Том откопал на полу позади пассажирского сиденья «Дорожный путеводитель от А до Я». Он поднял его вместе с маленькой кучкой измельченной бумаги. Очевидно, Ровер устраивал себе гнездо.

— Ради Бога, Люси, что случилось с картой? — спросил муж. — Что-то съело половину Ислингтона.

К счастью, Том был настолько поглощен тем, что пытался восстановить нужную ему страницу, что не заметил маленького хомячка, пристально взирающего на него из глубины бардачка. Но к несчастью, его заметили дети.

— Мамочка, смотри, это Ровер, он воскрес, — сказал Джо.

Ровер выпрыгнул из бардачка прямо на Тома, который, чертыхаясь, подскочил на своем сиденье.

— Папа сказал слово на букву «х», папа сказал слово на букву «х»! — зазвучал хор на заднем сиденье.

Ровер исчез в задней части автомобиля.

Еще полчаса ушло у нас на то, чтобы поймать его и вернуть в неволю, — но мы ссорились так громко, что Ровер отказывался выходить.

— Ты никудышная притворщица, — сказал Том, когда мы закрыли дверцу клетки. — Полагаю, однако, это залог того, что у тебя никогда не будет посторонних любовных связей, или, в крайнем случае, если такое произойдет, ты никогда не сможешь сохранить это в секрете.

— Ну, в этом он прав, — говорит Эмма. — По тебе всегда все видно.

— Дело в том, что и через три месяца хомяк может рассматриваться как определяющий момент, — задумчиво говорю я. — Переломный пункт.

— О чем ты говоришь? — осторожно спрашивает Кэти.

— Ничего определенного, — отвечаю я. — Я лишь имею в виду, что только задним числом можно понять, как одно событие воздействует на другое. Цепные реакции.

— Ты подразумеваешь нечто наподобие того, как эрцгерцог Фердинанд был убит в Сараево? — спрашивает Эмма.

— Точно, — соглашаюсь я.

Я допила свой бокал шампанского, и Эмма снова наполнила его.

— А как развивается пьеса с Прирученным Неотразимцем? — любопытствует Кэти.

— Я потеряла к нему интерес, — говорю я. — Мы стали друзьями. Из офигительной фантазии все превратилось в банальную реальность.

— А что он? — допытывается она.

— Даже не вздрагивает! — Я отвечаю так убедительно, что почти сама верю в это.

— Я бы желала выключить сексуальный ток в отношениях с Гаем, — говорит Эмма. — Это самая трудная часть процесса.

— И каков главный прогноз? — спрашиваю ее я.

— В душе я уже почти приняла решение и могу гарантировать, что все будет окончательно завершено еще до конца этой недели, — загадочно отвечает она. — На самом деле я должна встретиться с ним позднее. Обещаю, что расскажу вам все подробности, как только это произойдет, но сейчас я не хочу говорить, потому что могу спровоцировать нешуточный спор.

— Я не могу продолжать лгать Изобэль, — говорю я. — Это заставляет меня чувствовать себя отвратительно.

— Не могу представить, насколько неудобным это может быть, — усмехается Эмма.

— Возможно, тебе следует постараться чуть больше, — язвительно произносит Кэти.

Эмма не заметила того факта, что ступила на ту территорию, которую топтала Кэти пару лет назад, когда муж оставил ее.

— Если ты испытываешь недостаток аргументов для того, чтобы осуждать Гая, то должна чувствовать собственную моральную обязанность закончить эти отношения сейчас. Дети почти всегда страдают, когда родители расходятся. Они вырастают и вступают в отношения, не имея перед глазами образца, которому должно следовать. Посмотри на себя, ты все еще так задета тем, что твой отец сбежал от твоей матери, что проводишь время только с теми мужчинами, которые никогда не захотят завести семью.

— Однако Бен, кажется, чувствует себя прекрасно, — смущенно говорит Эмма после паузы.

— Да, отчасти. Мы пытаемся представить тот факт, что его родители не живут больше вместе, в позитивном свете. Я говорю мальчику, что ему повезло, потому что у него есть две спальни, два дома, два подарка на Рождество, двойное количество каникул. Но, даже говоря все это, я не очень-то в это верю.

— Послушайте, я почти у финиша! — восклицает Эмма. — Каждый раз, когда я с ним, я нахожу что-то новое, что может не нравиться, и, по сути, я чувствую, что у меня достаточно сил, чтобы окончательно с ним порвать. Мне только нужно найти ему замену.

— Есть кто-нибудь на примете? — спрашивает Кэти.

Я рада ее вмешательству в разговор. Характерная черта Эммы — видеть положение дел только со своей точки зрения.

— У меня начался хороший флирт кое с кем на работе, — говорит она.

— За чем же тогда дело стало? — спрашивает Кэти.

— Он работает в нью-йоркском офисе, — отвечает Эмма. — Но он не женат. Преодолеть океан легче, чем уже существующий брак.

То ли она знает, что это эффективный способ охладить наш пыл любопытства, то ли у нее возник генеральный план, как уйти от Гая, — непонятно. Как бы то ни было, я решаю, что бы ни случилось, рассказать на следующей неделе правду Изобэль — такую, как я ее знаю.

Я допиваю еще один бокал шампанского. И чувствую уже небольшую нетвердость в ногах. Жара, усталость, алкоголь и недостаток воздуха в комнате с деревянными панелями — тяжелая комбинация. Я закрываю глаза. Мир начинает вращаться. Когда я их открываю, около стола стоит мой брат.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я, озадаченная его внезапным появлением.

— Я выступаю завтра утром на конференции, и мне предоставили отель. Ладно, я не останусь тут надолго, иначе выпью слишком много. Кэти сказала мне, что вы придете, поэтому я подумал, не присоединиться ли к вам. Хотите еще выпить? — Он отправился к бару, и я пошла вместе с ним. — Ты не возражаешь против моего вмешательства в ваш девичник?

— Пока ты не спишь ни с одной из моих подруг, — шучу я, интересуясь, сколько раз он «случайно сталкивался» с Кэти.

— Я слишком стар для этого, — говорит он. — Где Том?

— Дома с детьми. Вынужденный исполнять обязанности няни, — информирую его я. — Тот случай, который заставляет тебя желать заплатить кому-нибудь за это. Хотя каждый раз, когда мы платим кому-то, это лишь увеличивает напряжение, не позволяя расслабиться и хорошо проводить время. Однако он уже дважды звонил, а я ушла из дома всего час назад.

Марк заказывает у бармена бутылку пива.

— А как библиотечный проект?

— Все идет своим чередом. Даже не верится. Я уже не представляю жизни без этой библиотеки. Том получит хорошие комиссионные. Так что наше финансовое положение проясняется…

Как обычно, я не могу представить себе ничего более благотворно на меня влияющего, чем присутствие рядом брата. Мы выросли на краю маленькой деревушки, а это означало, что большую часть нашего детства мы играли и развлекались вместе. Правда, при друзьях он на меня покрикивал и вообще изображал, что он мной помыкает, но я знала, что это показное, чтобы не терять лица. Быть подростком само по себе достаточно сложно и без того, чтобы еще отвечать за младшую сестру. Я это понимала и ничего не имела против, потому что их разговоры в основном вертелись вокруг трех тем: девушек, секса и того, как это уравнение заставить работать на них. У моего брата всегда были подружки, и его приятели считали его экспертом.

— Разговаривайте и обращайтесь с ними, как с богинями, — вспоминаю я, как он наставлял друзей. — Тогда все будет готово для захвата. Анализируйте! Они любят анализировать. И — оральный секс. Это главное.

Марк любил женщин, и женщины любили Марка. Даже если они обнаруживали, что на него нельзя положиться. Он создавал дружбу из ничего, из всех этих легких отношений, потому что никогда не жалел добрых слов и с ним можно было разговаривать обо всем на свете.

Было очень немногое, что я подвергала цензуре в разговоре с ним, и думаю, он сказал бы то же самое. Однако сегодня вечером я чувствую дискомфорт, находясь с ним наедине. Он сел на стул у барной стойки, подперев голову рукой и явно не планируя быстрое возвращение к нашему столику. Его подбородок покрыт щетиной, рубашка несвежая. Интуитивно, как обычно это бывает по отношению к членам своей семьи, я чувствую, что он здесь с особой миссией.

— Ты прямо с работы? — спрашиваю я.

— М-м-м… — полусонно мычит он, запрокидывая голову, чтобы сделать пару глотков из бутылки. И продолжает держать ее в руке. Я замечаю, что он бросает взгляды на наш стол, слегка улыбаясь, и потом делает еще один большой глоток пива. — Как поживают мои любимые племянники? — оборачивается он ко мне.

— Великолепно. Чрезвычайно энергичные щенята! Носятся по всему дому, устраивают беспорядок даже тогда, когда хотят прибраться, борются и дерутся, по меньшей мере, несколько раз в день, едят более или менее непрерывно, безостановочно болтают, терзают меня вопросами, большей частью все разом, а затем обвиняют меня в том, что одного я люблю больше, чем другого, если на один вопрос я отвечаю раньше, чем на другой. Уж скорее бы каникулы!

— Это еще почему? — подозрительно спрашивает он. — Ты же не любишь каникулы! И лето — единственное время, когда ты можешь вернуться на работу на полный день.

— Меня умиляет, как все понимают возвращение на работу! Как будто дети — это не работа! — взвиваюсь я. — Да работать гораздо легче, чем заниматься детьми!

— Вот и Джон Макинрой так считает. Я читал его интервью. Он сказал, что играть в финале Уимблдона легче, чем присматривать за собственными детьми. Матери убиваются по разным поводам гораздо чаще, чем все остальные, исключая пожилых католичек.

— Фактически чувство материнства и комплекс вины так переплетены, что невозможно определить, где кончается одно и начинается другое. Чувство вины просто становится второй натурой. Хотя с тех пор, как я оставила работу, в том месте, где должна быть вина, — вакуум, требующий заполнения.

Брат обращается со мной как с одним из своих пациентов, мягко задавая вопросы в виде все более уменьшающихся кругов, до тех пор, пока предмет, за который он хочет взяться, не окажется наконец в фокусе. Но он забывает, что я когда-то была журналистом и провела много времени, наблюдая, как политические деятели увиливают от трудных вопросов.

— Так или иначе, я запланировала множество дел, — говорю я. — Я должна поехать в Дорсет погостить у подруги, потом съездить к маме и папе, и мы собираемся в Италию.

— Что это за подруга в Дорсете? Я встречал ее?

— Ты подразумеваешь, спал ли ты с ней? Ответ на оба вопроса — «нет». Это одна мама из нашей школы. И жена любовника Эммы.

— Звучит запутанно.

— Такая уж ситуация. Моя подруга Изобэль знает, что у ее мужа есть любовница, и она близка к тому, чтобы вычислить Эмму, но Эмма не хочет, чтобы я что-либо рассказывала до тех пор, пока она не выпутается из своих отношений с Гаем, — объясняю я. — А процесс выпутывания тянется дольше, чем я предполагала.

Я думаю об Изобэль. Я редко сталкивалась с кем-то, кто столь уверенно выстраивал бы свою жизнь. За все время, что я знаю ее, она никогда не выказывала в этом ни малейшего сомнения. И все же ее муж провел прошлый год, систематически подрывая эти устои, так что все здание грозило обрушиться на нее. Интересно, что ей удастся спасти?

— А как твоя пылкая любовь? — спрашивает Марк, заказывая еще пива и одновременно проверяя сообщения на своем мобильном телефоне. Он один из немногих мужчин, которых я знаю, кто может действительно делать два дела сразу. — Ты не упоминала о нем целую вечность. Я бы сказал — своим отсутствием он бросается в глаза.

— Это очень в духе Джонатана Росса[107] — так задавать вопрос. Куда девалась твоя хитрость? — Я еще надеюсь изменить направление беседы.

— Ты уклоняешься.

— С ним все отлично. Мы больше почти не разговариваем.

— Почему же?

— Потеряли интерес друг к другу, полагаю, — кратко отвечаю я. — Как ты наслаждаешься безбрачием? Жизнь в одиночку не для тебя.

— Люси, я не верю, что вы однажды проснулись и нашли друг друга непривлекательными. Такое возможно только в том случае, если не было никакой декларации о намерениях.

— На самом деле я не хочу говорить об этом. — Я поднимаюсь.

— Ты спала с ним, да? У тебя такое задумчивое выражение лица…

Это возмутительная провокация! И я попадаю в западню.

— Мы были на вечеринке. И там было небольшое недоразумение. Мы даже не целовались, но я решила, что нам следует держаться подальше друг от друга. Думаю, я вела себя совершенно безупречно.

— Ты рассказала Тому? Если нет, то у меня останутся сомнения.

— Здесь нечего рассказывать, — сопротивляюсь я.

— Если тут нечего рассказывать, тогда почему ты так уклончива в своих ответах?

— Потому что это требует большой концентрации. Стараться избегать думать о ком-то — достаточно мучительно.