– Я прочел твою статью в психиатрическом журнале. В прошлогоднем мартовском номере. Статья написана блестяще.

– Это о возрастной регрессии?

– Да. Похоже, что ты увяз в этой теме с головой.

– Ну, иногда это окупается, если сочетать подобный метод с общим лечением пациента.

Томкинс закурил сигарету «Шерман» и протянул пачку Фидлеру.

– Нет, спасибо, Коджак,[6] я такие не курю.

Томкинс заговорил, тщательно подбирая слова:

– Я готов согласиться с твоей теорией в той ее части, где говорится о детстве пациента и его детских впечатлениях. Однако мне кажется, ты переходишь в область предположений, когда утверждаешь, что можешь проследить своего пациента до момента его рождения, даже до его прежнего воплощения. При всем моем уважении к тебе я не могу относиться серьезно к подобным теориям, к подобным играм…

– И я не могу, – заявил Фидлер.

Томкинс смутился:

– Не понимаю… Тогда какой смысл внедрять это в практическую деятельность? Значительная часть твоей статьи посвящена теме возрастной регрессии…

– Верно.

– И ты сам в это не веришь?

– Все не так просто, Лес. У меня был один знакомый старый профессор, который имел обыкновение ввернуть на экзамене какой-нибудь каверзный вопрос. Например: «Каково предпочтительное лечение в случае истерической диссоциации?» И знаешь, каким бывал правильный ответ?

Томкинс покачал головой.

– То лечение, которое срабатывает, то, что дает результат. У меня есть пациенты, и единственный способ проникнуть в их сознание – заставить поверить, что они и до этой жизни жили в других воплощениях, а потом погрузить их в глубокий транс с помощью обычного гипноза или лекарства. Обрати внимание: все это происходит не за один сеанс. Лечение может потребовать пяти, а то и десяти сеансов. Весь фокус в следующем: что, как только ты переводишь их за определенную черту, за определенный порог и они оказываются как бы в своей предыдущей жизни и совершенно отрешаются от настоящей, ты можешь сломать торможение, с которым невозможно справиться иными методами, например обычным гипнозом. Пациенты выпускают на волю все свои подавленные желания, все фантазии, подчас настолько неприемлемые для их сознания, что они никогда и никому не смогли бы о них поведать, даже самим себе. В известном смысле ты прав. Это до какой-то степени игра, салонная игра. И тем не менее игра весьма эффективная и дающая неплохие результаты.

– То лечение, что дает результат, – пробормотал Томкинс и с пониманием кивнул. – Ладно… – Он опорожнил свой стакан с мартини и подал знак официанту, чтобы тот принес еще одну порцию. – Хочу предложить тебе пациентку, Макс. Убежден, что ты единственный специалист, способный ей помочь.

– А в чем дело?

– Это уж твоя задача – узнать, в чем дело. Признаюсь, моих знаний для этого маловато. Ты, конечно, слышал о Маре Роджерс Тэйт Третьей?

– Как о Фордах, Рокфеллерах и Кеннеди. Она твоя пациентка?

– Была в течение восьми лет. Мара всегда отличалась отменным здоровьем. В смысле – физическим. Но я всегда считал, что она и душевно – как новенький доллар. Ну, конечно, Мара не лишена странностей, свойственных почти всем людям…

– Аминь, – пробормотал Фидлер. – Когда сегодня утром зазвонил телефон и разбудил меня, я думал только о том, чтобы у меня достало сил покинуть мою уютную постель, хотя бы оторвать голову от подушки. Мне хотелось лишь одного – свернуться калачиком, прижав к себе своего любимого плюшевого медвежонка, натянуть одеяло на голову и пососать большой палец.

Томкинс усмехнулся и продолжал:

– И вот два дня назад с Марой стряслось что-то странное. Как тебе должно быть известно, она ведь президент совета директоров в «Тэйт интернэшнл индастриз».

– Что само по себе уже может являться достаточной причиной нервного срыва, – заметил Фидлер.

– Да, огромная ответственность для любого человека, будь то мужчина или женщина, особенно для такого молодого. Ей ведь всего тридцать девять.

– Так что же произошло два дня назад?

– Была важная деловая встреча. Это произошло во вторник вечером, и собралась вся верхушка компании, все самые влиятельные люди. Дело в том, что у «Т.И.И.» возникли трения с правительством, некоторые неприятности. Комиссия по безопасности заинтересовалась их делами. Похоже, что у Мары были разногласия с руководством одной из подконтрольных «Т.И.И.» компаний, точнее, с ее президентом, с Шоном Тэйтом – он кузен Мары. Так вот, она, можно сказать, выкинула его из зала.

– Достаточное основание для психической травмы.

– Когда же инцидент закончился, она потеряла сознание.

– Ее госпитализировали?

– Да, положили в Павильон Харкнесса. Припадок продолжается уже сорок восемь часов, и она все еще не вышла из комы. Мы тщательно обследовали ее, использовали все доступные средства диагностики – электроэнцефалограмму, рентгенографию черепа, артериографию, пневмоэнцефалографию – и даже взяли биопсию тканей мозга. И результат везде отрицательный.

– То есть не обнаружили ничего серьезного?

– Ну, может быть, только одно: каждые десять минут, как по часам, появляется неправильная картина мозговой деятельности.

– В каком смысле неправильная?

– Вот в этом-то и загвоздка, Макс. Я никогда не видел ничего подобного. Мне бы хотелось, чтобы ты сам считал показания.

– И за все это время она ни на секунду не приходила в сознание?

– Ни на секунду. И не было ни малейших признаков того, что она приходит в себя. – Немного помолчав, Томкинс добавил: – Будто она находится в глубоком трансе.

Фидлер резко подался вперед; было очевидно, что рассказ коллеги заинтересовал его.

– Мара Тэйт, вероятно, очень любопытный случай. Ты упоминал о некоторых ее странностях. Расскажи о них поподробнее.

– Не думаю, Макс, что это заслуживает особого внимания.

– Не будь так уверен, дружище. В моем деле даже мельчайшие детали могут представлять огромное значение, поверь.

– Во-первых, она прямо-таки боготворит своих бабушку и дедушку. Дрю Тэйт, основатель семейной империи, приехал в Штаты в 1876 году с женой и пятью детьми. Это была бедная шахтерская семья из Уэльса. Остальное принадлежит истории. Что касается самого имени Тэйт, то оно для Мары обладает какой-то мистической притягательной силой – точно так же, как для ее бабушки и матери. Обе они, как и наша Мара, сохранили после замужества девичью фамилию, а свою новую ставили на второе место. Мара Юинг Тэйт и Мара Роджерс Тэйт… Тебе это не кажется странным?

Фидлер пожал плечами:

– Возможно, аффектация, свойственная многим богатым и знаменитым людям, – ну, например, Генри Форд Третий и Джон Д. Рокфеллер Третий.

– Нет, у Мары это все гораздо глубже. Наверное, в нашем случае уместнее было бы сказать не «аффектация», а «мистицизм». Это гораздо точнее характеризует ее одержимость своими предками. Она утверждает, что в трудные времена ее мать и бабушка находили у них поддержку и помощь.

– И будто бы эта помощь приходила к ним из потустороннего мира?

Томкинс поморщился:

– Понимаю, что это выглядит абсурдно. Но она именно так и говорила. Из потустороннего мира.

– Она религиозна?

– Нет. В том-то и состоит ее странность, эксцентричность. Мара вовсе не религиозна. Мы с ней вели пространные дискуссии на эту тему. Она не верит в жизнь после смерти и все же утверждает, что материализация ее матери и бабушки происходит в реальной жизни.

Томкинс нахмурился.

– В первый раз, когда она обратилась ко мне за помощью, у нее оказалась сильнейшая лихорадка Скалистых гор. И это был случай, доложу я тебе! В течение тридцати шести часов она бредила и в бреду воображала себя то Марой Первой, то Марой Второй. Она без конца бормотала что-то о жизни этих женщин, и бред ее был настолько ярким и правдоподобным, что сиделки насмерть перепугались. В этом было что-то жуткое и сверхъестественное. Однако я знал о ее одержимости семьей Тэйтов, знал, как она гордится своими предками, поэтому мне ее бред не показался нелогичным. Хочу тебе сообщить: в ее библиотеке целая полка отведена семейному древу Тэйтов. Там есть описания всего, что они сделали в штате Аризона с того момента, как поселились там.

Фидлер молча кивнул.

– Ведь это вполне естественно, – продолжал Томкинс. – Вполне естественно вообразить себя своей обожаемой и искренне почитаемой бабушкой или матушкой, особенно в момент стресса.

Глаза Фидлера заблестели – в нем проснулся профессиональный интерес.

– Все это похоже на классический случай.

– Классический случай? – не понял Томкинс.

Фидлер подмигнул коллеге и проговорил:

– Я пока еще не решаюсь сказать свое веское слово, то есть поставить диагноз. Одно могу утверждать: Мара Тэйт – это прекрасная возможность применить мой метод лечения, я имею в виду возрастную регрессию. Когда мне можно будет осмотреть ее?

– Когда пожелаешь.

Фидлер поднялся с места.

– Так чего же мы ждем? Я вообще-то не был голоден. Только дай мне возможность добраться до телефона – хочу позвонить своей ассистентке и отменить сегодняшний прием.


Они уже ехали в такси, когда Томкинс вспомнил одну деталь, которую забыл сообщить Фидлеру:

– Существует еще одно загадочное обстоятельство, касающееся этих трех Мар. Кроме имени и фамилии, у них есть нечто общее – их поразительное сходство.

– Ну… большое семейное сходство – довольно обычное явление. Моя сестра, например, поседела, когда ей не было и тридцати, и теперь, на некотором расстоянии, я не отличу ее от матери.

– Согласен, но я имел в виду нечто другое. Все три женщины родились в один день – двадцатого октября, примерно за четверть часа до полуночи. Да, в каждом случае это было в ночь полнолуния.

На лице Фидлера появилась неопределенная улыбка.

– О, да брось ты, Лес, ты меня разыгрываешь!

– Это правда, Макс. Можешь проверить по семейному архиву.

– Да, я хотел бы на него взглянуть и узнать о семье Тэйтов как можно больше. Хочу получить как можно больше сведений о них – тогда я буду с Марой Тэйт как бы на равных, если уж решу взяться за ее лечение… А что касается того, что они все родились в один день и час, – конечно, это странное, но все же возможное совпадение. Уверен: хорошему компьютерщику достаточно было бы и минуты, чтобы найти обоснование такому совпадению. А клоню я к тому, что мы имеем дело с реальным и разумным миром, а вовсе не с тем, что, как принято считать, находится за его пределами, в сумеречной зоне. – Фидлер глубоко вздохнул, прежде чем задать очередной вопрос. – Даже спрашивать боюсь… А есть ли какое-нибудь сходство в смерти первых двух Мар?

Томкинса этот вопрос позабавил.

– Ты хочешь спросить, одной ли смертью они умерли? Господи, если бы было так, я бы уверовал! Первая Мара оказалась на борту «Титаника». И она, и ее муж Гордон Юинг пошли ко дну вместе с кораблем.

– Трагично и очень печально для ее дочери и внучки. А как насчет второй Мары?

– Она дожила до почтенного возраста – лет до семидесяти двух или трех, точно не знаю. Но смерть ее была такой же трагичной, как и смерть ее матери. Она погибла в авиакатастрофе года четыре назад.

– Да, действительно трагично. Выходит, мой вопрос был вовсе не таким уж глупым. В этом просматривается определенная тенденция. И бабушка, и мать погибли при трагических обстоятельствах. Очень чувствительная и восприимчивая личность – мы называем это гиперчувствительным и гиперреактивным пациентом – могла бы воспринять две подобные смерти как проявление воли Господней. Понимаешь, к чему я клоню?

– Да, конечно. Мара, для которой огромное значение имеют крепкие семейные узы и связь с обеими покойницами, – Мара может поверить, что все женщины рода Тэйтов несут на себе бремя проклятия. О… я говорю как язычник!

– В глубине души мы все немного язычники. Во всех нас есть нечто первобытное, примитивное… А где произошло крушение самолета?

Томкинс медлил, казалось, ему не хотелось отвечать на этот вопрос. Он поморщился, почесал в затылке и наконец сказал:

– Это слишком уж хорошо вписывается в общую картину, Макс. Самолет, на котором летели Мара Роджерс и ее муж Сэм, потерпел крушение где-то в районе так называемого Бермудского треугольника. В живых не осталось никого. И никаких следов катастрофы.

Фидлер недоверчиво смотрел на собеседника.

– Да ты шутишь! Неужели?

– Клянусь! Какие уж тут шутки! А теперь не смотри на меня как на помешанного. Я нисколько не верю во всю эту чушь – ни в Бермудский треугольник, ни в летающие тарелки.

– Однако множество вполне здравомыслящих людей в них верит, Лес. А как насчет Мары? Что она думает о смерти своей матери?

– Естественно, для нее ее смерть стала жестоким ударом. Ведь они были очень близки. Насколько я знаю, Мара тогда единственный раз в жизни взяла более чем недельный отпуск и не появлялась на заседаниях директората «Т.И.И.». И в течение целого месяца после катастрофы с рассвета и до темноты летала в этом районе, пытаясь обнаружить хоть какие-нибудь следы крушения. Мара ведь сама отличный пилот. Ее семья была очень обеспокоена ее поведением. Они опасались, что она может рехнуться.