Пора прекратить задирать ее; господи, ведь ему нужна работа. Он сел поудобнее, закинув ногу на ногу и сцепив руки на колене.

– Семь лет я проработал в Ланселоте на компанию Фауи, четыре – на руднике «Добрая леди» в Редруте и еще четыре – на руднике «Карн-Барра».

Он видел, что она подсчитывает в уме.

– Вы проработали на рудниках пятнадцать лет? – На этот раз Софи постаралась, чтобы голос не выдал ее удивления, но Кону показалось, что он заметил его в ее глазах.

– Да, на медных и оловянных; я начал работать в двенадцать лет. О, еще на свинцовом, в Портрите, в пятьдесят третьем году. Забыл упомянуть. – Хотя он перечислял послужной список Джека, а не свой, он нашел, что ему очень легко лгать мисс Дин. Это здорово тешило уязвленное самолюбие.

– Когда вы ушли с «Карн-Барра»?

– Шесть месяцев назад.

– И где работали это время?

– Эти шесть месяцев я вообще не работал.

– Почему?

Это был рискованный момент, потому что он не был похож на больного. Глядя ей в глаза, он твердо ответил:

– Я уволился оттуда из-за болезни.

Она внимательно взглянула на него.

– О, простите. – Голос ее был искренним. – Вы не будете возражать, если я поинтересуюсь, какого рода болезнь не позволила вам работать? Видите ли…

– Болезнь легких, инфекционная лихорадка. Врачи боялись, что она может перейти в чахотку, и посоветовали полгода не работать под землей.

На ее лице мелькнуло выражение сочувствия; на какой-то миг он вновь увидел перед собой ту очаровательную девушку, что пела на лугу с детьми.

– Простите, – явно смущенно повторила она.

– Пустяки. Как видите, теперь я вполне здоров. Полон сил и готов работать, мисс Дин.

Да, он был здоров, но Джек – нет. У Джека действительно был туберкулез, и последний доктор сказал ему, что он убьет себя, если снова спустится в забой. Впрочем, шанс дожить до средних лет у него все равно невелик. Это был суровый и горький приговор, но Джек принял его безропотно. Кто не мог смириться, так это Коннор.

– Раз так, – мягко сказала Софи, – могу предложить следующее. На будущей неделе мы начинаем разрабатывать новый пласт. Я знаю, что одной из бригад нужен человек. Можете присоединиться к ним, мистер Пендарвис, если вас интересует работа на паях.

Цена руды определялась на торгах, и работа на паях означала, что шахтеры сами решают, какой пласт хотят разрабатывать, и вместо зарплаты получают процент от стоимости добытой руды. Это была рискованная лотерея, не то что сдельная работа. Шахтеры должны были вскрыть пласт и в поисках рудной жилы углубляться все дальше под землю, сменяя друг друга, – но иногда она была намного выгодней. Человек мог наткнуться на богатую жилу и сорвать хороший куш. Или наоборот – мог спустить последнюю рубаху. Обычно заработанного хватало, чтобы только кое-как перебиться от выплаты до выплаты.

Но то, что она предложила это именно ему, было замечательно. Такого Коннор не ждал. Однако добыча руды была сложным делом, требовавшим мастерства, которое достигалось многолетним опытом – опытом, каким обладал Джек, – Коннор же проработал под землей в общей сложности всего четыре месяца на двух рудниках в Корнуолле. Если он попытается блефовать, его раскусят самое большее в два дня, поняв, что он новичок в этом деле.

– Признателен вам за предложение, – сказал он искренне. – Но у меня нет денег, чтобы внести свою долю за промывку и дробление руды.

– Рудник может ссудить их вам в счет окончательной выплаты.

Он понимающе улыбнулся. Ему была хорошо знакома подобная уловка.

– Под какой процент, мисс Дин? – достаточно ехидно поинтересовался Кон.

Она, прищурившись, посмотрела на него долгим взглядом.

– Без всяких процентов, мистер Пендарвис. Это беспроцентная ссуда, выдаваемая на три месяца под полный расчет.

Невероятно! Большинство владельцев с радостью давали заем нуждающимся рабочим под чудовищные проценты, и те, не в силах расплатиться, попадали в кабалу компании на неопределенно долгое время.

– Благодарю, – довольно сухо сказал он, умело скрывая свои истинные чувства, – но я предпочитаю работать сдельно. Это у меня лучше получается. – Еще бы, подумал он, медленная монотонная тяжелая работа – рыть землю, как крот; не требуется ни особого умения, ни воображения, только много пота. Он всей душой ненавидел ее. Пока Софи задумчиво разглядывала Кона, ему вдруг почти захотелось, чтобы она не поверила ему, решив, что он не похож на человека, готового всю жизнь вгрызаться в землю ради того, чтобы люди, подобные ей, могли богатеть на его поте и крови.

– Очень хорошо, – проговорила она медленно. – Значит, сдельно. Какие инструменты у вас есть?

– Кирка, лопата, клинья.

– А для взрывных работ?

– Кувалда, бурав, ящик для глиняной замазки. Заряды и запалы.

– Свечи вы сможете купить сами?

– Тут мне потребуется аванс, – не моргнув глазом солгал он. – Двух фунтов на свечи вполне хватит, чтобы работать до получки. – Свечи были самым большим расходом шахтеров, на них уходила примерно десятая часть заработка.

Она кивнула.

– Один из моих сдельщиков остался без напарника и последние две недели работает один. Полагаю, вы можете присоединиться к нему. Я плачу пять фунтов за каждые шесть кубометров, и день выплаты.

– Пять? Никогда еще не работал за такую мизерную плату. В «Карн-Барра» платили по шесть гиней.

«Так оставался бы там», – говорили ее глаза, она была восхитительна в своей попытке сдержаться, не вспылить. Она откинулась на спинку скрипнувшего кресла и медленно положила руки на кожаные подлокотники.

– «Карн-Барра» вчетверо больше «Калинового», мистер Пендарвис. Он принадлежит консорциуму. Еще полтора года назад они продавали свою руду втрое, иногда вчетверо дороже, чем я. Имей я возможность платить моим людям больше, я бы платила, но в том положении… – Она замолчала, не договорив, и мотнула головой, словно подумав: «Зачем я рассказываю ему об этом?»

Она поднялась из-за стола.

– Я назвала свою цену, и если вы согласны, то должны будете подписаться под обязательствами выполнять правила, действующие на руднике. С этого момента вам придется платить штраф в двадцать шиллингов в случае невыполнения контракта. Не знаю, как заведено на «Карн-Барра», но здесь…

– На «Карн-Барра» подписывают контракт, – сказал он миролюбиво и тоже встал. – С пунктом о штрафе. Только у них он составляет тридцать шиллингов. – Джек натаскал его как следует.

Несколько смягчившись, она подошла к книжному шкафу у окна и взяла лист бумаги из коробки на одной из полок. Пристроившись на подоконнике, она склонилась над бумагой и принялась что-то писать самопишущей ручкой с резервуаром для чернил. Коннор подошел ближе, солнечный свет, проникая сквозь пыльное стекло, высвечивал медные пряди в ее светлых волосах. Он вновь, как в первый раз, уловил исходящий от нее аромат роз, слабый, как шепот. Ему нравилась ее легкомысленная юбка с оборками и небольшим турнюром сзади – глуповатым и очаровательно излишним. Зеленая блузка была с длинными широкими рукавами, и она постоянно поддергивала правый рукав повыше, чтобы не испачкать его чернилами. Пушок на ее запястье был такой же золотистый, как волосы на голове. Его так и подмывало выяснить, сойдутся ли его руки на ее тончайшей талии.

Она закончила писать и выпрямилась. Повернувшись, она вздрогнула от неожиданности, увидев его так близко от себя. Она порывисто прижала исписанный лист к груди, словно защищаясь.

– Я решила, – быстро сказала она, – взять вас пока временно. Если вы согласны с условиями контракта, можете приступать немедленно.

– Временно? Почему же временно?

– Я должна получить отзыв о вас с последнего места работы. – Она теребила пальцами бумагу, прижимая ее к груди, но, когда Кон перевел глаза на ее руку, опустила ее. – Ведь вы не будете возражать, если я пошлю запрос горному мастеру на «Карн-Барра»?

– Но зачем? Вы мне не верите? – Ни один из его последних двух работодателей не затруднял себя проверкой, как он (то есть Джек) проявил себя на предыдущем месте.

– Дело не в том, верю я вам или нет.

– Тогда в чем же?

Софи явно выделяла его, он был уверен в этом. Она взяла бы любого работника со здоровым цветом лица, кто подписал бы трудовое соглашение и горбатился на нее по пять фунтов за шесть кубометров. Он приблизился на шаг, и, хотя она не отступила назад, внутренне, казалось, отдалилась от него. Два дня назад их лица были на том же расстоянии, что и сейчас, но тогда она смотрела на него сияющим взором и улыбалась, как ангел. Сегодня Софи вела себя так, будто от его шахтерской одежды дурно пахло.

– Тогда в чем же? – повторил он, придвигаясь еще ближе, ближе, чем дозволяли не только правила приличия, но и все те условности, что должны были, как она полагала, определить место каждого из них, разведя их по разным полюсам общества. – Вы уверены, что дело не только в вашем желании указать мне мое место, мисс Софи? – спросил он негромко и язвительно.

Долгую минуту они смотрели друг другу в глаза, и он отметил, что ростом она едва достает ему до переносицы, а ярко-синие ее глаза становятся дымчато-серыми, когда ее охватывает гнев, и что она заливается краской смущения, когда он разглядывает ее губы.

– Это обычный порядок приема новых работников, – наконец сказала она, отчетливо выговаривая слова и не отводя глаз.

Он представил, как они стоят вот так у залитого солнцем окна все утро, ожидая, пока один из них отступит первым. Кон молча протянул руку. Она не двигалась, но лицо ее окаменело. Тогда он взял двумя пальцами бумагу, которую она продолжала держать у груди, и протянул другую руку. Прошла еще одна бесконечная секунда, и Софи, стараясь не дотронуться до него, вложила ручку в его раскрытую ладонь.

Она заполнила стандартную форму контракта, вписав его имя и дату, сумму оплаты, которую предлагала, и срок действия их соглашения – два месяца. Он тоже воспользовался подоконником и, не читая отпечатанного текста, поставил подпись внизу: Джек Лоуренс Пендарвис.

– Я хочу получить копию, – сдержанно сказал он, возвращая ей контракт.

Она холодно кивнула.

– Зайдите после первой смены, я позабочусь, чтобы она была готова.

– Благодарю.

Она была рада, что между ними образовалась некоторая дистанция, но не спешила вновь сесть за стол. Вынув ключ из плетеной сумочки, с которой приехала из дома, она открыла ящик стола, достала другой ключ и уже им отперла большой стальной сейф, стоящий позади ее кресла. Увлеченный ее манипуляциями, Коннор не задумывался над тем, что она ищет в сейфе, пока Софи не повернулась, протягивая две бумажки по одному фунту.

Когда она улыбнулась одними губами, он понял она увидела то, что он должен был тщательно скрывать ему не по душе и совсем непросто, хотя это и было частью игры, заставить себя взять деньги которые она протягивала ему через стол.

Но он преодолел себя и взял их ссуду или «возмещение» расходов на свечи, и небрежно сунул в карман.

– Я напишу расписку, – сказал он без всякого выражения.

– В этом нет необходимости.

– Вы уверены, что я возвращу долг?

– Моя вера тут ни при чем, – холодная улыбка стала еще шире. – Я удержу их из вашей первой зарплаты.

Что ж, поделом ему. Он нахлобучил шлем и собрался идти.

– Найдите мистера Эндрюсона и скажите, что я взяла вас на работу, – распорядилась она, бессознательно водя рукой по кожаной спинке кресла. – Вашего партнера зовут Трэнтер Фокс. Думаю, сегодня он работает в седьмой штольне, горный мастер отведет вас к нему.

– Хорошо. – Будь он проклят, если когда-нибудь назовет ее «мэм».

Помолчав, она сказала более мягко:

– Трэнтер корнуоллец, как вы. Все любят его. Надеюсь, вы хочется думать, да нет, я уверена, что вы поладите.

Это были первые добрые слова, которые она сказала ему за сегодняшний день. Слабая улыбка тронула ее губы. Она пожелала ему удачи – сделала первый шажок от враждебности, с какой они начали разговор. Ему следовало бы улыбнуться в ответ – встретить ее на полпути к примирению. Это было бы уместно. И полезно.

Но гордость, всегдашняя его гордость мешала сделать ответный шаг, он еще не забыл, как уязвило его разочарование, даже смятение, прозвучавшее в ее голосе, когда она спросила «Вы шахтер?» Два дня назад он был как все человек, и она относилась к нему как к равному, сегодня же он для нее просто шахтер и потому настолько ниже ее в социальном плане, что она не желала даже стоять с ним рядом.

Вместо того чтобы улыбнуться, он надменно прикоснулся к шлему и вышел.

* * *

Скользя на облепленных глиной перекладинах лестницы, взмокнув от духоты, ничего не видя в темноте, спускаясь все ниже, ниже и ниже, Коннор вновь поймал себя на том, что начинает закипать от ненависти к рудникам. Причиною была не жара, угнетающая на пятидесяти метрах глубины и почти невыносимая на ста десяти, не постоянная сырость, слякоть, грязь и пыль, которой приходилось дышать, или кромешная тьма в штольне, или многочасовое одиночество в норе не шире гроба, даже не тяжелая, изматывающая работа, которая продвигается так медленно и вознаграждается так скудно.