачок. Вот тогда-то я и обнаружила там паспорт. Сэм это видел.

— Не говори ничего, — сказала я ему.

Он понял. Когда-нибудь Сэм станет очень хорошим мужем.

Потом были эти трусы. Чувствуя свою вину, однажды днем после нашей ссоры на побережье, в тот единственный день, когда солнце твердо решило появиться более чем на пару часов, я предложила вернуться в Холт и найти магазин нижнего белья. Это был своего рода жест, свидетельствующий о перемирии между мной и Томом. Двустороннее мирное соглашение.

— Ты уверена, Люси? — признательно произнес он. — Это так мило с твоей стороны.

— Мы можем находиться в денежном затруднении, но новые трусы не сильно ухудшат наше положение. Тем не менее, это великодушно с моей стороны, — согласилась я, потому что хотела накопить достаточно очков, чтобы спокойно дожить оставшиеся три дня нашего отдыха. Конечно, нельзя сказать, что я обрекала себя на самопожертвование, собираясь провести один из послеобеденных промежутков времени в компании с самой собой, разглядывая витрины магазинов в одном из городков северного Норфолка, торгующих пятью различными сортами оливкового масла, и отказавшись от посещения загородного торгового комплекса. Наоборот, я была счастлива побыть в одиночестве и оставить Тома на пляже с детьми после полудня.

В Холте я быстро нашла магазин, который восторженно кичился своим отделом нижнего белья. Широта и глубина его ассортимента были удивительными для магазинчика такого размера и местоположения. Здесь было все — от безвкусных маленьких вещиц пастельных оттенков до модных трусов «Жокей» таких расцветок, каких я не видела со времен моей юности, когда Марк заявил, что будет носить только красные трусы, чтобы показать «свои верительные грамоты» в качестве «страстного Любовника». Там были также женские кружевные трусики и лифчики, при виде которых я чуть не заплакала: они были такими белыми и изящными и неминуемо стали бы потрепанными и серыми в течение недели моего обладания ими. К тому же они были очень дорогими, а поскольку библиотечный проект Тома на неопределенное время задерживался, а мой долг по кредитной карте давно вышел из-под контроля, я отказалась от искушения, но не могла покинуть магазин, не примерив их.

Я стояла там, перед зеркалом. Выходило, что каким-то образом они сокращают жировые складки вокруг моего живота и делают мои груди более упругими. Поэтому, выбрав для Тома пару разумных удлиненных шорт из плотного белого хлопка, которые защитят его мужское достоинство от любого морского шквала, я решила, что постою в этом лифчике и трусиках еще немного, чтобы продлить удовольствие.

Я предавалась мечтам под большой вывеской, гласившей «Белье для него и для нее», с красным сердцем, нарисованным между словами «для него» и «для нее», когда вдруг поняла, что нахожусь там уже не одна. Какой-то мужчина что-то высматривал в секции «Калвин Клайн». Я задумалась, не страдает ли мужское «эго» при покупке трусов маленького размера и не следует ли мне обменять трусы, которые я выбрала для Тома, на большие, когда мужчина повернулся ко мне, и я тут же узнала его.

Прошло десять лет, он стал немного более тучным. Его щеки были розовыми и пухлыми, и я смогла ясно представить, как он должен был выглядеть, будучи толстеньким малышом, потому что избыточный вес означает меньшее количество морщин. Он добавляет мясо к костям. Мужчина выглядел как человек, который любит поесть и выпить. Его волосы поредели, и это делало его лицо непропорционально большим, а под первым подбородком я заметила признаки второго. Широкие мазки были теми же самыми. Пару секунд мы беспощадно разглядывали друг друга, в итоге я пришла к выводу, что время оказалось ко мне несколько добрее, чем к нему, главным образом потому, что мои недостатки было легче скрыть.

— Люси, — произнес он удивленно. — Что ты здесь делаешь? Ты следила за мной?

Я рассердилась. Как типично для него, даже спустя столько времени подозревать, что я выслеживала его! Основы наших отношений лежали в обоюдном флирте, мы перегибались через стол, чтобы посмотреть на что-то в газете немного дольше, чем следует, касаясь друг друга плечами, заставляли друг друга смеяться слишком много, не допуская к месту веселья других людей, и всегда были уверены, что будем сидеть рядом на корпоративных вечеринках. Это было обоюдное преследование. Но под его напускной беспечностью скрывалось непомерное тщеславие. Точно так же, как первое впечатление часто оказывается верным, я была рада убедиться, что незапланированная встреча спустя почти десять лет дала схожее представление о нем. Расстояние не обязательно добавляет очарования сложившемуся образу, что было свойственно Средним векам, когда ностальгия по прошлому и страх перед будущим могли поддерживать взрывоопасное партнерство в настоящем.

— Вообще-то я оказалась здесь раньше тебя, и, думаю, мы оба пришли за одним и тем же, — сказала я, выставляя напоказ мое нижнее белье.

— Не могу решить, какой размер мне брать — средний или большой, — сказал он.

— Средний, насколько я помню, — ответила я.

Он засмеялся. Иногда, когда встречаешь бывшего любовника, простота общения уничтожается прошедшими годами. Тогда возникает чувство утраты: вряд ли может повториться та же самая степень близости. К счастью, я не испытывала к нему прежних чувств.

— Я запал на эти, — искренне сказал он. — Ты не откажешься от кофе?

Думаю, пригласить женщину выпить кофе со стороны мужчины в двадцать первом веке равнозначно тому, как если бы мужчина викторианской эпохи предложил бы ей прийти к нему посмотреть на его гравюры. Это безобидное на вид приглашение, вызванное, очевидно, невинными намерениями, и все же в его основе скрывается желание побыть наедине. Поэтому мы оба побросали выбранное нами белье — пожалуй, даже слишком поспешно — и устремились в маленькое кафе, где чай подавали в надлежащих китайских чашках, на белых скатертях. В течение следующего часа он рассказал мне следующее. Он тут на отдыхе вместе с женой и двумя детьми. Они арендовали перестроенный сарай где-то в пригороде Холта ближе к побережью и платят за него довольно много. Он теперь режиссер и на независимой съемочной площадке в Брэдфорде руководит съемками фильма о любви азиатской девушки и белого юноши. Он член совета Британского института кино. Он проводит много времени в разъездах. У него замечательная жена. Однако необходимость долгое время находиться вдали друг от друга делает совместное существование еще более трудным, поскольку каждый из них живет собственной жизнью. Он никогда не рассказывал ей про нас, и ничего похожего в его жизни больше не случалось. Я не была уверена, верю ли я ему, однако это кое-что говорило о том, каким он хотел казаться. Он ничего не спрашивал обо мне, до тех пор, пока чай в чайнике не остыл и снаружи снова не пошел дождь; это было типично для моего приятеля, я чуть не забыла, насколько самовлюбленным он был.

— А ты чего добилась, Люси? — наконец спросил он.