– Тебе не понять, как мне одиноко.

На Раунд-Хилл-роуд появился автомобиль и свернул к дому. Приехал Питер.

Чарли снова коснулась руки Тесс.

– Знаешь, Тесс, я все-таки подумаю, поговорю с Питером. Пока я ничего не обещаю, но мы еще вернемся к этому. Может, что-нибудь придумаем.

Тесс встала и, к своему великому удивлению, поцеловала Чарли в щеку. Она никогда прежде не целовала Чарли и вообще стеснялась подобного проявления чувств. Поцелуи и объятия пробивали брешь в ее неприступности, делали ее уязвимой.

– Что бы ты ни решила, я на все согласна. Но мне бы очень хотелось участвовать в жизни Дженни.

Чарли стерла слезу со щеки Тесс.

– Что бы там ни было, ты всегда будешь для нее доброй тетей Тесс.

– Тетя Тесс, – повторила Тесс. – А знаешь, мне это нравится.


Чарли вернулась в Нью-Йорк, и Тесс опять осталась в одиночестве, наедине со своей работой, но с надеждой, что когда-нибудь Дженни будет принадлежать ей тоже. Пусть всего два с половиной месяца в году.

Она работала дни напролет, рассылая свои эскизы всем знаменитым галереям. Она делала наброски и разрабатывала образцы самых различных стеклянных изделий, от изящных бокалов до экзотических ваз. Делл часто заходила к ней с какой-нибудь едой в кастрюльке или домашним печеньем и старалась всячески поддержать ее боевой дух.

Но одно за другим приходили письма с отказом.

– Может быть, тебе стоит переехать в Нью-Йорк, – как-то сказала Делл, когда однажды вечером они пили горячий шоколад с печеньем. В Нортгемптоне уже лег первый снег, и в мастерской было зябко. Тесс пододвинула старый плетеный диван ближе к печи для обжига и потирала руки, стараясь согреться. Делл положила в рот еще одно печенье и села рядом.

– Не думаю, что мне захочется жить в Нью-Йорке, Делл. Там слишком много народу. И все чужие.

– Когда ты приехала в Нортгемптон, для тебя тоже все были чужие.

– Нет, тогда все было не так. У меня еще были родители и дом, куда я могла вернуться.

Делл поставила кружку на печь.

– У тебя всегда будет дом в Нортгемптоне, Тесс. Моя дверь открыта для тебя.

Тесс плотнее закуталась в шаль и продолжала смотреть на огонь. Делл была настоящим преданным другом, не то что Чарли, которая появлялась и исчезала в зависимости от обстоятельств, или Марина, которая словно сквозь землю провалилась после рождения Дженни.

Тесс придвинулась ближе к своему другу.

– Признаюсь, я никогда по-настоящему не чувствовала себя дома, пока не оказалась здесь.

– Ты говоришь странные вещи, – заметила Делл и обняла Тесс за плечи, ласково поглаживая ее руку. – У тебя были прекрасные родители, уютный дом.

Тесс покачала головой.

– Это был не дом, а очень элегантный особняк. – Тесс подобрала под себя ноги и прикрыла колени шалью. – Моя мать была необыкновенно требовательной женщиной. Я ее любила, но считала, что не дотягиваю до ее стандартов.

Делл внимательно слушала.

– А отец, – продолжала Тесс, – был совсем другим. На работе это был блестящий ум и сильный характер, а дома он превращался в размазню и боялся матери. Дома он прятался от нее в мастерской под самой крышей.

– Но надо отдать им должное, – заметила Делл, – их брак был счастливым. И они произвели на свет весьма одаренную дочь.

Тесс подняла голову с плеча Делл и взглянула на подругу.

– Одаренную? Я никогда не считала себя одаренной. Эксцентричную, это верно. Возможно, даже отщепенку.

– Ты не отщепенка, Тесс, – улыбнулась Делл. – Марина – вот кто настоящая отщепенка. Ты замкнутая, это правда, но очень отзывчивая и необычайно талантливая. Твои произведения выдающиеся в своем роде. Как и ты сама.

Делл погладила щеку Тесс. Прикосновение было теплым, нежным, ободряющим.

Тесс снова прижалась к Делл и вздохнула.

– Ты мой самый лучший друг, Делл, такого у меня еще не было. Как я могу уехать в Нью-Йорк и оставить тебя здесь?

Делл снова погладила руку Тесс. Затем осторожно положила ладонь ей на плечо и погладила шею, погружая пальцы в ее волосы.

Тесс почувствовала, как у нее внутри зарождается приятное тепло, и в этот миг поняла, что вся любовь, которую она вкладывает в свое искусство, вся страсть, с которой она отдается творчеству, ничто, пустота, бессмысленность, если их не с кем разделить.

– Я страдаю от одиночества, – призналась она. – Как ты думаешь, найдет ли меня когда-нибудь мой сказочный принц?

– Мой племянник положил на тебя глаз.

– Джо? – Тесс попыталась отогнать неприятное чувство, которое у нее вызывало это имя. – Он женат.

– А если бы он не был женат?

– Что ты хочешь сказать?

Делл пожала плечами.

– Тогда бы он тебя интересовал? Если бы он не был женат?

Тесс вспомнила тот вечер после выборов два года назад и приятное ощущение его рук на своем теле. Почему она тогда его остановила? Неужели только потому, что он женат?

– Не представляю, как бы я к нему относилась, если бы он не был женат. Мы с ним не находим общего языка.

– Может, из столкновения противоположностей и возникает великая страсть? Ты ведь знаешь, что плюс и минус тянутся друг к другу.

– Эта игра не для меня. У меня нет такого запаса энергии. К тому же моя мать говорила, что на меня не посмотрит ни один мужчина, потому что я не слежу за собой. Я предпочитаю майки кашемировым платьям и, слава Богу, не надеваю жемчуг, когда иду в магазин за продуктами.

Делл сняла руку с плеча Тесс и принялась за свой горячий шоколад.

– Ты хороша, какая ты есть, Тесс. Надеюсь, что придет день, когда ты это поймешь.

Тесс грызла уже обгрызенные ногти и думала о том, что Делл сильно ошибается, зато каким бальзамом проливаются эти слова на ее душу. Она смотрела на свои толстые загрубевшие пальцы и спрашивала себя, чем она заслужила такое высокое мнение. Какова бы ни была причина, Тесс не желала ее обсуждать.

– А ты, Делл? – спросила она. – Почему ты снова не вышла замуж?

Делл смотрела в свою кружку.

– Наверное, я не хотела вновь оказаться во власти мужчины. Уолтер меня глубоко оскорбил. С тех пор я поняла, что мужчины для меня слишком грубы. Слишком торопливы. И слишком много о себе воображают. Они не понимают потребностей женщины.

Тесс повернулась к Делл. Ей не надо было спрашивать, что Делл имеет в виду, потому что она вдруг все поняла. А может быть, всегда понимала.

Делл посмотрела ей в глаза, поставила кружку на печь и протянула к Тесс руку. Тесс закрыла глаза и подчинилась мягким пальцам, ласкающим ее лоб, глаза, щеки, а когда пальцы нежно притронулись к ее губам, Тесс коснулась их кончиком языка. И тогда пальцы исчезли, а вместо них Тесс почувствовала на своих губах полные губы Делл, неторопливые, медлительные, со вкусом шоколада, такие теплые и приветливые.

Медленно, но уверенно Тесс засунула руку под свитер Делл, как если бы это был самый привычный и обыкновенный жест. Она ощутила под рукой мягкую округлость упругой груди и сосок, затвердевший под ее прикосновением. И тогда она почувствовала, как рука Делл скользнула между ее ног. И в ответной страсти Тесс поняла, что никогда прежде не испытывала ничего равного по силе чувств и ничего более естественного.


Утром Тесс проснулась с болью в спине от сна на старой провисшей кровати в мастерской. Она хотела повернуться на бок, но наткнулась на некое препятствие. Рядом с ней спала Делл.

Тесс прикрыла лицо жестким шерстяным одеялом. Она не могла поверить, что случившееся прошлым вечером было реальностью. Она не могла поверить, что позволила женщине заниматься с ней любовью. Но больше всего она не могла поверить, что ей это очень понравилось и что она ответила тем же женщине, лежавшей рядом с ней.

«Неужели ты думаешь, что Тесс лесбиянка?» – вспомнила она те давние подозрения Чарли. Как Чарли догадалась? Существует ли некий признак, выдающий лесбиянку? К примеру, запах?

Она вцепилась зубами в одеяло и представила себе, что бы подумали о ней друзья, если бы увидели ее сейчас в постели с Делл. Медленно, с опаской, она протянула руку и потрогала округлый живот Делл, мирно вздымающийся в такт ее дыханию. Она потрогала грудь Делл, обнаженную, мягкую, теплую... и покорную ее воле.

– Продолжай, – попросила Делл, не открывая глаз.

Тесс быстро убрала руку.

– Ты что? – прошептала Делл. – Тебе стыдно?

– Нет, совсем нет, – потрясла головой Тесс.

Делл окончательно проснулась и приподнялась, опираясь на локоть. Она посмотрела на Тесс и отвела волосы от ее лица.

– Нет, ты стыдишься и ты расстроена.

– Нет, – повторила Тесс. – Я не расстроена, совсем нет.

Делл легла на спину.

– Нам надо поговорить. Это у тебя первый раз? С женщиной?

– Да... – неохотно согласилась Тесс, сознавая, что Делл права и что она действительно смущена. Она чувствовала себя дурой. Дурой, которая поддалась низким, позорным инстинктам.

– Для меня это не первый раз, – сказала Делл, – хотя с того времени прошло уже несколько лет.

Тесс попыталась представить себе Делл с другой женщиной. Как Делл целует лицо, руки и тело той женщины, так же как целовала Тесс. Змея ревности зашевелилась в ее душе.

– Я никогда не знала... – заметила Тесс, – я никогда не знала, что ты лесбиянка.

– Не знала, но догадывалась. Догадывалась, но сама не была готова.

– Вот почему ты живешь в Нортгемптоне? – спросила Тесс. – Потому что тут много других лесбиянок?

Делл рассмеялась:

– Да нет, не поэтому, хотя для лесбиянок здесь есть все условия. Признаюсь, я испытываю зависть, а не отвращение, когда вижу женщину в компании другой женщины. Но я никогда не объявляла о своих наклонностях. Разве на моей вывеске написано «Лавка букиниста, владелец Делл Брукс, лесбиянка»?

Тесс расхохоталась.

– Кстати, – продолжала Делл, – я ненавижу тех из них, которые носят кожаные куртки и ходят по улице так, словно бросают всем вызов. Как если бы они хотели обратить всех в свою веру. Я такая, какая есть, и не навязываю другим свои взгляды. Я выбираю друзей по их уму и сердцу, а не по сексуальной ориентации. Кроме того, я ненавижу наклеивать ярлыки. Кто знает, может, завтра появится мужчина и... – Делл щелкнула пальцами и выразительно подняла брови.

Тесс задумалась, все еще сомневаясь, что она такая же, как Делл, все еще не веря в то, что произошло, все еще цепляясь... За что?

– У меня были мужчины, – торопливо пояснила она. – Я не девственница.

– Я знаю, – с улыбкой отозвалась Делл. – Если бы ты имела дело только с женщинами, тебе не пришлось бы делать аборт.

– Я хотела того ребенка, Делл.

Делл протянула руку и погладила ее по волосам.

– Я знаю, что ты его хотела. Помнишь, как ты плакала в моих объятиях в тот вечер?

Воспоминание почти стерлось, но оно было.

– Я не могла... – запинаясь, объясняла Тесс. – Из-за матери.

– Успокойся, – шепнула Делл и поцеловала ее в волосы. – Ты тогда поступила правильно.

– Но какая же я лесбиянка, если я хотела родить ребенка? Если я хотела воспитать Дженни?

– Мы подарили друг другу свою любовь, но это не означает, что ты лесбиянка. Это только означает, что ты женщина, готовая дарить и принимать любовь. Между прочим, пенис не имеет никакого отношения к желанию женщины быть матерью.

– Твой муж знал?

– Что я предпочитаю женщин? Нет. Но ведь тогда я сама этого не знала. Секс не играл большой роли в нашей с ним жизни. Не знаю, что было причиной: он, я или просто мы не подходили друг другу. Ну а ты? Сколько у тебя было любовников? Сколько мужчин?

Тесс повернулась спиной к Делл. Разве могла она признаться ей, что Джорджино был единственным мужчиной, удостоившим ее любви, и что он был таким же нежным, как Делл, нежным... как женщина. Разве могла она сказать Делл, что два года назад ее племянник Джо сделал попытку заняться с ней любовью. Она не могла сказать об этом Делл, потому что отвергла Джо. Она не могла ничего сказать Делл, потому что других мужчин попросту не было.

– Было несколько, – сказала Тесс вместо этого. – Достаточно.

– И тебе нравилось? Я имею в виду секс.

Тесс смотрела на неоштукатуренную стену мастерской, на серый цемент между кирпичами.

– Нравилось. Но я знала, что это ненадолго.

– Почему? Потому что мать убедила тебя, что ты не можешь понравиться ни одному мужчине?

Тесс проглотила слезы.

Делл положила ей руку на грудь и принялась медленно гладить; сосок затвердел в ответ на ласку.

– По-моему, ты слишком долго ждала настоящей любви.

Страх в душе Тесс растаял, а вместо него родилась жажда, тоска по любви.

– Да, – согласилась она, – я слишком долго ждала.

– Разве можно стыдиться желания любить? – упрекнула Делл. – Разве стыдно, когда кто-то тебя любит?