Какое-то время после ухода Юстаса она расхаживала по комнате, размышляя. Потом раздернула шторы и с удивлением обнаружила, что за окном ярко светит солнце, поют птицы, жужжат пчелы, копошатся возле плюща белки. Какой сегодня день? Четверг? Она даже забыла, какое сегодня число. Меряя шагами комнату, она пыталась представить реакцию Коннора, когда он узнает от ее дяди, что Роберт Кродди считает его вором. А если Кон решит, что она поверила этому? Да нет, такого не может быть, ведь он знает ее отношение к нему. Обвинять его в воровстве денег смешно, но что, если Ноултон поверит? Роберт может быть убедительным, когда захочет, а прошлое Коннора легко выставить в невыгодном свете. Что, если его опорочат?

Она обхватила себя руками, пытаясь унять нервную дрожь. «Марис!» Не отвечает. Она выбежала из комнаты и на весь дом закричала: «Марис!»

– Иду, мэм, – донесся из цокольного этажа отдаленный голос, и на лестнице застучали башмаки.

– Я хочу принять ванну, прямо сейчас, как можно быстрее. Коннор уехал в коляске или верхом?

– Что? – Марис, хлопая глазами, непонимающе смотрела на нее с первого этажа.

– Мой муж взял коляску, когда уезжал вчера вечером?

– Я не… нет, наверняка нет, потому как Томас нынче утром ругал Вала, что он так изгваздался и нужно его чистить, а потом…

– Вели Томасу, чтобы коляска была готова через сорок минут, – оборвала она служанку. – Приготовь мне во что одеться, пока я буду принимать ванну, а потом поможешь причесаться.

Служанка сделала такие глаза, что Софи сверху были видны ее белки.

– Лечу, мэм! – обрадованно воскликнула Марис. – А куда вы собрались?

– В Тэвисток. Нанести визит Клайву Ноултону.

* * *

Ей пришлось спрашивать дорогу к дому Ноултона. Двухэтажный особняк с узким фасадом в старой части города поразил Софи своей скромностью, даже неказистостью, совсем не то, она ожидала увидеть, но, подумав, она решила, что именно такой дом подходит ему: скромный дом скромного человека. У слуги, открывшего ей дверь, был скрипучий голос, седые волосы и почтенный вид; Софи так не хотелось быть с ним невежливой.

– Но я должна увидеть его, это очень срочно. Он знает меня. Если вы только назовете ему мое имя, уверена, он велит впустить меня.

– Очень и очень сожалею, мадам, но мистер Ноултон занят, у него важная встреча, и он просил, чтобы его не беспокоили.

– У него Роберт Кродди? Да? Пожалуйста, скажите мне.

Ее взволнованная настойчивость пробила напускную невозмутимость слуги.

– Мистер Кродди присутствует на встрече вместе с другими джентльменами.

Джентльменами! Значит ли это, что дядя тоже там? И Коннор?

– Простите, но я вынуждена пройти, – решительно сказала она изумленному слуге, наступая на него, пока тот не посторонился. – Где они?

– Мадам, в самом деле, я настаиваю…

Она услышала мужские голоса, доносившиеся откуда-то сверху, и без колебаний устремилась к лестнице. Придерживая одной рукой юбки и держась другой за перила, она пошла наверх, а бедный старый слуга семенил позади.

Четверо мужчин, находившихся в простом, скромно обставленном кабинете, удивленно воззрились на нее.

– Софи! – воскликнул дядя Юстас, поднимаясь с парчового канапе.

Стоявший у окна Коннор бросился к ней, напряженное выражение на его лице сменилось тревогой.

– Софи, что случилось? Как ты себя чувствуешь?

Их руки соприкоснулись в легком ободряющем пожатии лишь на секунду, но тепло его ладони всколыхнуло ее. «Прекрасно», – ответила Софи тихо и повернулась к хозяину кабинета. Ноултон поднялся с кресла возле простого кирпичного камина, в котором не было огня; она направилась к нему, демонстративно повернувшись спиной к Роберту Кродди, который тоже встал при ее появлении, и протянула руку хозяину дома.

– Надеюсь, вы простите меня за столь бесцеремонное вторжение, но я просто не могла не прийти. Боюсь, я не слишком вежливо обошлась с вашим слугой, когда он не впускал меня, приношу свои извинения…

– Не стоит извиняться, моя дорогая, – сказал Ноултон добродушно, но его печальные глаза смотрели очень внимательно. – Не соизволите ли сесть? Уоллес, принесите чай миссис Пендарвис.

– О, нет, пожалуйста, не беспокойтесь. – Она не могла сидеть, слишком напряжены были нервы. – Думаю, нет смысла делать вид, что я пришла со светским визитом. Дядя рассказал мне, что прошлой ночью из кассы «Калинового» были похищены деньги. Права ли я, допуская, что мистер Кродди явился сюда, чтобы обвинить моего мужа в причастности к этому преступлению?

Все разом заговорили, и по их речам ей стало понятно, что Коннор, дядя Юстас и Роберт Кродди очень хотят, чтобы она ушла. Ни за что на свете, мрачно подумала она, усаживаясь на кресло с прямой спинкой из уважения к пожилому хозяину дома, который не сел бы, останься она стоять.

– Мистер Кродди, – начал Ноултон, и его голос, низкий и внушительный, перекрыл голоса остальных, – известил меня о серьезных обвинениях, выдвинутых против вашего мужа, а также высказал соображения иного рода относительно него. Соображения, можно сказать, этического порядка, которые могут поставить под сомнение возможность участия мистера Пендарвиса в общественной деятельности.

Софи едва сдержалась, чтобы не взорваться.

– Если Роберт обвиняет моего мужа в воровстве, то это полный абсурд, – не терпящим возражений тоном заявила она, – совершенная нелепость. Глупость, граничащая с идиотизмом. «Калиновый» и так принадлежит ему, так зачем ему грабить собственный рудник? В любом случае, если Коннор даже будет умирать с голода, он не возьмет и шиллинга, который не принадлежит ему. Нет человека более честного… – Кродди фыркнул, перебив ее. Ей противен был один его вид, но она заставила себя взглянуть ему в лицо. – Что еще вы сказали? Ну? Какую еще ложь о Конноре чувствовали морально обязанным сообщить мистеру Ноултону?

Роберт скрестил на груди толстые руки и сказал с таким выражением, словно ему было жалко ее:

– Софи, отправляйтесь домой.

Она повернулась к Ноултону.

– Может быть, он сказал вам, что мой муж поступил на работу на «Калиновый» под чужим именем? Это правда. Он взял имя своего брата и работал простым шахтером на руднике два месяца. Он сделал это ради того, чтобы обратить внимание всех и мое в том числе, – сначала убедившись на собственном опыте, – сколь тяжелы были условия на «Калиновом» с тех пор, как мой отец арендовал его шестнадцать лет назад.

– Софи, не надо, – тихо попросил Коннор. Дядя Юстас в другом углу комнаты провел рукой по блестящим серебряным волосам и пробурчал что-то невнятное.

Не обращая на них внимания, Софи решительно продолжала:

– Коннор открыл мне глаза на многие недочеты. Благодаря ему на руднике наконец произошли перемены, несколько облегчившие труд многих шахтеров, сделавшие условия пребывания под землей более человечными. Конечно, сделано не слишком много для того, чтобы их работа из невыносимой стала терпимой, но это уже кое-что, и продиктовано это было здравым смыслом и искренним желанием перемен. Коннор убедил меня в необходимости улучшений условий труда, и мое глубочайшее желание – чтобы изменения, подобные тем, какие я произвела на «Калиновом», были осуществлены на других рудниках Девоншира – начиная с «Салема», – с ударением произнесла она, глядя на дядю. Тот закинул ногу на ногу и с безнадежным видом смотрел в окно.

– Браво! – зааплодировал Роберт и изобразил непринужденный смех. – Все это звучит прекрасно, но едва ли имеет отношение к делу.

Не в силах усидеть на месте, Софи вскочила, жестом показав Ноултону, чтобы он оставался сидеть.

– Не говорил ли мистер Кродди, что Коннор использовал меня в своих целях? Так знайте, это ложь. – Она почувствовала, что щеки у нее начинают гореть от смущения, но продолжала говорить:

– Он никогда не делал ничего такого, чего бы я не хотела, с чем не была бы согласна или о чем не попросила первой. Я – взрослая женщина, а не ребенок, мистер Ноултон. Мой муж не использовал меня, и он женился на мне не ради денег или имущественного ценза, необходимого для того, чтобы баллотироваться в палату общин. Такое предположение омерзительно и абсурдно и говорит больше о самом мистере Кродди.

– Я в высшей степени возмущен, – побагровев, не выдержал Роберт и заговорил срывающимся голосом. – Этот… этот… образец добродетели, о котором так красноречиво говорит миссис Пендарвис, грубый насильник, который ударил меня на улице безо всякого повода!

– Это правда? – спросил шокированный Ноултон. Коннор хотел было ответить, но Софи его опередила:

– Правда то, что Коннор ударил его. Однако то, что Коннор не был спровоцирован, – чистая ложь. Я тогда только что сказала мужу… кое-что относительно Роберта. – Она остановилась, не зная, как объяснить причину, по которой произошел тот случай.

Кродди поспешил перехватить инициативу:

– Она, должно быть, сказала ему, что я отверг ее, когда она просила меня жениться на ней, – объявил он, с трудом скрывая торжество.

Софи не сомневалась, что Роберт умирает от нетерпения выложить эту отвратительную подробность, и вот сама же оплошала, предоставив ему отличную возможность сделать это. Инстинкт заставил ее в три быстрых шага пересечь комнату и схватить Коннора за руку.

– Не надо, – прошептала она. Но Коннор был так разгневан, что не слышал ее. Она дернула его за руку, чтобы он обратил на нее внимание. – Коннор, я прошу тебя, не надо.

– Что вы сказали? – рявкнул у нее за спиной дядя Юстас.

– Это правда, – со злорадством ответил Роберт. – Этот образец чести сделал ребенка мисс Софи Дин прежде, чем его самозванство было раскрыто, и ему пришлось убраться из Уикерли. Вот какой человек займет ваше место в парламенте, мистер Ноултон, если вы поддержите его!

– Будьте вы прокляты, сэр! – вскричал Юстас. – Я требую сатисфакции!

– Нет, сперва я с ним рассчитаюсь! – прорычал Коннор. Он пытался избавиться от Софи, которая вцепилась в него что есть силы, загораживая собой от Роберта.

– Мистер Кродди, думаю, самое лучшее для вас – это немедленно покинуть мой дом, – произнес, поднявшись, Клайв Ноултон. Его совет прозвучал спокойно, но столько властности было в его голосе, что все замолчали. – Эти джентльмены, как видно, намерены дать волю кулакам, и, должен вам сказать со всей откровенностью, я пальцем не пошевелю, чтобы помешать им.

Роберт побледнел, поняв, что совершил непростительную ошибку. Он низко, раболепно поклонился Ноултону.

– Прошу прощения, сэр. Пожалуйста, поймите, мне это самому чрезвычайно неприятно, я не собирался компрометировать миссис Пендарвис, пока…

– Пока не увидели возможность избавиться от политического противника, – с негодованием бросил Вэнстоун.

Кродди метнул недоуменный и одновременно злой взгляд на своего бывшего союзника. Но раньше, чем их глаза встретились, он осознал всю катастрофичность своей ошибки. Повернувшись к Ноултону, он протянул к нему руки и обратился с мольбой в голосе:

– Не торопитесь выносить суждение, это все, о чем прошу. Вспомните, что вы узнали о мистере Пендарвисе, эти вещи никто из присутствующих не оспаривает. Вспомните, что он лгал Софи и всей Уикерли. Он соблазнил ее…

– Ложь! – трепеща от гнева, выкрикнула Софи.

– …предал и бросил ее, и женился на ней только потому, что увидел выгоду для себя. Я лично могу подтвердить тот факт, что он имеет склонность к насилию; кроме того, свидетель поклялся, что он вор. И все это не имеет отношения к политике.

– Прощайте, мистер Кродди.

– Сэр, он социалист уэслианского толка… радикал… анархист… – Роберт внезапно смолк, словно поняв наконец тщетность попыток опорочить соперника.

Прошло несколько тягостных мгновений. Роберт повернулся, чтобы уйти, и в это время Ноултон холодно сказал:

– Я совершенно уверен, что ничто из сказанного здесь не выйдет за пределы этой комнаты. Никто из присутствующих не проговорится ни словом. Никому. Я прав в своем предположении, мистер Кродди? Ибо, если ошибаюсь, узнать виновника не составит труда. И хотя я только бывший член парламента и не обладаю теперь большой властью, я все же имею некоторое влияние в определенных кругах. Особенно в местных деловых. Я не колеблясь использую его против того, кто распустит язык, причинив тем самым хотя бы незначительный вред этой даме. Вы поняли меня, сэр?

Лицо Кродди было красным, как кусок говядины. «Я прекрасно вас понял», – процедил он сквозь зубы, поклонился, дернув головой, как заводной солдатик, и неслышно вышел из кабинета.

Софи облегченно вздохнула, довольная тем, что Роберт ушел, а Коннор не ударил его. Больше всего ей сейчас хотелось обнять мужа и долго-долго не отпускать. Вместо этого она решила отойти от него подальше, приказав себе быть до конца сильной и держаться с подобающим достоинством, пока – уже скоро – они не окажутся наконец одни. Но Кон удивил ее тем, что прижался щекой к ее щеке, и эта его мимолетная ласка была так трогательна, что глаза ее наполнились слезами. Софи услышала за спиной смущенное покашливание дяди, но прежде, чем Коннор отпустил ее, шепнула ему на ухо: «Люблю тебя». Она не видела выражения его глаз за опущенными ресницами, но нежная улыбка на его губах сказала ей, что все теперь будет хорошо.