— Миз Блумвуд, это Эрика Парнел из банка «Эндвич», — сообщает голос, и я столбенею.

Черт, та тетка из банка! Господи, они же послали мне письмо, а я так ничего и не предприняла. Что сказать? Быстро, что сказать?

— Миз Блумвуд? — повторяет Эрика Парнел.

Так, вот что я скажу. Мне известно, что я слегка превысила лимит, и в ближайшие дни я намерена принять меры. Да, подходит. Принять меры — это внушительно. Ну, поехали.

Я приказываю себе не паниковать и убеждаю себя, что банковские служащие — тоже люди. Делаю глубокий вдох и… одним плавным, неожиданным для себя самой движением кладу трубку.

Несколько секунд я смотрю на замолчавший телефон, сама не веря в произошедшее. Зачем я это сделала? Эрика Парнел знает, что говорила со мной. И она может перезвонить прямо сейчас. Да наверняка уже гневно набирает номер!..

Быстро сую аппарат под диванную подушку. Вот, теперь она меня не достанет, я в полной безопасности.

— Кто звонил? — спрашивает Сьюз, входя в комнату.

— Никто, — отвечаю я, а у самой коленки трясутся. — Ошиблись… Слушай, а давай не будем дома пить, пойдем в бар!

— Давай! — соглашается Сьюзи.

— Зачем дома сидеть?! — продолжаю трещать я, уводя ее от телефона. — Пойдем в какой-нибудь хороший бар, выпьем по коктейлю, а потом поедем в «Тераццу».

На будущее, думаю, надо взять за правило включать определитель. Или отвечать с иностранным акцентом. Или вообще сменить номер. Точно!

— Что происходит? — спрашивает Фенелла, появляясь в дверях.

— Ничего! — слышу свой голос. — Идем выпить по «чутке», а потом сразу на «жин».

Господи, только этого не хватало! Я становлюсь такой же, как и они!


Когда мы входим в «Тераццу», я почти успокоилась. Естественно, Эрика Парнел подумает, что нас разъединили из-за неполадок на линии.

Ей и в голову не придет, что я просто бросила трубку. Мы же взрослые люди, а взрослые люди так не поступают.

А если мне доведется встретиться с ней (не дай бог, конечно), я скажу: «Странно, как нас тогда разъединили, да?» Или даже пошучу: дескать, зачем это она трубку бросила.

В ресторане полно народу — кругом сигаретный дым, гул голосов. Мы усаживаемся за столик и открываем огромные серебристые меню. Обожаю ходить в рестораны. Кстати, мне полагается побаловать себя после стольких дней умеренности и воздержания. Мне было нелегко, но я справилась. В субботу проанализирую свои расходы: уверена, что они снизились как минимум на семьдесят процентов.

— Что будем пить? Таркин, выбирай, — говорит Сьюзи.

— Ой, смотрите! — вопит Фенелла. — Это же Эдди Лейзенби! Пойду поздороваюсь. — Она вскакивает и устремляется к лысеющему типу в блейзере, что сидит за десять столиков от нас. Как она углядела его в такой толпе — ума не приложу.

— Сьюзи! — доносится чей-то голос. Блондинка в аккуратном костюме пастельного розового цвета плывет к нашему столику, раскинув руки. — И Тарки!

— Привет, Тори, — говорит Таркин, вставая. — Как Манго?

— Он тут! — улыбается Тори. — Пойдемте, поздороваетесь с ним!

Не понимаю, как это получается — Таркин и Фенелла почти все время проводят где-то в дебрях Пертшира[12], но стоит им ступить на лондонский асфальт, как вокруг них тут же собирается целая толпа давних друзей.

— Эдди передает привет, — объявляет Фенелла, возвращаясь к столику. — Тори! Как дела? Как Манго?

— О, у него все отлично, — отвечает Тори. — А вы слышали, что Каспар вернулся?!

— Не может быть! — восклицают все, я с трудом удерживаюсь, чтобы не присоединиться к хору. Никому и в голову не пришло представить меня Тори, но в этой компании всегда так — ты сам вступаешь в беседу. Только что ни с кем не знаком, а уже через две минуты вопишь вместе со всеми: «А слышали про Винетту и Себастьяна?»

— Нам пора сделать заказ, — говорит Сьюзи. — Тори, мы придем к вам чуть позже.

— Ладно. Чао. — И Тори летящей походкой ускользает от нас.

— Сьюз! — кричит еще кто-то, и к нам подскакивает девушка в черном платье. — И Фенни!

— Мила! — орут они в ответ. — Как дела? Как Бенджи?

Господи, этому конца не будет. Сижу тут как дура, делаю вид, что изучаю закуски в меню, и чувствую себя уродом каким-то. Никто не хочет со мной общаться, зато Фенелла и Таркин — самые популярные люди года. Это нечестно. Я тоже хочу встретить здесь кого-нибудь. Какого-нибудь старого друга детства. (Хотя, откровенно говоря, единственный, кого я знаю так давно, — это Том, сын соседей, который сейчас в своей кухне с дубовым гарнитуром.)

Но на всякий случай опускаю меню и внимательно изучаю публику. Ну хоть бы кто-нибудь из знакомых попался на глаза. Хоть кто-нибудь. Чтобы тоже можно было с восторгом подбежать, расцеловаться и завопить: «Нам обязательно нужно как-нибудь вместе пообедать!» Боже мой, ну неужели я никого здесь не знаю…

И тут я с радостью замечаю знакомое лицо, и всего в нескольких шагах от нас! Это Люк Брен-дон, он сидит за столом с элегантной пожилой парой.

Другом детства его вряд ли можно назвать, но я ведь его знаю? Да и выбора нет. Я же хочу пойти поздороваться с приятелем, как и все остальные!

— Ой, смотрите, это же Люк! Не могу не подойти! Нужно поздороваться с ним! — Вопить я стараюсь потише, чтобы он не услышал.

И пока все смотрят на меня с удивлением, я откидываю волосы, вскакиваю и ухожу, внезапно оживившись. Я тоже могу! Ха! Вот я тоже иду поздороваться с давним знакомым, которого случайно увидела за соседним столиком в ресторане «Терацца»! Вот так вот!

И только за метр от его столика я замедляю шаг и думаю, что же я ему скажу…

Ну, просто проявлю вежливость. Поздороваюсь и — умница! — еще раз поблагодарю его за одолженные двадцать фунтов.

Черт, я ему отдала долг? Да или нет?

Отдала. Послала такую миленькую открытку из коричневой бумаги, на которой были нарисованы красные маки, и приложила к открытке чек. Да, точно. Ну, главное не волноваться и быть спокойной и уверенной в себе.

— Здравствуйте! — говорю я, но вокруг стоит жуткий гул, и Люк меня не слышит.

Понятно, почему у всех подруг Фенеллы такие пронзительные голоса. Чтобы пробиться через эту шумовую завесу, нужно выдать не меньше шестидесяти пяти децибелов.

— Здравствуйте! — повторяю я громче, но опять в пустоту.

Люк убеждает в чем-то пожилого человека, а женщина внимательно слушает их. Ни один даже не удостоил меня взглядом.

Это уже неудобно. Стою тут столбом, и меня откровенно игнорирует единственный человек, с которым я могла бы поздороваться в этой толпе. По-моему, больше ни у кого таких проблем не возникает. Почему он не вскакивает в ответ с визгом: «Слышали новость про „Форланд Инвестментс“?» Глупо получается. И что теперь делать? Тихонько убраться за свой столик? Притвориться, что шла в туалет?

Мимо протискивается официант с подносом, толкает меня прямо к столику Люка, и в этот самый момент Люк поднимает голову и смотрит на меня отсутствующим взглядом, как будто первый раз видит, и от испуга у меня в животе бурчит.

— Здравствуйте, Люк! — весело восклицаю я. — Вот, решила подойти… поздороваться!

— Тогда здравствуйте, — отвечает он, помедлив. — Мама, папа, это Ребекка Блумвуд. Ребекка — это мои родители.

О нет! Что я наделала? Я прервала семейную встречу. Надо отступать. Быстро.

— Добрый вечер, — говорю я и слабо улыбаюсь. — Что ж, не буду вас больше отвлекать…

— А откуда вы знаете Люка? — спрашивает миссис Брендон.

— Ребекка — известный финансовый журналист. — Люк делает глоток вина. (Он что, вправду так считает? Ого! Надо будет упомянуть об этом в беседе с Клэр Эдвардс. И с Филипом тоже.)

Я довольно улыбаюсь миссис Брендон, чувствуя себя очень важной персоной. Я — известная журналистка, подошедшая поболтать к известному бизнесмену в известном лондонском ресторане. Круто, да?

— Финансовый журналист? — ворчит мистер Брендон и опускает очки, чтобы получше меня разглядеть. — И что вы думаете по поводу заявления премьер-министра?

Господи, чтобы я еще раз подошла к кому-нибудь в ресторане… да ни в жизнь!

— Ну, — уверенно начинаю я, лихорадочно размышляя, как бы поудачнее изобразить, будто увидела подругу за дальним столиком.

— Папа, вряд ли Ребекка хочет говорить о работе в ресторане, — спасает меня Люк.

— Действительно! — поддерживает сына миссис Брендон и улыбается мне. — Ребекка, какой у вас красивый шарф. Это от «Денни и Джордж»?

— Да! — радостно отвечаю я, довольная, что разговор свернул с заявления премьер-министра. (Что он там еще заявил?) — Купила на распродаже на прошлой неделе!

Краем глаза вижу, что Люк как-то странно смотрит на меня. Почему, интересно? Чего это он такое…

О черт! Дура я, дура!

— На распродаже… для своей тети, — быстро соображаю я. — Купила для тети, в подарок. Но она… умерла.

За столиком все в шоке, молчат. Я и сама с трудом верю, что могла такое ляпнуть.

— Боже мой, — сокрушенно качает головой мистер Брендон.

— Тетя Эрминтруда умерла? — спрашивает Люк не своим голосом.

— Да, — киваю я, заставив себя взглянуть ему в глаза. — Это было ужасно.

— Какой кошмар! — сочувственно вздыхает миссис Брендон.

— Она ведь в больнице лежала? — продолжает Люк, наливая себе воды. — Что у нее было?

Короткая пауза.

— У нее … нога болела.

— Нога? — обеспокоенно переспрашивает миссис Брендон. — А что у нее было с ногой?

— Ну, она вся опухла, а потом случилось заражение. И ногу пришлось ампутировать. Вот она и умерла.

— Господи! — восклицает мистер Брендон. — Эти врачи — вредители! — Он гневно смотрит на меня. — Она лечилась в частной клинике?

— Э-э… м-м… не знаю, — бормочу я, пятясь. Больше не вынесу этого. Ну почему нельзя было просто сказать, что тетя мне этот чертов шарфик подарила? — Приятно было с вами повидаться, Люк. Мне пора — друзья ждут!

Я беспечно машу им рукой, стараясь не встречаться с Люком взглядом, поворачиваюсь и возвращаюсь к Сьюзи. Сердце колотится, как у перепуганного зайца, а лицо красное как помидор. Боже мой, какое поражение.

Но к моменту подачи первого блюда я сумела успокоиться. Еда! Мне приносят морских гребешков, обжаренных на гриле, и, откусив первый кусочек, я чуть не впала в экстаз. После стольких дней дешевой и безвкусной гадости я словно оказалась в раю. Я готова расплакаться — как заключенный, выпущенный на свободу, или как дитя блокады, узнавшее, что наконец-то отменили продуктовые карточки. После гребешков я попросила мясо по-французски с картошкой, от десерта все отказались — все, кроме меня, заказавшей шоколадный мусс. Потому что неизвестно, когда еще я попаду в такой ресторан. Может, мне предстоят несколько месяцев сэндвичей с сыром и кофе из термоса, и ни одного светлого пятна в этом монотонном меню.

Да, я выбрала нелегкий путь. Но результат должен того стоить.

Пока я жду свой десерт, Сьюз и Фенелла решают, что им необходимо пойти поболтать с Бенджи, который сидит на другом конце зала.

Они вскакивают, зажигают сигареты и уносятся, а Таркин остается со мной. Он вообще, похоже, не слишком стремится пообщаться со знакомыми. Весь вечер Таркин был какой-то молчаливый. И еще я заметила, что выпил он больше нас. По-моему, он того и гляди упадет лицом на стол. Ну пусть, мне-то что?

Некоторое время мы молчим. Честно говоря, Таркин такой странный, что я даже не считаю нужным поддерживать с ним беседу. И тут он вдруг спрашивает:

— Тебе нравится Вагнер?

— Да, — без запинки отвечаю я, хотя ни разу не слушала Вагнера. Но я же не могу показаться невеждой, даже если это всего лишь Таркин. Да и в опере мне доводилось бывать, правда, кажется, там давали Моцарта.

— Тат-та-та… помнишь, из «Тристана», — он мотает головой, — ти-та-та…

— Та-ти-ти, — отвечаю я и киваю, как мне кажется, с очень умным видом. Наливаю вина себе и ему. Осматриваюсь в поисках Сьюзи. Очень похоже на нее — вот так бросить меня со своим пьяным в стельку кузеном.

— Та-та-та-та, таааа-та-та…

Господи, он всерьез распелся. Не очень громко, конечно, но весьма экспрессивно. И смотрит мне в глаза, будто ждет, что я присоединюсь к его вою.

— Та-та-та-та…

Вот, закрыл глаза и раскачивается. А теперь это действительно неудобно.

— Та трам-пам-там та тааа…

— Прекрасно, — весело говорю я. — Разве может быть что-нибудь прекраснее Вагнера?

— Тристан… и Изольда. — Он открывает глаза. — Из тебя бы вышла восхитительная Изольда.

Что бы из меня вышло? И пока я продолжаю пялиться на него, он берет мою руку, подносит к губам и начинает целовать.

На несколько секунд я от изумления теряю дар речи и способность двигаться. Потом говорю как можно строже, пытаясь отдернуть руку:

— Таркин. Таркин, пожалуйста, не надо… — В отчаянии оглядываю зал в поисках Сьюзи и встречаюсь взглядом с Люком Брендоном, который уходит из ресторана. Он слегка хмурится, машет на прощанье и исчезает в дверях.