Роксана Пулитцер - Тайны Палм-Бич

Спенс сидел в кресле и просматривал почту – груду конвертов, лежащих на серебряном подносе, когда Мег, выйдя из дома, направилась к бассейну. Он еще не успел снять с себя бриджи для верховой езды и сапоги. Мег остановилась в густой тени на веранде и невольно залюбовалась им. Сапоги из хорошо выделанной английской кожи блестели на полуденном солнце, сшитые по специальному заказу рубашка и бриджи плотно обтягивали его тело. Мег понимала, что, если у тебя много денег, ты можешь купить такую одежду, но, помимо этого, требовалось умение носить ее так, как носил Спенс.

Он поднял глаза, увидел Мег, и улыбка озарила его лицо.

– Я уже начал беспокоиться, – сказал Спенс. Мег прошла через сад, окружающий бассейн, села рядом с ним в кресло и нежно поцеловала.

– Давно ты меня здесь ждешь?

– Минут пять. – Спенс вернул ей поцелуй. – Но мне показалось, что целых пять часов.

Мег засмеялась и отодвинулась. Она знала, к чему может привести подобный невинный поцелуй. В доме находились слуги и, судя по щелканью садовых ножниц, где-то неподалеку работали садовники.

– Что-нибудь интересное? – спросила Мег, заглядывая ему через плечо.

– Просто люди хотят чего-нибудь от меня.

– Разве можно винить их за то, что они хотят тебя? – попыталась пошутить Мег, хотя, когда Спенс заговорил, поняла, что он вовсе не шутит.

– Не меня, а мои деньги, мое имя или моего содействия в чем-то. – Он смотрел сейчас не на нее, а на воду бассейна, и Мег почувствовала раздражение в его голосе. Она видела его однажды таким, и он ей не понравился, потому что казался каким-то чужим и далеким. И Мег знала, что это не просто ее фантазия. Спенс и в самом деле сейчас далеко от нее. Недоверчивый и полный сомнений, словно она одна из тех людей, которые хотят что-то получить от него. В этот момент, судя по тому, как Спенс сидел отвернувшись от нее и ссутулив плечи, он был уверен, что она любит его не за его человеческие качества, а за его деньги, его имя, его положение. В этот момент она была для Спенсера еще одним чужаком, который хочет вцепиться в него, и никакие аргументы не способны убедить его в том, что это не так. Никакие слова не способны стереть или вычеркнуть приобретенный опыт.

Они сидели молча, ожидая, когда пройдет этот момент, когда вернется доверие, и Мег подумала, насколько хрупка любовь. Она положила руку Спенсу на плечо, и почувствовала, как расслабились дотоле напряженные мышцы. Он повернулся к ней.

– Давай забудем обо всем этом.

Спенс опрокинул поднос, и конверты соскользнули на землю, заплясав на ветру, а какая-то карточка поплыла по воде бассейна.

– Кроме этого. – Он нагнулся, поднял конверт из кремовой веленевой бумаги и протянул Мег. – Это тебе.

Она взглянула на конверт, на котором красивым почерком было выведено ее имя.

– Что это?

– Почему бы тебе не вскрыть его и не прочитать?

Мег надорвала конверт. Ей сразу бросилось в глаза выгравированное в верхней части бланка имя: миссис Хэррисон Спенсер Кенделл. Короткая записка приглашала Мег на чай. Мег прочитала ее дважды, затем перевела взгляд на Спенса.

– Это от твоей матери. Она приглашает меня на чай.

– Я знаю. Она говорила мне, что собирается это сделать.

– Без тебя?

– Она сказала, что хочет получше узнать тебя. – Он засмеялся. – Она говорит, что есть вещи, о которых женщины могут побеседовать, когда рядом нет мужчин.

Мег хорошо знала, что это за вещи. Этому научила ее мать. Их можно определить словами: «для твое го же блага», или «нет ничего общего». Миссис Хэррисон Спенсер Кенделл не будет груба с ней. Люди ее круга редко бывают грубыми. Об этом также говорила ей мать. Им и не нужно быть грубыми. Они слишком привыкли к тому, что им все дается легко.

– Послушай, – сказал Спенсер и обнял Мег за плечи. – Я понимаю, это не совсем то, что тебе больше всего хочется делать сегодня, но ваша встреча продлится час, не долее. Все не так уж страшно.

Однако Мег думала иначе. Она знала, что будет страшно. Это будет настоящей катастрофой.

С тех пор как Эштон вернулась из Монако, она чувствовала себя словно на аттракционе «русские горки». Временами в ней пробуждалась надежда. Она разведется с Алессандро и выйдет замуж за Хэнка. Она не будет графиней, но зато станет женщиной, притом счастливой женщиной.

А затем ею вдруг овладевало отчаяние. Алессандро никогда не даст ей развода. Он уже сказал, что если она подаст в суд, он предъявит ей встречное обвинение.

– И я могу это сделать, tesoro. Помнишь того садовника в бельведере? Да, это было зрелище!.. А ведь это только верхняя часть айсберга.

– У тебя нет доказательств, – уверенным тоном возразила Эштон, хотя особой уверенности не чувствовала. Сейчас она была рада, что не рассказала ему о снимках, сделанных Мег. Но кто знает, что еще он может подбросить?

– Доказательства?! – Он саркастически засмеялся. – Мне нужно только выдвинуть обвинение. А дальше все сделают масс-медиа. И не забудут про шашни с нашим добрым другом и соседом, блистательным мистером Хэнком Шоу. – Алессандро увидел испуг, промелькнувший в ее глазах, и стал бить в больное место: – Я не хотел унизить тебя, назвав это шашнями. Это твой самый большой любовный роман. Страстная любовь. Будет не так трудно добыть доказательства. Слуги способны разговориться, как тебе известно. Особенно за определенную плату. Нет, tesoro, я не думаю, что мне надо беспокоиться о каких-то там доказательствах.

Было еще одно обстоятельство, которое путало Эштон более других. Хэнк сказал, что его не беспокоит ее прошлое. Его интересует их будущее. В одну из ночей, которую они провели в роскошной каюте на яхте «Леди Э.», они заговорили о будущем.

– Я хочу, чтобы они были похожи на тебя, – сказал Хэнк.

– Кто?

– Наши дети. – Должно быть, он почувствовал, как Эштон сжалась, потому что тут же провел пальцем по ее лицу. – Я знаю, о чем ты думаешь. Но ты не права. Ты не просто красива. У тебя есть грация, элегантность и сильный характер. Потому-то я и хочу, чтобы наши дети были похожи на тебя.

Ей хотелось расплакаться от этих слов, однако она понимала, что не может себе этого позволить, и сумела выдавить из себя шутку:

– А как быть с тобой? Что им унаследовать от тебя?

– Деньги. Очень много денег.

Они оба рассмеялись.

– А как насчет ума? Ты не хочешь, чтобы они унаследовали твой ум?

– Ну ладно, – великодушно согласился Хэнк. – Пусть унаследуют мою деловую хватку. И твой вкус.

– Это будет уникальный ребенок, – заметила Эштон.

– Именно таких мы и будем создавать, – пообещал Хэнк.

Эштон сидела на террасе своего дома, смотрела на зеленый газон, ведущий к усадьбе Хэнка, и вспоминала их разговор. Она должна сказать ему. И это необходимо сделать еще до начала бракоразводного процесса. До того, как начнется тяжба с Алессандро и многие неприглядные подробности ее жизни будут обсуждаться публично. Впрочем, если она признается Хэнку, тогда скорее всего и не придется проходить через всю эту грязь, потому что вряд ли он пожелает на ней жениться. Он может по-прежнему любить ее, заниматься с ней любовью. Но ему нужны дети. Нужны не в меньшей степени, чем нужны Алессандро. У Алессандро есть титул, который он должен передать наследникам. У Хэнка – целый мир. И если он узнает, что она не способна родить ему детей, он не станет вступать с ней в брак. В этом она уверена.

Она обязана предупредить его. Ради него и ради себя самой.

Эштон заподозрила, что случилось нечто из ряда вон выходящее уже по тому, в какой форме Меррит обратился к ней. Он не просто пригласил ее отправиться на верховую прогулку, он сделал это в директивной форме. Он приехал к ней рано утром, при этом сам сидел за рулем.

– Я не взял с собой ни Кики, ни детей, – пояснил он, когда Эштон села в машину. – Подумал, что мы давно не общались с тобой вдвоем.

После этих слов у Эштон не осталось сомнений в том, что произошло нечто серьезное.

Пока они добирались до конезавода в Веллингтоне, шел неторопливый разговор на общие темы. Меррит говорил о детях и их занятиях в школе, о покупке новой молодой кобылы, о предстоящем через месяц бале по случаю юбилея фонда и о заседании юбилейного комитета, которое состоится через несколько дней.

Затем они совершили верховую прогулку. Меррит говорил меньше и вел себя спокойнее, но у Эштон было ощущение, что он к чему-то готовится. Когда они отвели лошадей на конюшню, лугом дошли до дома и расположились на террасе, Эштон убедилась в том, что была права. Меррит велел слуге принести мартини. Эштон сказала, что она выпьет минеральной воды.

– Завязала? – спросил Меррит. В его тоне прозвучали одновременно и одобрение, и зависть.

Эштон пожала плечами:

– Не знаю. Просто в последнее время утратила вкус к спиртному.

Меррит дождался, пока слуга принес напитки и удалился.

– Кики сказала, что видела тебя в Монако. – Меррит смотрел вдаль, где зеленела подстриженная трава, голос у него был спокойный, как если бы он говорил для того, чтобы как-то скоротать время до завтрака. Однако Эштон чувствовала: за этим что-то кроется. Куда-то он все-таки гнет.

– Мы позавтракали на яхте Хоуп Остин, или баронессы фон Бекуорт. Она предпочитает, чтобы ее называли с упоминанием титула.

– Ну, над этим не стоит шутить.

– Я и не шучу. Хоуп дорого заплатила за свой титул. Как и я за свой.

Эштон знала: Меррит не виноват в том, что она вышла замуж за Алессандро. Во всяком случае, не вполне виноват. Да, он поощрял ее брак, но она и сама всей душой этого хотела. И в то же время она не могла удержаться от того, чтобы уколоть Меррита.

– Я не понимаю тебя, когда ты становишься такой.

– Какой?

– Неуважительной. Саркастичной.

Эштон ничего не ответила, и Меррит примирительно сказал:

– Прости. Я пригласил тебя совсем не для спора.

Эштон хотелось спросить Меррита прямо, зачем же все-таки он ее пригласил, но знала, что Меррита лучше не торопить.

– И как прошел завтрак на яхте баронессы?

Внезапно Эштон поняла, куда клонит Меррит.

– Отлично, – ответила она как можно более спокойным тоном.

– Насколько я знаю, по крайней мере со слов Кики, ты вообще не осталась на завтрак. – Меррит замолчал, но, видя, что Эштон никак не реагирует на его слова, добавил: – И мне известно, что ты ушла с Хэнком Шоу.

Эштон нисколько не удивилась подобному обороту дела. В прежние времена, когда у нее впервые осложнились отношения с Алессандро, Меррит постоянно читал ей нотации о том, как следует себя вести. Он называл ее поведение шокирующим. Но когда он увидел, что его нравоучения не приносят пользы, хуже того – она ведет себя еще более вызывающе, он отказался от этой тактики. И вот сейчас Меррит снова решил войти в роль заботливого старшего брата. Он несколько опоздал со своей заботой. Почему он не проявил заботу, когда продавал ее за титул? Или тогда, когда она впервые узнала о супружеской неверности Алессандро? Он отнесся к этому более чем спокойно. «Это нестрашно, если все шито-крыто, – сказал Меррит. – В конце концов, он итальянец и к тому же граф». Как будто это давало Алессандро право брать от жизни больше, чем дано простым смертным.

– Разве? – спросила она. – Я не помню. Ведь это было несколько недель назад.

– Насколько я понимаю, бОльшую часть времени в Монако ты провела с Хэнком Шоу.

– Я несколько раз обедала у него на яхте, – согласилась она.

– На «Леди Э.»?

Эштон ничего не ответила.

– Полагаю, что это не совпадение – твое имя и название яхты?

Эштон вдруг почувствовала, что смертельно устала от хитростей Меррита. Ну почему бы ему не сказать прямо, что он думает? Но если не скажет Меррит, она сама откровенно выскажется на этот счёт.

– И тебя это шокирует. Потому что, несмотря на его деньги и влияние, он не относится к людям нашего круга. О да, Хэнк Шоу достаточно хорош, чтобы заседать в совете директоров фонда, достаточно хорош, чтобы подарить фонду пятнадцать миллионов, но недостаточно хорош, чтобы я могла поддерживать с ним отношения. Однако я думаю совершенно иначе, Меррит. Я считаю, что Хэнк достаточно хорош, чтобы с ним общаться, и достаточно хорош, чтобы я вышла за него замуж.

Эти слова вырвались совершенно неожиданно для нее самой, и Эштон удивилась сказанному не меньше Меррита. Она еще не решила до конца, как быть с разводом и, естественно, пока не собиралась никому об этом говорить.

– Дела обстоят гораздо серьезнее, чем я предполагал, – сказал Меррит таким тоном, что ей вспомнились давние времена, когда она, будучи ребенком, всецело полагалась на него. – Ты, разумеется, знаешь, что Алессандро объявит тебе войну. Он ни за что не даст тебе развода.

– Мы живем в Америке, – процитировала Эштон слова Хэнка, хотя все еще не верила им. – Ему вовсе не надо давать мне развод. Я просто подам на развод. Видит Бог, он дал мне много оснований для этого.