Джо Беверли - Тайны ночи

Но бумаги не спасали. Мысли его все время возвращались к одному и тому же. Розе осталось ходить еще месяцев семь. Несмотря на свои благие намерения, он не в силах оборвать с ней все связи. Ему надо знать, кто у нее родится — сын или дочь — и как пройдут роды. Но как общаться с ней, не вызывая подозрений? Сделать вид, что его заинтересовали ее племенные лошади, и под таким благовидным предлогом изредка наведываться в поместье?

Что ж, пожалуй, это влход, но слишком опасный. Бренд с трудом владел собой и морщился всякий раз, вспоминая их ночной спор. Он пытался уговорить ее предать все то, что она любила, пойти наперекор своей чести.

А если что-то случится? Если она потеряет ребенка?

Несмотря на эгоистичное стремление обладать этой женщиной, он не желал ей такого горя, а потому молился, чтобы роды прошли благополучно, чтобы у нее появился здоровый ребенок и чтобы муж ее жил еще много лет.

Ему же оставалось только одно — не попадаться ей на глаза.

Никогда.

* * *

Когда Розамунде рассказали, что Бренд увез Эдварда из Венскоута, глаза ее заволокло слезами. Это и впрямь ее странствующий рыцарь, отгоняющий от своей дамы злодеев и чудовищ. Вскоре она узнала, что Бренд поручил Поттсу, лакею Дигби, написать ему, если Эдвард вернется.

Эта тонкая ниточка, которая еще тянулась между ними, была опасна, но Розамунда ею дорожила. Она не стала рассказывать Дигби про благородный поступок Бренда. Это была ее маленькая тайна, которая грела девушку в те ночные мгновения, когда на нее нападала тоска.

Однако в другое время она гнала прочь мысли о Бренде.

Дигби, который прохрапел до самого вечера, вместо того чтобы самому выгнать Эдварда из поместья, чувствовал себя виноватым. Воспользовавшись этим, Розамунда заставила-таки его позаботиться о собственном здоровье. Она запретила миссис Монктон готовить сытные и жирные блюда, которые он так любил, и выдавать ему бренди маленькими порциями. Если он выказывал признаки недовольства, Розамунда заводила разговор о ребенке, и его решимость исправиться возвращалась.

Чтобы полностью избавить его от такого рода колебаний, она рассказывала ему обо всех изменениях в своем организме. О том, что грудь ее увеличилась и стала более чувствительной. О том, что она уже начала расплываться в талии. И о том, что ее мутит от запахов конюшни, хотя рвоты до сих пор, слава Богу, не было.

— Тебе не стоит больше бывать на конюшне, — сказал супруг, когда они проходили мимо конного двора, направляясь к ближайшему болотистому холму. Доктор Уоллес рекомендовал Дигби больше двигаться, особенно подниматься на пологие горки.

— Но мне нравится возиться с лошадьми, Дигби. — Розамунда вдохнула вечерние ароматы и вдруг закружилась, радуясь жизни и красоте природы.

— Э, Рози, поосторожнее! Я вряд ли удержу тебя, если ты повалишься от головокружения!

Она остановилась и улыбнулась:

— Ты скоро сможешь носить меня на руках. Только к тому времени я стану огромной, как слон!

Они засмеялись. Розамунде и в самом деле было хорошо. Дигби теперь выглядел намного лучше, и ей казалось, что его здоровье поправляется, хотя он и жалуется на невкусную пищу и отсутствие спиртного.

— Ты так окрепнешь, что сможешь даже участвовать в бегах, — добавила она.

Супруг громко расхохотался:

— Ну ты хватила, милая! Я даже в молодости в бегах не участвовал.

По дороге он развлекал ее историями о своих юношеских подвигах. Она жалела, что не знала его в те годы, но жизнь все равно была прекрасна.

Почти прекрасна.

О грустном Розамунда старалась не думать.

Напротив, она даже поддерживала отношения с Брен-дом в виде невинной переписки.

Первое письмо было адресовано Дигби. Бренд поблагодарил его за гостеприимство Венскоута, как того требовал этикет, и попросил разрешения иногда писать леди Овер-тон насчет лошадей.

Розамунда сначала отнекивалась, но Дигби обрадовался, и она решила, что никакой опасности нет. Отныне она доверяла Бренду и знала, что он не раскроет их тайны. Он просто хотел общаться — так же, как и она.

Пока от него пришло два письма, на каждое из которых она ответила. Роза читала Дигби письма Бренда и показывала ему ответы — «на случай, если он захочет что-либо добавить». Впрочем, она заранее предупредила Бренда, что муж в курсе их переписки.

Иногда она спрашивала себя, не глупо ли так безоглядно доверять ему, но доверие ведь зародилось не во вдовьем доме, а в спальне, где он не стал ее целовать.

Розамунда догадывалась, что ему, как и ей, до смерти хотелось этого, тем более что он впервые увидел ее лицо.

Но не было даже попыток. А значит, этому человеку можно доверять — во всем и всегда.

Его письма бередили ей душу, но она все равно радовалась им. Для нее это была единственная, драгоценная связь с любимым, а он имел право знать, как дела у его ребенка. Она напишет ему про роды, сообщит пол и имя. Если переписка не прервется, он сможет годами следить за жизнью своего ребенка.

Ребенка, которого он так щедро ей подарил — не в минуты страсти во вдовьем доме, а когда уехал из Венскоута, не споря и не оглядываясь.

Спустя две недели после посещения Венскоута Бренд сидел в гостиничном баре и пил пиво с местным фермером, договариваясь о покупке пары превосходных баранов. Посреди разговора в зал вошел его брат. Собеседник Бренда, Билл Стэллинг, тут же насторожился. Бей на многих действовал подобным образом — не пугал, не вызывал отвращения, просто лишал спокойствия.

Пока Бей шел к их столику, Стэллинг поспешно закончил разговор и удалился. Маркиз занял его место, отодвинув в сторону недопитую кружку, и сообщил:

— На следующей неделе я возвращаюсь на юг.

— Ты уже разобрался с Новой Республикой?

Ротгар взял орех из вазочки на столе и пальцами раздавил скорлупу.

— Хорошо, — кивнул Бренд. — У тебя есть доказательства убийства?

— Доказательства? Нет, но у меня есть картина преступлений. Географически все смерти произошли на севере, поэтому их было трудно расследовать.

— Но только не тебе с твоей широкой агентурной сетью.

— Совершенно верно. Кроме того, я выяснил, какие лекарства закупали сектанты для своей аптеки.

— Опиум?

— Это самое простое решение. Страшно подумйть, какие снадобья способен приготовить человек, искушенный в медицине.

— Ты собирал рецепты?

Губы Бея скривились в усмешке:

— Я вижу, ты неплохо меня знаешь! Когда я представлю все факты королю, отпадут все сомнения. Тем более что последним сотрапезником всех жертв был один и тот же коттерит.

— В этом деле замешан Эдвард Овертон?

— По уши! Этот ханжа работает помощником аптекаря в имении «Роустон Глиб». Он присутствовал за столом каждого из умерших, включая его кузена Уильяма.

Бренд постарался ничем себя не выдать. Занимаясь делами коттеритов, Бей наверняка нашел время для расследования обстоятельств похищения брата. Но виновников не обнаружил. Теперь Роза вне опасности. Ей не угрожают ни Эдвард Овертон, ни Бей.

— Но у меня не случилось апоплексического удара, — заметил он. — Интересно, почему?

— Жертвы тщательно отбирались. Все убитые были мужчины, предрасположенные к такому исходу. Молодой здоровый человек с большими связями — совершенно другое дело. С тобой им пришлось разыграть несчастный случай.

— И что же они мне подсыпали?

— Я подозреваю, это был яд, которым они потчуют своих членов, несогласных с порядками секты! В его состав входят опиум и некоторые другие компоненты. Вызывает глубокий долгий обморок, а после — болезненные ощущения. Обморок на время выводит неугодного из игры, а боли удерживают его от дальнейшей борьбы.

— Меня бы они точно удержали.

— Еще одно важное средство подчинения.

Бренд засмеялся:

— Ты тем не менее умеешь подчинять и без этих жестоких мер.

— Тогда странно, что люди частенько отказываются выполнять мои приказы. — Бей откинулся на спинку кресла. — Занимаясь этим расследованием, я увидел опасную оборотную сторону власти. Насколько я могу судить, Джордж Коттер начинал так же честно, как и Уэсли.

— По-моему, он честен и сейчас. В нем нет коварства, — заметил Бренд, хоть и догадывался, что Бей говорит не только про главу коттеритов, но и про себя самого. Власть растлевает.

— Возможно, Коттера держали в неведении, — согласился Бей, — но скорее всего он не гнушался любыми средствами для достижения своих божественных целей.

— Очень жаль, если так. Мне нравятся многие его суждения.

— Ты слишком великодушен.

Бренд пожал плечами:

— По-твоему, это грех?

— Зло должно быть наказано.

— Очень ветхий завет. А как насчет «подставь другую щеку»?

— Один из самых трудновыполнимых советов Иисуса. Но с другой стороны, мне, как богатому человеку, приходится пролезать сквозь игольное ушко, так что мелкие детали едва ли имеют значение. Может быть, в рецептурном справочнике коттеритов я найду эликсир уменьшения.

Бренд покачал головой. У брата весьма странное настроение.

— Значит, меня отравили и бросили умирать на пустынной дороге. — Он вернулся к вопросу о своем похищении. — Если бы я пролежал в той канаве всю ночь, то к утру точно был бы трупом.

— Маллоренам следует отблагодарить загадочную даму, которая тебя спасла.

Бренд отхлебнул из своего бокала.

— Она назначила цену за свои услуги, и я заплатил.

— Вот как? Весьма необычная сделка. И ты больше ничего о ней не знаешь?

— Слушай, Бей, давай оставим это.

— Ладно, — согласился Бей, помолчав. — Теперь вот что. Если у тебя есть время, хорошо бы ты занялся новыми республиканцами.

— Кажется, ты сказал, что уже разобрался с ними.

— Я закончил расследование, но меня заинтересовала роль Джорджа Коттера. Либо он очень хитер и в таком случае способен ускользнуть из моих сетей, либо невиновен и тогда может быть нам полезен. Хотелось бы, чтобы ты выяснил это.

— Что именно?

— Кто он — святой или дьявол. Я привел сюда целую армию под предлогом борьбы с местными контрабандистами. В ближайшие несколько дней мы пройдемся по имениям новых республиканцев. В конце концов зачинщики будут преданы суду, а секта — распущена.

Бренд на миг словно окаменел:

— Разогнать фермерскую общину перед началом сбора урожая?!

— Потому-то мне и нужна твоя помощь. Ты проследишь, чтобы все было в порядке.

Бренд недовольно застонал: опять его ждет уйма дел!

— Однако пока я не прижал их к ногтю, — продолжал неугомонный братец, — ты должен найти Коттера и выяснить, что он за человек. Если ты решишь, что он невиновен, пусть поможет наказать грешников из его окружения.

— Но ведь это погубит все его начинания!

— Если он честный человек, то поймет, что породил древо зла, а не добра. — Ротгар встал. — Мне надо лично разобраться в одном вопросе, но через два дня я вернусь. Будь осторожен.

— Ты тоже. Судя по всему, эти люди — безумцы.

— Увы, религия часто приводит к безумию. Интересно, какой вывод из этого следует?

Обронив сей философский вопрос, Бей удалился.

Бренд заплатил по счету и пошел следом за братом, без особого интереса гадая, что это за дело такое, в котором Бей решил разобраться лично. Обычно он посылал на задания своих людей, и Бренд — тому яркий пример.

Между тем младший Маллорен хотел на этой неделе уехать на юг. Венскоут и Роза засели в его голове и манили, как огонь маяка на горизонте, толкая на безрассудство. В голове его сами собой рождались десятки предлогов для однодневной поездки в ее имение. Бороться с этим желанием не было сил…

Однако долг обязывал. Следовало убедиться, что земли новых республиканцев не останутся без присмотра, и проследить за сбором урожая. Кто, если не он, сделает это?

* * *

Эдвард Овертон распечатал письмо и сердито плюхнулся в скромное кресло, стоявшее в его маленькой комнате в «Роустон Глиб». Только этого ему и не хватало!

Пришлось прочитать письмо еще раз. Несмотря на то что жители Венскоуга относились к нему с прохладцей, он все же сумел найти одного лакея, согласившегося держать его в курсе событий — разумеется, за деньги. Эдвард всегда знал, что его тетка — шлюха, и вот оно, доказательство! Шпион подслушал разговор супругов Овертонов относительно того, в какой комнате лучше устроить детскую. Даже сам дядя едва ли не верил, что это его ребенок, но сэр Дигби готов был пойти на обман, лишь бы лишить его, Эдварда, законных прав.

Коттерит раздраженно скомкал листок. Только не поддаваться панике!

Венскоут будет его поместьем. Он превратит его в Иерусалим. То, что там сейчас творится, — большой грех, и у него есть средства предотвратить катастрофу.

Эдвард встал и заходил по комнате, ужасаясь собственным замыслам.