Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко…

Мне представилось нечто невообразимое. Возможно ли, что мое дитя живо? Возможно ли, что Себастьян – сын не Хильдегард Лок, а мой? А если так, значит, я родила от собственного сына. Свою дочь Ариэль.

Ужас охватил меня. И какое-то время я не хотела признавать, что это так и есть. Но в конце концов рассудок одержал верх над эмоциями, и я убедилась, что Сирес Лок солгал мне тогда. Меня преследовала мысль, что мы с Себастьяном совершили кровосмешение, хотя сделали это по незнанию. Я жила как в кошмарном сне. Отец Ариэль – мой собственный сын! Когда я думала об этом, мой рассудок отказывал мне.

После долгих размышлений я поняла: единственное, что я могу сделать, – отправиться в Нью-Йорк и отыскать все факты. Я должна узнать правду, чтобы не сойти с ума. Как я уже сказала, я наняла частного детектива и попросила раздобыть кое-какие документы. Я также попросила снабдить меня информацией о Сиресе Локе. Я слышала, что после развода со мной он женился снова и имел детей. Иногда я встречала сообщения о нем в газетах, но не обращала на них внимания, потому что мне хотелось забыть о том мучительном периоде моей жизни.

Через два дня детектив явился ко мне в отель. Он принес различные документы и подробный отчет о жизни Сиреса Лока.

Самый важный документ – копия с метрики Себастьяна. Там черным по белому была написана его дата рождения: 3 июня 1938 года. Отец – Сирес Лайон Лок. Мать – Мэри Эллен Рафферти Лок. Я! Место рождения – ферма Реддингтон, округ Сомерсет, Нью-Джерси. Как я и просила детектива, он достал и копию моего брачного свидетельства.

Отчет о Сиресе Локе объяснил мне еще кое-что. Продав ферму, он переехал в Мен и жил в своем доме, который приобрел в 1937 году. Очевидно, он купил его сразу, как только женился на мне. Я не сомневаюсь, что он увез ребенка с нянькой в Мен, поселил их в этом доме и растил сына сам, пока опять не женился.

Я полагаю, что он обдумал все это загодя. Когда он меня изнасиловал, ему было тридцать три года, он был холост и бездетен. Обнаружив, что я жду ребенка, он женился на мне, чтобы получить ребенка. Я была ему не нужна. То есть пользы от меня ему не было никакой. Он хотел одного: иметь наследника. Чем больше я думала об этом, тем больше убеждалась, что это – единственное объяснение. Иначе зачем ему было красть моего ребенка?

В ту ночь в отеле «Пьер» мой мир рухнул. Почти неделю я не могла прийти в себя, так я была опустошена. Наконец, я собралась с силами и вернулась во Францию. Моя жизнь была там, там были мой муж и дети, обожавшие меня.

Нелегко мне было жить так, как прежде, и несколько месяцев я тяжко болела. Врачи не понимали, в чем дело. Эдуард тоже. Я-то понимала. Я знала, что со мной. В своем сердце я хранила чудовищную тайну. Тайну, которую я не могла доверить никому на свете. Бремени тяжелее этого я еще не испытывала, и меня очень беспокоила Ариэль. В двадцать два года моя дочь была красавицей и блестящей студенткой. Все говорило о том, что она сделает прекрасную научную карьеру. Никаких генетических отклонений у нее нет, и все же я за нее беспокоюсь.

Эдуард помог мне оправиться. Он был уже немолод, но крепок и деятелен, и все свое время посвящал мне. Он все время был рядом, все время ободрял меня. И был преисполнен любви.

Постепенно мне становилось лучше. Я перестала обвинять во всем себя. Я пришла к выводу, что сделанного не изменишь, и я должна с этим жить.

Став на ноги, я все свою энергию сосредоточила на любви к Эдуарду, Шарлю и Ариэль. В 1985 году я получила письмо с чикагским штемпелем. Сердце у меня замерло, когда я увидела имя Сэма Лоринга в обратном адресе. Письмо было от дочери Лоринга Саманты. Она написала, что отец ее умер. Одной из его последних просьб было сообщить мне, что он ушел. Он благодарил меня за помощь, которую я оказала ему в трудное время. Итак, мой вымогатель мертв.

Когда в 1986 году умер мой дорогой Эдуард, я ощутила, что и моя собственная жизнь тоже подходит к концу. В последние двадцать с лишним лет нашей совместной жизни мы с мужем были очень близки. Он был моей любовью и другом, о котором я нежно заботилась; он был всей моей жизнью. Без него она потеряла смысл. Но я жила. Меня радовали Ариэль и Шарль, моя невестка Маргарита, внук Жерар. Шли годы, и мне как-то удалось изгнать Джо Энтони из моих мыслей, я оставила прошлое в прошлом.

И вот в один сентябрьский вечер прошлого года оно вернулось и хлестнуло меня по лицу. Из Заира приехала Ариэль и привезла своего жениха, что познакомить его со мной. Это был Себастьян Лок.

Никогда не забуду этого вечера, Вивьен. Не знаю, как я выдержала. Мысли мои путались, чувства пришли в расстройство. Я видела, какой это удивительный человек; сердце мое ныло – это был мой сын, которого у меня так жестоко отняли.

Здесь я откинулась на подушки, чувствуя, что силы мои кончаются, и закончила:

– Вот история моей жизни. Теперь вы все знаете…

Придвинувшись ко мне, Вивьен взяла меня за руку:

– Вы растрогали меня, графиня, невероятно. Душа моя болит, когда я думаю, сколько мы выстрадали. Не знаю, как вы смогли все это пережить.

– Мало кто живет в этом мире легко, Вивьен. Важно, что мы, несмотря ни на что, выживаем.

Вивьен с минуту молчала, а потом спросила так тихо, что я едва услышала:

– Вы рассказали Себастьяну, да?

– Да. Что же мне еще оставалось?

– Вот почему он покончил с собой.

– Да, Вивьен, думаю, что поэтому.

– Вы, по-видимому, открылись ему после того, как мы с ним встретились за ленчем?

– Да. Я увиделась с ним в среду.

– Вы прилетели в Нью-Йорк?

Я кивнула.

– Ариэль уехала в Заир. Себастьян – в Нью-Йорк. Я последовала за ним. Я позвонила в «Фонд Лока», сказала, что я в Нью-Йорке и срочно должна с ним увидеться. Он согласился. Почему бы и нет? Ведь я – мать женщины, на которой он хотел жениться.

– Где вы встретились?

– В его городском доме. Я была крайне измучена, в голове у меня был хаос. Но мне удалось скрыть это. Я сразу же приступила к своему рассказу. Что когда-то была женой Сиреса Лока, что он – мой сын, украденный у меня отцом. А потом я сказала ему, что я – Женевьева Брюно. Он был ошеломлен, он покачнулся, как от удара. И, наконец, он не поверил ни одному слову. С самого начала.

Но у меня были документы. Его метрика. И моя собственная. Мое свидетельство о браке. Метрика Ариэль. Фотография Джо Энтони и Женевьевы Брюно. Его сбило то, что женщина, которая сидит перед ним и рассказывает чудовищную историю, так не похожа на хорошенькую молодую даму, которую он знал в Каннах. Я убедила его, что я и она – одно лицо. Сказала, что солгала ему о своем возрасте, убавив его на десять лет, потому что он был так молод. Я описала ему множество подробностей о наших четырех днях в Каннах. Он не мог не поверить. Я показала ему несколько других снимков, сделанных в тот же год. Они убедили его, что я – действительно Женевьева Брюно. Когда он спросил, откуда я все это узнала, я объяснила, как Сэм Лоринг нашел меня в Париже, шантажировал и открыл настоящее имя Джо Энтони. И я не смогла удержаться, я рассказала ему кое-что из того, что уже известно вам. Вивьен, о том, как обошелся со мной Сирес Лок… – Я запнулась, потом медленно сказала. – Я, несомненно, я убила Себастьяна. Я это знаю. Но я должна была предотвратить страшную трагедию. Я потребовала от него, чтобы он никогда не виделся с Ариэль.

Вивьен пристально посмотрела на меня и сказала:

– И тогда он покончил с собой. Но ему не обязательно было делать это. Он мог просто разорвать помолвку с Ариэль и без всяких объяснений.

– Да, Вивьен, вы правы. – Я вздохнула и еще крепче сжала ее руку. – В тот день мне было необходимо расстроить их брак. Мне и в голову не пришло, что он может убить себя. Но я должна была бы заподозрить что-то, когда он прошептал: «Как же я буду жить без нее? Она – единственный человек, которого я любил за всю мою жизнь». Он сказал так, и я заплакала, и он тоже.

Вивьен сидела не шевелясь. Глаза ее блестели, и слезы медленно текли по лицу. Говорить она не могла. Я тоже. Мы просто сидели, держась за руки, поглощенные горем.

Потом она встала.

– В самом начале вы сказали, что никто ничего не знает об этом. Почему вы открылись мне?

– Потому что вам было необходимо знать, почему Себастьян убил себя. Если бы я не объяснила вам, вы до конца своих дней мучались бы этой тайной.

– Благодарю вас, графиня, за ваше доверие, – тихо сказала она.

– Знаете, дорогая, одного я не могу понять – почему это все случилось… почему я должна была встретить Джо Энтони в Каннах? Случай? Рок? Не могу объяснить… И думаю, никто не может…

– Как это трагично, – пробормотала Вивьен. – Я так его любила. Всегда.

– Знаю… Еще и поэтому вы должны знать правду. Правда делает нас свободными.

Когда Юбер открыл мне дверь дома графини Зоэ на улице Фобур в Сен-Жерменском предместье, там было очень тихо. Тише, чем обычно, подумала я, идя за ним через большой мраморный вестибюль.

– Как себя чувствует графиня де Гренай? – спросила я, когда мы подошли к широкой изогнутой лестнице.

– Сегодня немного лучше, – ответил он. – Ей опять полегчало. Это необыкновенная женщина, мадам Трент. И она очень хочет вас видеть.

– Я тоже хочу ее видеть, Юбер.

Он провел меня по коридору, открыл большую двустворчатую дверь в спальню, ввел меня, извинился и исчез, как и положено вышколенному лакею.

Глянув на старинную кровать, я с удивлением обнаружила, что она застлана шелковым покрывалом, и на ней никого нет.

– Я здесь, Вивьен, у огня, – окликнула меня графиня. Голос у нее был не такой слабый, как я ожидала, и каким она говорила сегодня утром по телефону. Я тогда очень встревожилась.

Повернувшись к ней и улыбаясь, я прошла через всю комнату к камину. И не могла не заметить, как хорошо она выглядит. Юбер прав, это действительно необыкновенная женщина. Каштановые волосы стильно причесаны, на лице – искусный макияж. В который раз меня поразило, как привлекательна эта семидесятитрехлетняя дама.

В этот день на ней была верхняя шелковая пижама цвета синих дельфиниумов, явно произведение «от кутюр», и сапфировые серьги. Цвет шелка и сапфиров очень подходил к ее глазам. С первой же нашей встречи Красота графини, весь ее облик казались мне хорошо знакомыми. Я никак не могла понять, почему. Теперь поняла. Она напоминала мне Себастьяна. У него были ее глаза. Кусочки неба, как я называла их. Такие бывают у людей чувствительных и ранимых.

Когда я подошла, она сказала:

– Я рада, что вы опять в Париже, Вивьен, я очень хотела вас видеть. Спасибо, что пришли, дорогая.

– Я хотела заглянуть к вам днем, – ответила я, наклоняясь и целуя ее в обе щеки. – Собиралась позвонить вам и напроситься на чай, когда вы позвонили в отель.

Улыбнувшись, она похлопала меня по руке.

– Вы стали нужны мне, Вивьен.

– И вы мне, графиня. – Я поставила возле ее кресла пакет с купленными книгами и добавила: – Это вам, надеюсь, понравиться.

– Непременно. Вы, по-моему, хорошо изучили мои вкусы, и вы очень добры, милочка. Благодарю вас.

Я села в кресло напротив и выжидающе посмотрела на нее.

– Я хотела вас видеть, потому что у меня есть кое-что для вас. – Говоря это, она повернулась к столику в стиле Людовика XII, стоящему рядом с ее креслом, и вынула маленький пакетик. Протянув его мне, она добавила: – Это вам, Вивьен.

Я удивилась и воскликнула, беря пакетик из ее рук:

– Но вы, графиня, вовсе не должны делать мне подарки!

Она легко засмеялась:

– знаю, что не должна… ну, откройте же.

Я повиновалась, развязала ленточку и сняла золотую оберточную бумагу. маленькая бархатная коробочка казалась старой, и подняв крышку, я вскрикнула от изумления. На темно-красном бархате лежала брошь в форме сердца, усыпанная маленькими бриллиантиками, в середине были бриллианты покрупнее.

– Графиня Зоэ! Это прекрасно! Но я не могу этого принять. Это слишком ценная вещь!

– Я хочу, чтобы она была у вас. Мне ее подарил Хэрри Робсон, когда мы поженились в 1944 году, я всегда ее любила. Надеюсь, вам она тоже понравится. Это не только брошь, но и кулон. Если вы взглянете на обратную сторону, вы увидите, как это делается. Там есть крючочек, и ее можно повесить на цепочку.

– Но вы должны подарить ее Ариэль или вашей невестке!

– А вам не приходило в голову, что вы и есть моя невестка? Ведь вы были женой Себастьяна.

Я молча смотрела на нее. Конечно, она права. Но брошь, несомненно, чудовищно дорогая, и принять ее невозможно.

Графиня продолжала:

– Впрочем, я дарю ее вам не по этой причине. Я хочу чтобы у вас была памятная вещь, что-то особенное, что напоминало бы вам обо мне…