Когда же этого джентльмена наконец удалось разлучить с графинчиками, Карлайон увел его в библиотеку, решительно исключив из компании Джона и заявив, будто, как ему известно, брату нужно написать несколько писем. Джон недовольно скривился, но лишь отпустил вежливый поклон в ответ и отправился томиться ожиданием в одну из гостиных.

Его светлость изволил вслух выразить удовлетворение от жаркого огня в камине, удобного мягкого кресла, в котором он восседал, и превосходных качеств бренди, что он катал на языке. Затем он вдруг вспомнил о племяннике и печальных обстоятельствах, приведших его в Сассекс. Его светлость превзошел сам себя, благородно признав, что Карлайон всегда действовал с самыми лучшими намерениями, и даже согласился, что собственная привязанность к единственному сыну его дорогого брата могла внушить ему чрезмерную снисходительность к недостаткам Евстасия, которые он, впрочем, видел ничуть не хуже всех остальных. Вину за них он возложил, по большей части, на дурную компанию, что водил Евстасий, и, понизив голос до конфиденциального шепота, поинтересовался у Карлайона, нет ли у него оснований опасаться, будто Евстасий мог попасть в куда более неприятную историю, чем они предполагали.

– Иногда я спрашивал себя, откуда у него берутся средства на столь расточительный образ жизни, который он вел, – ровным голосом отозвался Карлайон.

– Да! – нетерпеливо подхватил Бедлингтон. – Да, разумеется, и я тоже задавался этим вопросом! Я очень надеюсь, что мы не обнаружим ничего серьезного! Я не льщу себе, полагая, что бедный мальчик сделал меня поверенным своих тайн, как бы мне этого ни хотелось.

– Во всяком случае, мне он не доверял.

– Да, это точно! Я не хочу омрачать уютную атмосферу нынешнего вечера, упрекая вас, посему не стану и далее распространяться на эту тему. Тем не менее меня не покидает ощущение, что если бы вы относились к нему с бо́льшим сочувствием…

– Мой дорогой сэр, вы, в чем я совершенно уверен, обращались с ним с самым искренним сочувствием, но от этого отнюдь не завоевали его доверие.

– Верно. Совершенно верно! Иногда я спрашивал себя, уж не слишком ли балую его и не предоставляю ли ему чересчур большую свободу. Понимаете, после смерти его бедного отца мой дом стал для племянника родным – точнее, с тех самых пор, как он достаточно повзрослел для того, чтобы оценить наличие дома в городе, где он мог всегда рассчитывать на теплый прием. Откровенно говоря, я обращался с ним как с собственным сыном, но взаимной симпатии так и не добился. Я очень надеюсь, что не стал невольным орудием, которое и ввело его в искушение!

На лице Карлайона отобразилось легкое удивление.

– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил он.

– Да ничего особенного, право! Просто в таких учреждениях, как мое… ну, вы меня понимаете… мое положение личного адъютанта регента… этим все сказано! Я незнаком с доброй половиной людей, которые бывают в моем доме, так что откуда мне было знать, с кем Евстасий мог встречаться? На молодых людей не всегда можно положиться в том, что они сумеют держать себя в рамках приличий, и, увы, в нем присутствовала слабость – следует признать это со всей определенностью! – которая и могла увлечь его в дурную компанию.

Бедлингтон еще некоторое время разглагольствовал в том же духе, но, поскольку Карлайон выказал в ответ лишь вежливое равнодушие, то в конце концов оставил эту тему, погрузившись в меланхолическое молчание. Впрочем, вскоре он вышел из задумчивости, осведомившись насчет приготовлений к похоронам, и пожелал, чтобы Карлайон отложил их, дабы он смог принять участие в траурной церемонии, а затем едва ли не со слезами на глазах принялся умолять его не пренебрегать ни малейшими пышными почестями. Узнав о том, что кортеж выступит в последний путь из церкви, где в данный момент находилось тело Евстасия, а не из поместья Хайнунз, Бедлингтон был явно шокирован и заявил, что полагает это неприличным. Он выразил желание ознакомиться с тем, как выглядят пригласительные билеты, которые Карлайон, в чем он не сомневается, уже разослал, и сколько экипажей зарезервировано, не говоря уже о наемных участниках похоронной процессии вкупе с плюмажами. Унялся он лишь после того, как Карлайон напомнил ему, что, поскольку Евстасий в глазах соседей заработал отвратительную репутацию, да еще и встретил свой конец в пьяной ссоре, что лишь еще сильнее уронило его в их глазах, то, чем скромнее будет его погребальный обряд, тем лучше для всех заинтересованных сторон.

– Я непременно приеду на похороны! – провозгласил Бедлингтон. – Я намерен остановиться на ночь у этого бедного создания в Хайнунз. Смею полагать, она обрадуется совету пожилого опытного человека; не знаю, правда, что с ней станется, поскольку вряд ли можно ожидать, будто Евстасий оставил ее в финансовом благополучии. Этот безумный старый особняк разваливается буквально на глазах, насколько я мог заметить! Понадобится целое состояние, чтобы привести его в порядок, а она осталась совсем одна, обремененная расходами на его содержание, не имея никого, кто мог бы поддержать или наставить ее!

– Миссис Шевиот живет там не одна: у нее есть пожилая респектабельная компаньонка.

– Да-да, бедная маленькая старушка! Не знаю, каковы ваши намерения, Карлайон, однако я бы советовал продать поместье, если найдется тот, кто согласится приобрести столь ветхий и старомодный особняк!

– Вне всякого сомнения, именно так миссис Шевиот и поступит, но до тех пор, пока завещание не будет официально утверждено, строить какие-либо планы на сей счет преждевременно.

– Разумеется: это вполне понятно! Однако она не может быть в восторге оттого, что ее обременили подобным имуществом, как и расходами по выплате жалованья четверым или даже пятерым слугам, насколько я понимаю. Поэтому считаю, что должен сделать для нее все возможное – в конце концов, она вдова бедного Евстасия, попавшая в столь стесненные жизненные обстоятельства, поскольку отец своей смертью бросил на нее несомненную тень! Честное слово, я намерен пригласить ее переехать ко мне в Лондон, где она сможет оставаться на Брук-стрит, пока не решит, что делать дальше! И тогда можно будет рассчитать слуг, а дом закрыть. Что вы на это скажете?

– На мой взгляд, неразумно оставлять особняк без присмотра, сэр, – вот единственный ответ, который дал ему Карлайон.

Вскоре Бедлингтон отправился к себе в спальню, и Карлайон смог наконец присоединиться к Джону, которого застал у камина зевающим во весь рот.

– Привет! – встретил его младший брат. – Он еще не утомил тебя до смерти? Ты должен был взять меня с собой за компанию!

– Нет, ты слишком уж строг с ним: глядя на твою хмурую физиономию, он чувствовал бы себя стесненно. Мне и самому было не по себе.

– Тебе?! – расхохотался Джон. – Итак, он сказал что-нибудь по делу?

– По-моему, его что-то гнетет и он не находит себе места от беспокойства. Он намекнул, что невольно вовлек Евстасия в искушение, и, похоже, опасается, что вот-вот станет известна куда более опасная авантюра.

– Ввел его в искушение! Каким же это образом, хотел бы я знать?

– Очевидно, Бедлингтон полагает, что его дом стал прибежищем для дурной компании. Он уверял, будто не знает добрую половину людей, которые там бывают, и объясняет это тем, что является личным адъютантом его высочества принца-регента, – ответил Карлайон, по губам которого скользнула легкая улыбка.

– Восхитительный намек на Принни! И поистине откровенный, богом клянусь!

– Я иду спать, – сказал Карлайон. – Вечер, проведенный в обществе Бедлингтона, – штука крайне утомительная. Бедная миссис Шевиот! Он уныл и скучен до безумия!

– Ага, значит, он по-прежнему намерен осуществить свою угрозу и навязать ей свое присутствие, не так ли?

– Да, и он даже собрался пригласить ее вернуться на Брук-стрит вместе с ним, а Хайнунз предложил запереть и заколотить, слуг же рассчитать.

– Ха! Чтобы мы имели возможность обыскать весь дом без помехи! – ухмыльнулся Джон. – Чрезвычайно ему признателен! – Он вышел вместе с братом в холл и взял со стола свечу, приготовленную для спальни. – На какой день ты назначил похороны? Мой приезд необходим?

– Решай сам. Мне лично придется присутствовать обязательно. Дата перенесена на два дня позже, у Бедлингтона обнаружились дела, которые задержат его в городе.

– Черт бы побрал этого старого проныру! – проворчал Джон. – Ты, наверное, ждешь не дождешься, когда вся эта история закончится и Евстасий найдет вечный покой на кладбище!

– Еще бы. Я действительно буду рад этому, но пока не представляю, как этого добиться.

Джон взял брата под руку и, крепко сжав его локоть, заметил:

– Да, чертовски неприятное дело. Что же до того, как разделаться с этой историей, я не удивляюсь, что ты пребываешь в некоторой растерянности! А тут еще и вдова свалилась на твою голову! А ведь я тебя предупреждал! Так тебе и надо, приятель!

– Ерунда! – отмахнулся Карлайон.

Утром лорд Бедлингтон предстал перед ними уже готовым к отъезду. Коварное предложение Джона о том, что он наверняка захочет присутствовать на дознании, которое должно было состояться в буфетной гостиницы в Уисборо-Грин, заставило Бедлингтона вздрогнуть. Очевидно, его душевное спокойствие подверглось испытанию, когда он с ужасом осознал, что дознание будет касаться одного из членов его семьи, а сам он явился в Сассекс в неподобающем одеянии. Чувство мучительного беспокойства, требовавшее от него немедленно облачиться в траур, и связанные с этим опасения, будто Шульц, портной его светлости, попросту не успеет вовремя удовлетворить его потребности, стали основными темами для разговора за завтраком, и они же, несомненно, ускорили отъезд Бедлингтона. К десяти часам его карета, покачиваясь на рессорах, уже удалялась по подъездной аллее, и Карлайон распорядился подать к крыльцу собственный экипаж.

Они с Джоном заехали в Хайнунз, чтобы забрать с собой Никки, но обнаружили, что юноша уже практически выздоровел и его жизнерадостное настроение омрачали одни только мысли о том, что ему предстоит. Благодарно улыбнувшись Джону, он сказал, что это было чертовски любезно с его стороны – приехать ради такого случая из самого Лондона.

– Разумеется, я не мог не приехать! – строго заявил Джон. – Если то, что болтается у тебя на шее, – это перевязь, то продень в нее руку и не вздумай вынимать оттуда!

– О, рана меня почти не беспокоит! Перевязь мне совершенно не требуется, а ношу я ее только для того, чтобы сделать приятное Бекки! – откликнулся Николас, который не терял времени даром и уже завел приятельские отношения с мисс Бекклз.

– Очень может быть, однако перевязь производит нужное впечатление. Уж я-то знаю этих присяжных из Сассекса!

– Да, но ведь я повредил руку совсем не в драке с Евстасием! – возразил Никки.

– Ты упомянешь об этом, только если тебя спросят, и тогда скажешь, что получил ранение, отражая нападение грабителей, – цинично заявил в ответ его брат. – И то и другое пойдет нам на пользу.

Он обернулся, чтобы тепло пожать руку Элинор и приветствовать поклоном мисс Бекклз. Карлайон отпустил какое-то замечание девушке; она ответила, а потом, так и не дождавшись комментариев по поводу своего серого платья, отороченного черным кружевом и лентами, упрекнула его:

– Однако! Надеюсь, вы заметили, что я ношу хотя бы полутраур![35] А я-то думала, вы похвалите меня!

– Мадам, вы очаровательно выглядите, – ответил он.

Девушка, смутившись, сказала:

– О нет, нет! Я вовсе не напрашиваюсь на комплименты по поводу моего внешнего вида, а жду похвал собственному послушанию!

В глазах лорда появилось насмешливое выражение; ответил он, однако, с полной серьезностью:

– Вы забываете, что я имею целых трех сестер. Надеюсь, они научили меня тому, как нужно избегать выражений, которые могут быть сочтены чрезвычайно бестактными.

Элинор, не сдержавшись, рассмеялась и сказала:

– Что ж! Мне будет нелегко смириться с тем, что вы не похвалите меня за смирение! Вчера я принимала лорда Бедлингтона в таком строгом черном убранстве, какое только можно себе вообразить. Насколько мне известно, он побывал и в вашем доме. Он уведомил вас о своем намерении остановиться в Хайнунз на время похорон?

– Да, и я понимаю, что это дало вам повод для недовольства. Поверьте, я не предполагал, что вам придется терпеть такие неудобства, когда просил вас временно поселиться здесь.

– Да! Это нарушает мой уединенный покой и здешний уют! – парировала Элинор. – Когда до сих пор все шло так мило и славно!

Карлайон улыбнулся, но ограничился лишь тем, что сказал:

– Надеюсь, вашему отдыху прошлой ночью ничего не помешало?

– Ровным счетом ничего! Разве что гадкий пес вашего брата так яростно скребся в мою дверь, что мне пришлось встать с постели и впустить его!

– Должно быть, он проникся к вам несомненной симпатией, мадам, – вежливо отозвался Карлайон.