— Капитан хочет увидеть тебя, девочка. Пойдем, я отведу тебя к нему.

Она последовала за большим рыцарем сквозь сердце караван-сарая, жилые комнаты, мимо общего зала со столами и скамьями, где солдаты и караванщики ели и пили после дороги. Зал выходил на внутренний двор, совсем не похожий на дворцовые дворики в Ашкелоне и куда более безлюдный. Обычно именно там, под звездами, пилигримы могли пообщаться и отдохнуть, но не сегодня. Дождь наконец утих, заметила Захира, выглянув в темноту двора, прежде чем ее направили к короткому пролету лестницы. Исчез яростный стук падающих на крышу капель, сменившись размеренным и спокойным плеском луж на земле.

Худшее миновало, думала она с некоторым облегчением… пока не оказалась в другой комнате и не заглянула в штормовые глаза Себастьяна.

Он снял оружие и теперь сидел на диване, подсвеченный трепещущим огоньком масляной лампы, горевшей на столе рядом с ним, задумчиво перекатывая в пальцах кубок с вином. Он поднял взгляд, когда она вошла в комнату, затем встал и коротко кивнул своему другу. Большой рыцарь оставил ее на милость Себастьяна, не сказав ни слова, и прикрыл за собой дверь. Его шаги затихли вдали, и на неопределенное время после этого крошечную комнату затопила тишина. Но, наконец, нахмурив брови, Себастьян отвернулся.

— Здесь есть еда, — сказал он, указывая на оставленный на столе обед, и снова опустился на диван. — Ешь, если хочешь, Захира. Если не боишься запятнать чистоту своей веры, преломив хлеб с врагом.

Она судорожно вздохнула, почувствовав укол в его голосе.

— Разве мы стали врагами, милорд?

— Я надеялся услышать это от тебя, — ответил он без выражения, наблюдая за ней из-под тяжелой копны волос. — Должен признать, ты заставила меня гадать об этом прошедшие несколько дней.

Она думала о тяжком противостоянии, которое возникло между ними с той ссоры на крыше, с ее злобной защитной реакции на его вопросы о Халиме и о кошмаре, свидетелем которому Себастьян стал, когда провел ночь в ее комнате. Она сказала, что ненавидит его, но чувство, которое она к нему испытывала, было далеко от ненависти.

— Ты мне не враг, Себастьян. Будь мы врагами, я не оставила бы ради тебя Ашкелон.

Он недоверчиво сузил глаза.

— И что заставило тебя приехать? Ты наверняка давно уже знала о засаде. Зачем нужно было ждать, чтобы сказать мне сейчас?

— Я знала о засаде, — призналась она. — Я знала, но до сегодняшнего дня не осознавала, что ты лично планируешь сопровождать караван…

Он хмыкнул.

— И я должен поверить, что ты выдала себя, потому что беспокоилась обо мне?

— Это правда.

— Правда, — ответил он, с сомнением ее разглядывая. — Такая же, как твои слова о том, что мужчина, встречавшийся с тобой в мечети, — ассасин, который убил Абдула, — не твой брат? По твоим словам, это тоже была правда.

— Часть правды, — ответила она.

Его лицо затвердело, скулы стали словно острее, в глазах отразился тусклый огонек лампы. Голос его был спокоен, что резало ей слух куда сильнее, чем злобный рык.

— Часть правды ничем не лучше лжи, Захира. И, по твоему собственному признанию, Халим был с тобой в мечети. Ты и теперь будешь отрицать, что именно он хладнокровно убил моего друга Абдула?

— Он убил Абдула, — согласилась она, — но когда я говорила, что не встречалась с братом, я не лгала. Мы с Халимом не родственники.

Новость его удивила, она видела это по выражению его лица. Но он принял ее признание без ярости, которой она ожидала. Он был спокоен, едва ли не равнодушен, словно уже давно считал ее лгуньей, и только сейчас оценил всю глубину ее предательства.

— В тот день, когда он нашел тебя во дворце и ударил тебя, он назвался твоим братом. И ты подтвердила это.

— Нас растили в одном доме, — созналась Захира. — Но мы не родственники. Между нами нет кровной связи.

— А его угрозы причинить тебе вред? Насколько это правдиво, миледи?

— Его угрозы реальны. Халим убьет меня, как только ему представится шанс. Особенно когда узнает, что я предупредила тебя о его планах относительно каравана.

— Захира, ты могла бы сказать мне об этом раньше. Разве я за все это время хоть раз дал тебе повод мне не доверять?

— Ты франк, — просто ответила она. — В прошлом мне хватало этой причины.

— А теперь?

— Теперь… — сказала она, — все стало… сложнее.

— О да, миледи. Вы осложнение, которого я никак не ожидал. — Он нахмурился и взъерошил пальцами влажные волосы. — Господь свидетель, Захира, ты — осложнение, которого я не хочу.

Она тяжело сглотнула, услышав тень раздражения в его тщательно контролируемом тоне. Она не знала, что делать со штормом чувств и эмоций, который клубился внутри. Она знала, что миссия должна быть превыше всего, но это не имело значения, когда она стояла перед Себастьяном, хотела быть рядом с ним и понимала, как сложно ему будет превозмочь и преодолеть ее ложь. И как невозможно будет остаться с ним, если он будет ее презирать.

— Я уйду, если ты пожелаешь, Себастьян. И пойму, если ты предпочтешь, чтобы я не возвращалась с тобой в Ашкелон… если после всего этого ты больше никогда не захочешь меня видеть.

— А как же Халим и его угрозы убить вас, леди?

Она опустила взгляд и пожала плечами, думая о вполне однозначной реакции ее сообщника фидаи, о том, что он обещал увидеть ее смерть, если она провалит свою миссию. Она боялась Халима, да, но куда больше она боялась своей слабости, когда оказывалась рядом с Себастьяном. Ее чувства к нему уже заставили ее сбиться с истинного пути. Засада была ключом к началу ее миссии, и все же она стояла на грани добровольного саботажа. Прости ее Аллах, она была слаба и слабела с каждым ударом своего предательского сердца.

— Иди сюда, — сказал Себастьян, когда она замерла, разрываясь между верностью своему клану и растущей привязанностью к человеку, который протягивал ей руку и звал к себе с мягким, но непреклонным взглядом.

Она пошла к нему, словно какая-то сила природы физически ее притянула, и не могла скрыть дрожи, когда он взял ее за руку и притянул ближе. Он потянулся к ней, заставил поднять подбородок и взглянуть ему в лицо.

— Я обещал обеспечить вам безопасность, миледи. Я буду защищать тебя, Захира, так долго, как это потребуется. И не буду требовать, чтобы ты ушла, ни сейчас, ни когда ты вернешься в Ашкелон.

— Ты сделаешь это для меня? — потрясенно прошептала она. — После всего, что я сегодня тебе рассказала…

— Я не стану отрицать, что недоволен тем, как ты утаивала от меня информацию, но ничто из сказанного тобой сегодня не изменит моего обещания. Мое слово чести, Захира, я редко даю его без причин и никогда не нарушаю.

Она верила ему, во имя всего хорошего и истинного в этом мире. Правда была там, в его глазах. Она смотрела на этого мужчину, на темного, опасного воина, и безоговорочно верила, что он будет ее защищать — даже сейчас. Несмотря на ее ложь, на то, что она недостойна подобного дара, она знала, что он сдержит свое обещание. И стыд опалял ее до самой глубины души. Она потянулась к нему, позволила своей ладони коснуться его высокой скулы.

— Милорд, — сказала она, — ваша честь посрамляет мою.

Он выдержал ее долгий взгляд, затем отвел лицо от ее прикосновения, нахмурился, оставляя между ними пространство.

— Уверен, сегодня мы сказали все, что должно было быть сказано, Захира. Тебе нужно отправляться в свою постель. Пока не слишком поздно.

Она видела, как светится в его глазах интерес, слышала предупреждение в его выборе слов и низком тоне его голоса. Она знала, что он хочет коснуться ее, знала, что сегодня в нем нет больше злости, лишь дикость, готовая прорваться на волю, но это ее не пугало.

Не ожидая, когда она послушает его совета и уйдет, он опустил взгляд и начал развязывать бинты, закрывавшие его рану на талии. Сама рана была нанесена ему в прошлые недели, до того, как они познакомились. Прежде, чем она поняла глубину и благородство мужчины, который стоял перед ней сейчас. Прежде, чем она могла представить истинную цену миссии, которую начинала ненавидеть.

Ее взгляд был прикован к отвратительному доказательству ее обмана — обмана, который она продолжала одним своим присутствием в комнате. Захира коснулась его еще раз, прижала кончики пальцев к его предплечью, останавливая его руку с бинтами.

— Прошу, милорд, — сказала она. — Позвольте помочь.

И потянулась вниз, слегка промедлив, чтобы взять конец бинта из его рук. Захира опустилась на колени перед ним, на пол и очутилась в пространстве между его раздвинутых ног. Его мощные бедра излучали тепло, жар, который был куда сильнее того, что дарила горящая рядом с ними лампа. Он вскинул руки и в настороженной тишине смотрел, как она тянется вперед и охватывает его талию, чтобы осторожно размотать слой ткани. Она слышала его сдавленный выдох, ощущала тепло его дыхания, коснувшегося ее бровей, когда снимала остаток повязки, чтобы уложить ее на пол.

Рана была чистой и заживала хорошо, но порез был глубок и шрам наверняка останется до конца его дней. Захира нежно коснулась места, в которое ужалил кинжал, и кончиками пальцев провела по неровной коже. И почувствовала прилив сожаления, что именно она нанесла ему эту рану.

— Если бы только я могла это убрать, — сказала она, чувствуя, как сжимается горло.

Себастьян не ответил, но она ощущала жар его взгляда, и когда подняла глаза, увидела, что взгляд его потемнел, а челюсти крепко сжаты. Его локти спокойно лежали на спинке дивана, но руки были сжаты в кулаки, костяшки побелели в свете лампы.

Она поняла с потрясающей ясностью, насколько эротична их поза: она на коленях перед ним, ее голова на уровне его плоского живота, ее груди в нескольких дюймах от бугра в том месте, где соединяются его бедра. Это была позиция, которую она тайком подсмотрела в гареме Масиафа, когда девочка-рабыня доставляла своему любовнику удовольствие ртом. Она вспомнила выражение экстаза на лице мужчины, когда одалиска целовала и посасывала его, и не могла не подумать, каково будет сделать сейчас подобное с Себастьяном. Ее взгляд скользнул вдоль его тела, не спеша, наслаждаясь силой и красотой тренированного воина. Она облизнула губы и осмелилась посмотреть ему в лицо.

— Леди, учтите, — прорычал он. — Вы разжигаете пламя, которое не сможете погасить.

Она знала, о чем он ее предупреждает, но не могла найти в себе силы одуматься. Только не теперь, когда она больше всего хотела быть с ним — пусть даже эту единственную ночь. Она хотела показать ему, почему она здесь, почему она не может отпустить его в Дарум. Она хотела его так, как женщина хочет мужчину, и ей было страшно от этого желания, но она не могла от него отказаться.

Захира подняла руки с колен и слегка погладила его бедра. Ткань его плотных штанов была грубой и тесно облегала его сильные ноги. Она смотрела на свои руки, скользящие по мускулистой длине его бедер, ощущала, как напрягаются мышцы под ее ладонями по мере того, как движения приближаются к его паху. Волна внезапного смущения заставила ее остановиться, не достигая его.

Она услышала низкое горловое рычание, когда ее руки вернулись обратно к его коленям, но когда подняла взгляд, чтобы оценить его ответ, увидела, что его голова запрокинута, а глаза плотно зажмурены. Сухожилия на его шее были четко очерчены, черты его лица стали словно более резкими, прямыми и хищными. Его ноздри раздувались от глубоких вдохов, и он с шипением втянул воздух, когда она подалась вперед и приложила ладони к стальной гладкости его живота, а затем кончиками пальцев двинулась выше, к темным завиткам волос у него на груди.

Что-то нарастало глубоко внутри ее тела, когда она коснулась его голой кожи, что-то теплое и живое. Что-то полное желания. Оно разгоралось, как пламя, о котором он ее предупреждал, медленно выжигая все запреты и оставляя на их месте лишь желание. Захира позволила этому желанию направлять ее пальцы, позволила ему преодолеть ее неопытность.

Она подалась вперед и поцеловала его живот, затем снова, на этот раз ниже, дразня его и позволяя губам многозначительно застывать над атласным теплом его кожи. Дыхание Себастьяна прервалось, его руки опустились ей на плечи, и это прикосновение было тяжелым, резким, все его тело закаменело рядом с ней. Его бедра сжали ее бока, бугор на его штанах вздулся, увеличился и оказался прижат между ее грудей.

Он застонал, грубо выругался и подался вперед, чтобы схватить ее руками и отстранить.

— Захира, — прохрипел он, — если ты дорожишь своей невинностью, ты сейчас оставишь меня. Вернешься в свою комнату. И запрешь за собой дверь. — Его взгляд сиял, опаляющий и голодный, и у нее перехватило дыхание. — Не думай, что я достаточно джентльмен, чтобы предупредить тебя снова. Только не сейчас, когда я хочу тебя больше всего на свете.

Игнорируя дрожь страха, которая охватила ее от мысли о том, чего она собирается добиваться, Захира потянулась пальцами к желвакам на его упрямом лице.