Пока герцог освежался вином из погребов Уолси, к Уиллу подошел другой слуга кардинала.

– Мой господин желает с вами говорить, сэр Уильям.

Болезнь Уолси уже миновала!


Сквозь узкие щелки глаз на распухшем лице кардинал пристально взирал на Уилла, сидя за письменным столом. «Все-таки он болен», – подумал Уилл. Вместо алой рясы и такой же шапки на Уолси был отороченный мехом вечерний шлафрок. Лысая, не считая нескольких седых прядей, голова была непокрыта. Одна нога, терзаемая подагрой, лежала на табурете.

– Вам больше не нужно преследовать герцога, – сказал Уолси. – Когда он причалит к пристани Хей, чтобы отправиться в поместье Роуз, на борт его баржи войдут вооруженные стражники Тауэра. Они арестуют Букингема и в качестве узника поведут его по Тэймз-стрит в Тауэр. Он будет осужден за измену королю.

Уилл ничего на это не сказал. Он не чувствовал никакой радости по поводу крушения своего давнего врага, только жалость.

Должно быть, его мысли отразились у него на лице. Вместо того чтобы его отпустить, кардинал наклонился вперед, навалившись на стол. Острый запах мази ударил Уиллу в нос.

– Когда вернетесь к своим обязанностям при дворе, вы не скажете королю ничего, что могло бы смягчить его решение в связи с герцогом. Не забывайте, что если один из самых высокородных вельмож в стране может лишиться всего, то уничтожить простого рыцаря тем более не составит труда.

– Вам нет нужды угрожать мне, милорд. У меня нет намерения противодействовать вашим желаниям.

Улыбка Уолси не затронула его глаз.

– Я рад это слышать, ведь приобщить других к расследованию об измене герцога будет минутным делом. Возможно, нам стоит допросить одну из его сестер?

Кардинал покрутил жирными пальцами крышку украшенной разноцветной эмалью шкатулки, как будто намекая на то, что внутри нее находятся доказательства, которые можно оттуда достать.

– Я не намерен противодействовать вам, милорд кардинал, – повторил Уилл.

Ко времени возвращения Уилла в Гринвич слухи об аресте Букингема опередили его. Комптон не удивился, найдя леди Анну и ее мужа в домике в парке.

– Вы предали меня! – накинулась она на него.

– Нет.

– Я доверилась вам! А вы передали мои слова кардиналу!

– Нет, – повторил Комптон, схватив ее за руки, чтобы она не расцарапала ему лицо. – Уолси уже знал больше того немногого, что вы мне рассказали. Он подкупил вашего кузена, Чарльза Найветта, и канцлера Букингема, Роберта Гилберта, и к настоящему времени уже взял под стражу духовника герцога и монаха из Хинтона.

– Черт возьми, Уилл, наверняка у вас была возможность это предотвратить!

Он лишь молча взглянул на нее, а затем перевел взгляд на Джорджа.

– Уведите ее отсюда, – посоветовал Комптон. – Ничем хорошим ее пребывание при дворе не закончится.

– Я не брошу своего брата!

– Господи боже, Букингем предавал и бранил вас почти всю вашу жизнь! Вы ничем ему не обязаны!

– Какое значение теперь имеет то, что было в прошлом? Эдвард никогда не желал мне смерти. И он всегда считал, что его дела приносят пользу семье.

Уиллу хотелось придушить ее и в то же время утешить. Но ни на первое, ни на второе он не имел права. И он никогда бы не сказал Анне, как близка она сама была к катастрофе и как ненадежно ее положение до тех пор, пока будет жив кардинал.

– Поезжайте с мужем в Лестер, леди Анна. Вы ничего не можете сделать, чтобы помочь герцогу.

– Я могу попросить короля освободить моего брата.

– Не будьте глупой! – Терпение Уилла лопнуло. – Меньше всего вам сейчас следует привлекать к себе внимание!

Но она уже ничего не слышала.

– Я поговорю с королем Генрихом. Если я вам небезразлична, вы устроите мне приватную аудиенцию. Или я прошу слишком многого?

– Она решительно настроена, – тихо сказал Джордж. – Вы могли бы облегчить ей задачу.

– Если с вами случится что-нибудь плохое, – сказал Уилл сдавленным голосом, – я никогда себе этого не прощу.

И без того он уже никогда не будет вполне счастлив.

Джордж расценил его слова как согласие. Он увел жену, обняв ее за плечи.

– Дайте нам знать, когда все будет готово, – попросил он, оглянувшись. – Мы будем ждать от вас вестей.

68

Дворец в Гринвиче, 16 апреля 1521 года

Король был явно обеспокоен.

«Ему около тридцати, – подумала Анна, – но он так и не повзрослел». Нет, с тех пор как он взошел на трон, будучи скорее юношей, чем мужчиной, его тело возмужало, но характер оставался прежним: порывистым, скорым как на гнев, так и на веселье, и всегда чрезмерно чувствительным ко всему, что затрагивало его честь. В действительности Генрих был очень похож на своего дальнего родственника, Эдварда.

Анна не была удостоена приватной аудиенции. Они находились в большом зале дворца в Гринвиче, замечательном своими размерами и выкрашенными в ярко-желтый цвет потолочными балками. Анну и Генриха окружали десятки людей, которые станут свидетелями ее униженной мольбы даровать Эдварду жизнь.

Женщина понимала, что должна тщательно обдумать то, что собирается сказать. И Джордж, и Уилл предостерегли ее о том, что за одно-единственное неуместное слово она сама может быть отправлена в казематы Тауэра. Однако у Анны был план, и она считала его хорошим.

Она облачилась в свои лучшие одежды, богато украшенные вышивкой и драгоценными камнями. На каждый ее палец было надето по кольцу, из которых хотя бы одно будет снято и отдано его величеству в знак подчинения его воле. Позаботилась Анна и о макияже, добавив немного розового румянца на щеки, и щедро спрыснула себя самыми сладкими своими духами. С тех пор как король проявил желание уложить ее в свою постель, прошло много времени. Дочь Бэсс Болейн, Мэри, все еще была его любовницей, но королю Генриху, как и прежде, нравились женщины приятной наружности.

Анна присела в реверансе, делая глубокие вдохи и стараясь унять охватившую ее дрожь.

– Леди Анна, – сказал король Генрих.

– Ваша милость.

Уилл сообщил ей, что такое обращение нравится королю больше традиционного «ваше величество».

– Подойдите ближе.

Генрих сидел в искусно украшенном кресле под балдахином. Рядом с ним стояла скамеечка для ног, и король жестом распорядился, чтобы Анна присела на нее. Из этого неудобного и явно унизительного положения она взирала на него снизу вверх в поисках сочувствия.

Маленькие, близко посаженные серо-голубые глаза смотрели на нее, изучая, словно она была букашкой диковинного вида. Его величество снова отрастил себе бороду. Когда-то, перед поездкой в Долину золотой парчи, она у него уже была, как будто Генрих и в этом собирался соперничать с королем Франциском, но по настоянию королевы он ее сбрил. Не прошло и года, а королева Екатерина уже не имела прежнего влияния на мужа.

Король наклонился вперед, и Анна уловила его излюбленный аромат – смесь муската, розовой воды, серой амбры и цибетина[23].

– Если вы хотите что-то мне сообщить, – сказал он негромко, – то говорите сейчас.

Это была самая высокая степень конфиденциальности, на которую Анна могла рассчитывать. Рядом никого не было: ни королевских советников, ни стражи, ни личных слуг. Она напомнила себе, что его величество вообще не обязан ее выслушивать. Он оказывает ей милость, уделяя несколько минут своего времени. Теперь только от нее зависит, принесут ли они пользу.

Не забывая о том, что она должна позаботиться о безопасности своей и Джорджа, а также их детей, Анна сразу же постаралась снять с себя ответственность.

– Я не знаю, какие грехи совершил мой брат против вашего величества, но искренне верю, что он осознал свои ошибки много месяцев тому назад. Вашему величеству известно, что он просил разрешения совершить паломничество в Палестину. Я умоляю вас, мой господин, позволить ему это.

Затаив дыхание, Анна ожидала вспышки гнева. Глаза короля сверкнули, но затем вместо потока грубых слов раздался взрыв хохота.

– Изгнание вместо казни, да?

Анна похолодела, как Темза зимой, и у нее закружилась голова. Если бы она не сидела, то пошатнулась бы или даже упала. Лишь усилием воли она смогла сохранить свое положение, глядя королю Генриху прямо в глаза.

– Вы рассмотрите такую возможность, ваше величество? Это был бы не первый случай, когда вы позволяете заблудшему подданному посетить Иерусалим.

Это напоминание вернуло королю серьезность. В эти дни паломничество стало редкостью среди англичан, но сэр Ричард Гилдфорд, отец сэра Генри и сэра Эдварда, предпринял такое путешествие еще в начале правления Генриха Восьмого, после того как провел некоторое время в тюрьме, не будучи обвиненным ни в чем конкретном. Ходили слухи, что он растратил казенные деньги. Анна не знала подробностей, да и не желала их знать. Имело значение лишь одно – это дело создавало прецедент. Если король Генрих позволил сэру Ричарду избежать наказания, то существовала вероятность, что он поступит так же и в отношении герцога Букингема.

Анне не было нужды напоминать королю о том, что Гилдфорд заболел и умер в Иерусалиме. Подобное путешествие чревато многочисленными трудностями, начиная с нападения пиратов и заканчивая мором. Но оно также давало возможность искупить свою вину и избежать бесчестия публичного обвинения в измене. На мгновение Анне показалось, что король готов согласиться. Но он покачал головой.

– Некоторые грехи слишком велики, чтобы можно было их простить, леди Анна.

Она склонила голову. Ей хотелось возразить, но раздражать короля Генриха значило бы лишь все усугубить.

– Что вы знаете о замыслах своего брата? – спросил он таким голосом, каким, должно быть, успокаивал своего коня.

– Ничего, ваше величество, – ответила Анна, не поднимая головы, и стала молиться, чтобы он не решил ее допросить.

– Мне известно, что несколько месяцев назад вам нанесла визит любовница герцога.

– Если ваше величество имеет в виду Маргарет Геддингс, то она моя давняя подруга, одна из фрейлин моей невестки.

Анна подняла глаза и посмотрела прямо в подозрительно сощуренные глаза монарха.

– У них с герцогиней произошел разлад, но сейчас снова все в порядке. Однако это не имеет ничего общего с тем, чем герцог провинился перед вашим величеством. Это сугубо семейное происшествие.

«Если мне не удалось помочь Эдварду, – подумала Анна, – то я могу защитить хотя бы Мадж».

Король, видимо, очень интересовался прислугой Эдварда. Он задал еще несколько вопросов о домочадцах герцога, но ни на один из них Анна не была в состоянии ответить.

– С начала правления вашего величества я мало общалась со своим братом, – напомнила она Генриху. – У нас вышла размолвка.

Ее слова заставили короля отвести взгляд. Анна подумала, могла ли она его смутить, но потом решила, что вряд ли. Затем ее охватило беспокойство из-за того, что напоминанием об этом случае она только утвердит Генриха в решении наказать герцога, прибавив ко всем прочим провинностям Эдварда еще и ту давнюю перепалку.

– Ваше величество…

Неожиданно король заставил ее замолчать взмахом руки с унизанными перстнями пальцами.

– Судьба вашего брата в руках судей, леди Анна.

Непреклонность его тона убедила ее в тщетности попыток оспорить это заявление. Принимая отказ, Анна поднялась со своей скамейки, еще раз сделала реверанс и попятилась из зала, где состоялась аудиенция.

– Услуги вашего мужа не понадобятся в суде присяжных по делу герцога, – неожиданно сказал король, – и вам обоим позволено удалиться со двора на некоторое время.

Анна запнулась, хотя и поняла, что король явил ей свою милость. Было бы настоящим мучением оставаться здесь, когда Эдвард будет осужден на смерть, особенно Джорджу, если бы ему пришлось участвовать в вынесении приговора своему шурину. Трудно было проявлять благодарность человеку, который, судя по всему, твердо решил убить ее брата, но Анна все же пробормотала уместные слова и удалилась.

Выйдя из зала, она оказалась в обществе двух ожидавших ее знатных дам. Бэсс Болейн обняла ее. По лицу Анны она поняла, что аудиенция не принесла результата, на который надеялась ее подруга.

Второй дамой была сестра Анны, Элизабет. Анну поразил ее вид: изможденный, осунувшийся, как будто Элизабет не спала с того самого дня, как узнала об аресте Эдварда. Видимо, так оно и было, – они всегда были близки. Анна обернулась к ней, качая головой.

– Я попыталась, Элизабет, но его величество остался глух к моим мольбам. Король твердо решил судить Эдварда.

– Но почему? Эдвард не представляет для него угрозы.

– Наверно, его величество считает, что это не так. Такое возможно. Если король слышал предсказания монаха и поверил в них, то его действия призваны защитить династию Тюдоров.

Анна обняла всхлипывающую сестру. Элизабет далеко не сразу смогла вернуть себе самообладание. Как только ей это удалось, на ее лице появилось выражение угрюмой решимости.