Я принял это решение, не переставая вглядываться в ее глаза, не дающие мне поразмышлять над тем, что делали и говорили собравшиеся, за которыми я подсматривал, как до этого они не давали мне вообще о чем-либо размышлять, когда я с нею танцевал… Раздался какой-то металлический звук — такой громкий, что напоминал взрыв или раскат грома, и он отдался гулким эхом во всех соседних туннелях.

— Черт побери! — невольно пробормотал я, когда понял, что произошло.

* * *

Я помню, любовь моя, ощущение головокружения и страх. Я помню, какое усилие мне пришлось над собой сделать, чтобы подавить крик ужаса, едва не вырвавшийся из моего горла, когда металлическая дверь, на которую я опиралась руками и которая сильно проржавела, просела под моим весом, издала жуткий звук и развалилась на куски, выдав мое присутствие. Некоторые из этих кусков полетели с пятиметровой высоты вниз, а остальные шлепнулись возле меня на пол. Я, едва тоже не свалившись вниз, сумела каким-то чудом отпрянуть от проема и повалилась навзничь на пол.

Испытывая от страха физическую боль, я предприняла неимоверные усилия для того, чтобы быстренько сориентироваться и благодаря этому не потерять контроль над тем, что происходит. Приподняв голову, я увидела, как эти пять человек в масках резко прервали проводимый ими ритуал. Подземелье наполнилось тревожными криками, доносившимися до меня, как через дымовую трубу. Люди в масках повернули головы и посмотрели туда, где находилась я, распростершаяся на полу за скрывающими меня обломками двери. Я проворно перевернулась на живот и распласталась, как рептилия, на полу. Мое лицо находилось так близко от пола, что на губах я почувствовала пыль с привкусом ржавчины. Я проворно уползла с освещенного пространства в темноту и, поднявшись на ноги, бросилась бежать без оглядки по коридорам. Это был безумный бег вслепую, потому что керосиновая лампа, которую я держала в руке, потухла. Я старалась отгонять от себя шальные мысли, от которых мне становилось не по себе, — мысли о том, что я боюсь темноты, и о том, что я могу заблудиться в лабиринте пустынных и ничем не освещенных коридоров. Я лихорадочно убеждала себя в том, что непременно должна попытаться спастись бегством, а для этого мчаться еще быстрее, в противном случае меня схватят люди в масках. Касаясь стен, ощущая на своих ладонях влажную поверхность, покрытую плесенью, я попыталась сориентироваться в пространстве и понять, где находится выход.

Но как можно сориентироваться в пространстве и понять, в какую сторону нужно бежать, если вокруг темно? Это была вспышка желания выжить — желания, обусловленного инстинктом самосохранения.

Я не знала ни куда поставить ногу, ни куда протянуть руки. Мне оставалось признать, что здесь, в лабиринте темных коридоров, у меня не было никаких шансов: либо меня в конце концов схватят, либо я заблужусь, так и не найдя выхода из подземелья. Меня снова обуял страх: он, казалось, хватал меня за ноги и мешал мне бежать. Я, тяжело дыша, остановилась.

До меня стал доноситься звук чьих-то шагов — все ближе, и ближе, и ближе. Мерцающий свет какого-то огонька, который я заметила далеко впереди себя, был сейчас для меня единственным ориентиром.

«Они меня вот-вот догонят. Все кончено».

Я пробежала еще немного вперед, и мои ладони вдруг нащупали угол стены: здесь было ответвление от основного коридора, совсем небольшой коридорчик, из противоположного конца которого до меня донеслись звуки текущей воды. Я начала лихорадочно ощупывать стену руками, чувствуя, как множество влажных волокон прилипают к моим пальцам. Вход в коридорчик был затянут паутиной — верный признак того, что здесь уже давно никто не ходил. Я проскользнула в этот коридорчик и нащупала в стене нишу, в которую я едва-едва смогла поместиться. У меня не было другого выбора: я даже не могла погрузиться в журчащую в темноте передо мной воду, потому что ладони натолкнулись на металлическую решетку и сдвинуть ее мне не удалось. В общем, этот журчащий поток воды был для меня недоступен. Единственное, что мне оставалось, — так это спрятаться в нише, надеясь, что мои преследователи меня не заметят. Либо мне повезет и они пройдут мимо, либо меня в конце концов поймают, как загнанного в угол кота.

Когда я забиралась в эту нишу, из нее выскочила, проскользнув между моих ступней, крыса. Я моментально зажала себе ладонями рот, чтобы не вскрикнуть, и попыталась совладать со своими нервами. Уже находясь в нише, я присела и согнулась, очень крепко обхватив руками колени и уткнувшись в них лицом. Надо было успокоить свое участившееся дыхание, казавшееся громогласным в тишине, которую нарушали лишь чьи-то приближающиеся шаги.

Вскоре я, приподняв голову, заметила, как в основном коридоре мелькнул какой-то огонек. Я вжалась в стену и увидела, что в темноте блестят глаза крысы. Затаив дыхание, я стала молиться… Закрыв затем глаза, я почувствовала, как удары моего сердца эхом отдаются в висках.

Через небольшой промежуток времени — который показался мне вечностью — я каким-то внутренним слухом уловила, что шаги стали удаляться и затем вообще стихли где-то в конце коридора. Я еще несколько минут посидела абсолютно неподвижно — скорее из страха, чем из предосторожности, — пока окончательно не убедилась, что действительно осталась одна. Я снова услышала звуки струящейся воды — звуки, которые в течение нескольких минут заглушал охвативший меня страх. Затем я начала очень осторожно выбираться из своего убежища. Из-за полной темноты не было никакой разницы, открыты мои глаза или закрыты. Меня терзал страх. Не зная, где находится выход из этого ужасного подземелья и в каком направлении мне нужно идти, я, касаясь руками стены, бесшумно заскользила вдоль нее по коридору — как капля, стекающая по стеклу.

И вдруг я натолкнулась на выступ в стене и ощутила под пальцами человеческую кожу. Из стены вытянулись чьи-то руки, они с силой обхватили меня, лишая возможности двигаться. Я, не успев вовремя отскочить в сторону, почувствовала себя пойманной в ловушку и — скорее даже от неожиданности, чем от страха — вскрикнула. Мой крик разнесся эхом по подземелью, как будто в соседних коридорах стали вскрикивать другие женщины.

Инстинктивно начав лягаться, я попыталась высвободиться, но это мне не удалось. Сквозь шум борьбы я услышала чье-то — скорее всего человеческое — дыхание, однако не было произнесено ни слова. Меня по-прежнему окутывала кромешная тьма. Я не могла рассмотреть, кто удерживает меня с такой силой. Умудрившись — сама не знаю как — снова зажечь керосиновую лампу, которую все еще держала в руке, я приподняла ее повыше, чтобы посмотреть, кто меня напал. Мои глаза отвыкли от света, и я невольно сощурилась. Тем не менее, очень часто моргая (и чувствуя при этом, как с моих ресниц падают малюсенькие песчинки), я разглядела жуткий оскал одной из тех ярко раскрашенных индуистских масок, которые я сегодня уже видела, — с выпученными глазами и острыми зубами. Мне показалось, что этот картонный демон, увидев мое лицо, впал в оцепенение: его хватка стала ослабевать.

Я поняла, что это был мой шанс, причем единственный. Не теряя ни мгновения, я с силой ударила керосиновой лампой по ногам того, кто на меня напал. Керосин пролился на его одежду, и та вспыхнула ярким пламенем — как вспыхивает чиркнутая о коробок спичка.

Незнакомец невольно выпустил меня из рук, и я отпрянула назад, чтобы языки пламени не перекинулись и на мою одежду. В течение нескольких секунд я стояла перед этим человеком, разглядывая при ярком свете огня его маску и лихорадочно раздумывая над тем, как бы мне умудриться стащить с него маску и при этом не обжечься. Мне казалось, что я вполне могу сгореть вместе с ним, если все-таки попытаюсь дотянуться до маски. Мое лицо обдавало жаром, а от дыма у меня слезились глаза и першило в горле. В конце концов я развернулась и бросилась бежать. Я бежала, оглядываясь и видя при этом, как этот человек, извиваясь, пытается сбить со своей одежды огонь. А еще мне показалось, что он кричит от отчаяния.


29 декабря

Я помню, любовь моя, как я держала в руке кусочек мыла — английского мыла, выпускаемого компанией «Вудс оф Виндзор» и пахнущего тальком. Помню, какими чистыми-пречистыми были мои руки.

Я осознаю, что это — не ахти какое воспоминание. Однако как мне начать рассказ о том, о чем я еще никогда никому не рассказывала?

Ты отсутствовал в Брунштрихе в то утро — утро, которое было очень ясным. На чистом голубом небе сияло солнце. Казалось, сама природа приглашала выйти из дома и подышать свежим воздухом. Поэтому мы — группа дерзких и неугомонных молодых людей (во всяком случае, такими мы казались твоей матушке) — решили пойти покататься на коньках на покрывшемся льдом озере, а потом позавтракать в находящемся неподалеку от этого озера лесном домике.

Я никогда раньше даже не надевала на свои ноги коньки, однако, опираясь на руку Ричарда Виндфилда (он, воспользовавшись твоим отсутствием, выступил в роли инструктора), я без особого труда смогла скользить на коньках по льду, наслаждаясь этим способом передвижения, при котором, казалось, коньки сами несут меня вперед. Я даже попыталась катиться без поддержки Ричарда, но тут же натолкнулась на небольшую кучу снега у самого берега и, упав, невольно приняла довольно забавную позу. Уставшая, облепленная снегом, с уязвленным самолюбием из-за громкого — до неприличия — смеха, которым леди Элеонора невольно привлекла ко мне внимание даже и тех, кто поначалу ничего не заметил, я решила пойти в лесной домик и дождаться там завтрака. К этому времени зловещие серые тучи начали выползать из-за вершин гор и приближаться к долине, грозясь разразиться снегопадом. «Остальным тоже недолго осталось развлекаться», — со злорадством подумала я.

Взглянув в висевшее в туалетной комнате лесного домика зеркало, я увидела раскрасневшееся от мороза лицо, на котором — слава Богу! — не осталось следов моего стремительного падения физиономией в снег. Начав мыть руки, я снова и снова их нежно поглаживала, забавляясь тем, какими скользкими и мягкими они стали под воздействием мыльной пены. Я была здесь одна, и, видимо, поэтому меня начали терзать тревожные воспоминания о событиях, произошедших прошлым вечером: я вспомнила, как извивалась похожая на огромный факел человеческая фигура, слышала вопли… А может, мне только показалось, что я слышала крики отчаяния и страха? Эта ужасная сцена то и дело возникала перед моим мысленным взором в течение всей ночи и большей части утра. А еще я все никак не могла избавиться от запаха — от тошнотворного запаха обожженной плоти и копоти горящего керосина. Мне казалось, что этот запах впитался в мою кожу. Я терла ее, и терла, и терла, однако запах не исчезал — как не исчезала стоящая перед моим внутренним взором сцена и как не стихали в моих ушах отзвуки жутких воплей…

Я услышала, как скрипнула дверь. Любители покататься на коньках, похоже, наконец-то пришли, чтобы позавтракать.

Я вышла из туалета и заглянула в комнату, где должны были накрыть завтрак и куда можно было войти прямо со двора.

— Как хорошо, что…

— Как хорошо, что мы встретились здесь?.. К сожалению, вы, похоже, собирались произнести совсем не эти слова. Вы с некоторых пор стали меня избегать, а я все никак не могу понять почему.

Николай, снимая с себя каракулевую шубу и каракулевую шапку — типичную одежду русских, — насмешливо смотрел на меня.

— Я же, наоборот, очень рад вас видеть. А особенно я рад обнаружить вас здесь одну, что весьма необычно.

Я со страхом подумала, что он сейчас подойдет ко мне. Он, однако, направился к мини-бару.

— Я зашел, чтобы выпить бокальчик чего-нибудь горячительного. Хотите составить мне компанию?

— Нет, спасибо.

Я подошла к стоящему возле камина креслу, на котором я раньше разложила свою влажную верхнюю одежду, чтобы она высохла, и стала ощупывать ее, надеясь, что она уже сухая и я смогу надеть ее и уйти.

— Имейте в виду, что самый лучший способ согреться в такой холод — это выпить немного водки.

Стоя спиной к этому русскому, я услышала, как он приложил горлышко бутылки к стакану, после чего раздалось журчание наливаемой в стакан жидкости.

— Жаркий огонь тоже, конечно же, помогает.

Даже не видя его, я поняла, что он подошел ко мне сзади: до моих ноздрей донесся его своеобразный запах, а до моих ушей — его не менее своеобразный голос.

— А вам что, не нравится кататься на коньках со всеми остальными? — с напускной грубоватостью спросила я.

— Я сейчас предпочитаю… заниматься другими делами. Например, разговаривать с вами. Есть много чего, о чем мы могли бы поговорить, — туманно ответил он.

— Неужели? Я так не думаю.

Он улыбнулся, а затем одним большим глотком осушил свой стакан с водкой. Я повернулась, чтобы уйти подальше от этого человека, находиться возле которого мне было противно.