«Ладно», — робко пообещала Блер. Не удивитель¬но, что Серена постоянно названивает своему брату. Он абсолютно точно был самым сексуальным, самым милым мальчиком во всем мире!

«Так ты едешь с нами в Сан-Вэлли или как?» — спросил он.

Блер скинула свои бирюзовые балетки и поерзала пальчиками с красными ноготками по полу. Ей нравилось ощущение всклокоченного, грубого ковра Эрика под голыми ногами. «Я должна лететь с семьей на Гавайи».

«Нет, не должна», — запротестовала Серена с кровати. «Не должна!» — закричала она достаточно громко, чтобы Эрик услышал. «Она едет с нами в Сан-Вэлли!»

«Ты же на самом деле не хочешь на Гавайи, правда?» — спросил Эрик наполовину нежно, наполовину с издевкой. «Ты с большим удовольствием поедешь с нами кататься на лыжах».

Блер изучала лицо Эрика на фото. Он всегда разговаривал с ней в этой свободной манере по типу ты — знаешь — ты — меня — любишь? Она была совершенно глухая? Она представила, как отдыхает с ним перед камином в баре Сан-Вэлли Лодж. Она будет Мерилин Монро в ее самый сексуальный и стройный период, одетая в белую меховую жилетку из кролика, любимую пару джинсов от Севен и белые овечьи валеночки, которые она купила еще в январе, но ни разу не обула. А он будет… Эрнестом Хемингуэем, весь такой мужественный и образованный, в узком синем свитере на молнии, из тех, что носят сексуальные лыжные спасатели. Они будут пить теплый бренди и наблюдать за тенями от огня, играющими на их лицах, пока она будет гладить его сильные, горячие мышцы под джемпером.

Три года назад она понятия не имела, кто такой Эрик, что он делает и кем хочет быть, но теперь она точно знала это. Одна только мысль о сне в его кровати была поразительно успокаивающей. Может быть, она даже наденет одну из его старых рубашек, чтобы добавить атмосферу.

«Да», — проговорила Блер с придыханием, совсем как Мерилин Монро. «Да, я думаю, я поеду».

А ты, милый мальчик, заслужил специальное угощение.

УСТОИТ ЛИ Н ПЕРЁД КРУТОЙ ЦЫПОЧКОЙ С ПРИВКУСОМ ТРАВКИ?

На следующий день после тренировки и прежде чем пойти домой и готовиться к вечеру во Фрике, Нейт отправился в Скандинавиан Ски Шоп на Западной Пятьдесят седьмой улице, чтобы экипироваться для Сан-Вэлли. Он катался на лыжах и сноуборде практически с момента рождения и у него уже были тонны снаряжения, но все осталось в Мэне, а кроме того, этот шопинг доставлял ему удовольствие. Скандинавиан Ски Шоп специализировался на тысячедолларовых отделанных мехом лыжных костюмах от Богнер и меховых ботинках для полного фэшена. Магазин удивлял напыщенным привкусом тирольских лесов, деревянными стенами и толстым лиственно-зеленым ковровым покрытием на полу, но все же это был луч¬ший лыжный магазин в Нью-Йорке.

Нейт прошел прямо в конец магазина, где находились лыжи и сноуборды. Он засунул руки в карманы, разглядывая доски у стены. Тотчас его глаза остановились на темно-красной доске от Бертон, с нарисованным зеленым листом конопли. Слово «нормальный» было нанесено на одной стороне доски, а слово «глупый» — на другой. Он потянулся к ней и провел большим пальцем по краю.

«Эта просто убийственная, если ты любишь столкновения», — долетел до него прокуренный девчачий голос.

Нейт повернулся и обнаружил маленькую девушку с короткими белыми волосами и курносым носом, наблюдающую за ним. На ней была оливково-зеленая олимпийка Рокси и светло-серые штаны для катания той же фирмы. Ее карие глаза были припухшими, как у щенка. Или, может, она просто обкурилась.

«Ты тут работаешь?»— спросил он.

Девушка улыбнулась. Ее зубы были очень мелкими и близко посаженными. «Иногда. На каникулах. Я хожу в Хольден в Нью-Хемпшйре. Я капитан женской команды по сноуборду». Она продолжала улыбаться слишком долго, и Нейт решил, что она точно обкуренная.

«Может, тебе помочь?» — предложила она.

Нейт прикоснулся пальцами к красной доске. «Думаю, я возьму эту. Плюс мне нужны ботинки и крепления».

Девушка продолжала улыбаться, пока искала среди кучи коробок пару ботинок Райкл нужного размера и крепления К2, лучшее предложение на рынке. «Я Испытала этот комплект в Стоуи на прошлой неделе». Она присела у ног Нейта, — помочь с ботинками. «Абсолютно круто».

Нейт встал и уставился вниз на ее олимпийку, которая была расстегнута как раз на уровне груди. На ней не было лифчика, просто белый топ, и Нейт мог видеть все.

Она улыбнулась ему, придерживая его обутую ногу в руках. «Как ощущения?»

Он размышлял, не взять ли ее за руку и потащить в примерочную. Он уже представлял, что ее губы будут иметь вкус травки, который он так любил, вкус только что выкуренного хорошего косячка. Это было ненормально, но с того момента, как он бросил курить, он практически постоянно хотел секса. И наличие девушки в реабилитационном центре, которой дозволялись лишь контролируемые визиты, не особо помогало.

Жоржи, Жоржи, Жоржи, Он не мог дотерпеть до Сан-Вэлли. Они будут кататься все дни напролет и дурачиться по ночам. Что может быть лучше? «Можете мне сразу закрепить?» — спросил он с внезапной спешкой.

Девушка собрала; крепления и вытянула из множества доску нужного размера. «Я закреплю их для тебя».

Еще как закрепит.

В ожидании Нейт заинтересовался грудой лыжных шапок и начал примерять их. Он выбрал пушистую зеленую шерстяную шапку-ушанку с длинной кисточкой наверху — нечто среднее между ребенком природы и Ральфом Лореном — и натянул ее.

«Ни за что», — пробормотал он, изучая себя в зеркале. Обычно он не особо задумывался над тем, как выглядит и что на нем надето — ему это было ни к чему, — но он хотел выглядеть классно для Жоржи. Он положил зеленую шапку обратно в кучу и попробовал черную флисовую бейсболку с ушками, которые можно поднимать, нечто вроде современной версии охотничьей фуражки Элмера Фадда.

«Эта кепка тебе очень идет», — сказала продавщица, вернувшись с доской. Она приставила доску к вешалке с одеждой, подошла к Нейту и нежно опустила ушки на его совершенные уши. «Ты знаешь, ты хочешь ее», — добавила она игриво.

Вполне естественно, ее дыхание пахло именно так, как он представлял. Нейт облизал губы. «Как тебя зовут?»

«Мэгги».

Нейт медленно кивнул. Ему было комфортно в этой шапке. Он мог дотянутся до Мэгги прямо сейчас и расстегнуть ее кофту. Спросить ее, не поделится ли она косячком. Он мог. Он мог. Но не стал.

Он снял шапку. «Огромное спасибо за помощь. Э, я Нейт Арчибальд. У моей семьи здесь счет».

Мэгги протянула ему доску и новые ботинки с разочарованной усмешкой. «Может, когда-нибудь столкнемся на склонах».

Нейт направился к выходу, пораженный своей силой воли. Он был так сосредоточен, даже тренер мог впечатлиться.

Хотя секса ему по-прежнему зверски хотелось.

Примечание: Все настоящие имена, названия мест и событий были изменены или сокращены, дабы защитить невинных.

ЭЙ, НАРОД!

Порок и добродетель

Ну хоть кто-нибудь еще обязан сегодня идти на этот вечер «Порок и Добродетель» с родителями? Надеюсь, что да, по крайней мере это значит, что я не буду одинока в своем несчастье. Конечно, всем известно, единственной причиной, по которой они настаивают на нашем присутствии, является то, что они смогут сравнивать нас друг с другом и болтать о том, в какие колледжи мы поступаем и кого взяли заранее, и этим сведут нас с ума, так как это однозначно не самая любимая наша тема в данный момент. Плюс трудно придумать более фиговую тему для вечеринки. И, эй, вечеринка во Фрике — то же самое, что вечеринка у бабушки на даче.

Знаю, я кажусь не благодарной, вечеринка есть вечеринка, а вы знаете, как я люблю принарядиться. Но я предпочитаю веселиться без родителей, а вы нет? Единственное, что радует, это то, что наши родители будут так заняты попытками произвести впечатление друг на друга, что не станут отчитывать нас за курение в туалете. В общем-то, даже если мы вытворим что-то хоть немного неприличное, они просто сделают вид, что не знают нас. Так давайте попробуем поразвлечься, а? Видите? Вы уже ждете этого вечера, не так ли? Ваши письма и наблюдения я приберегу к окончанию пати. Увидимся!

Ты знаешь, ты меня любишь.

Сплетница

ВЫСШЕЕ ОБЩЕСТВО СМОТРИТ НА НАИВНЫХ СВЫСОКА

«Дамы и господа, присаживайтесь, пожалуйста!» — проревел Руфус Хамфри, подавая на стол тарелку шипящих сосисок с запеченными в роме яблоками и бананами. Дженни заставила отца чувствовать себя таким виноватым, когда его не было дома во время прихода Лео, что Руфус настоял на приглашении Лео и Элис на ужин следующего дня. Не думайте, что Руфус пытался произвести впечатление на гостей: как обычно, на нем была белая майка в пятнах от еды и любимые серые треники с дырками от сигарет и протертой задницей. Его кучерявые седые волосы и монстроподобные седые брови торчали под странными углами на плотном лице, а его губы и зубы были в пятнах от красного вина.

«Лучше нам сесть», — сказала Дженни, выключая телевизор в библиотеке и улыбаясь Лео. «Теперь ты попробуешь дикие блюда папы. Только осторожно», — предупредила она. — «Он все приправляет алкоголем».

Лео глянул на часы. Потом запустил руки в карман своих джинсов и снова достал. Кажется, он нервничал. «Ладно».

«Ее папа не так страшен, как кажется», — сказала Элис. Она засунула ноги в сабо от Джей Кру и прошлепала в столовую так, будто всю жизнь прожила тут.

Дэн уже сидел за облупившимся обеденным столом. Он читал выпуск Красной Буквы и даже не поднял глаз, когда отец бухнул банан и изуродованную сосиску ему на тарелку. Когда все расселись, Руфус наполнил свой бокал до краев и поднял в воздух. «А сейчас литературная игра!»

Дэн и Дженни закатили глаза.

Обычно Дженни ничего не имела против папиных маленьких тестов, игр и лекций, но при Лео это казалось слишком постыдным. «Пап», — заныла она. Ну почему он не может хоть раз быть человеком?

Руфус ее проигнорировал. «Куда идем мы, Уолт Витман?/ Двери закроют всего через час./ На что нам сегодня укажет твоя борода?» Он направил жирный от сосиски палец в сторону Лео. «Назови Поэта!»

«Пап!»— Дженни хлюпнула по разлагающемуся деревянному столу в знак протеста. Все в разваливающейся четырехкомнатной квартире Хамфри на Девяносто девятой и Вест-Энд-авеню гнило. Но чего можно ожидать, когда у них нет ни матери, ни домработницы, чтобы убирать за ними?

«О, ну давай же. Это же так просто!» — орал Руфус Лео. Виниловая пластинка, которую Руфус поставил до того, как внес еду, неожиданно начала играть, и странный высокий перуанский напев Има Сумака наполнил комнату. Руфус налил себе еще один бокал вина, нетерпеливо ожидая ответа.

Лео вежливо улыбнулся. «Эм… Не уверен, что знаю…»

Дэн нагнулся к нему и громко прошептал на ухо: «Аллен Гинсберп „Супермаркет в Калифорнии“. Всего-то».

Дженни долбанула ногу брата под столом. Ему обязательно быть таким всезнайкой?

Руфус стиснул зубы. «Но нужно мне исполнить долг, / И путь ко сну еще далек», — декламировал он, зрачки его мутных карих глаз все расширялись, пока Лео смущался под его взглядом.

Светлые волосы Лео казались почти прозрачными, пока Руфус испепелял его своим безжалостным взглядом. «Эм…»

«Пап!» — третий раз крикнула Дженни. — «Господи». Она знала, что ее отец всего лишь надел свою маску дикого-и-чудного-папочки, компенсируя шесть предыдущих вечеров, когда она и Дэн перед теликом поглощали готовые блюда из супермаркета, но неуже¬ли он не понял, что поэзия — не сильная сторона Лео?

«Ну, это даже я знаю», — пропищала Элис. — «Роберт Фрост. „Остановившись у леса снежным вечером“. Мне нужно было выучить его в восьмом классе». Она повернулась к Дэну. — «Видишь, кое-что я знаю о поэзии».

Руфус наколол сардельку и шлепнул ее на по¬трескавшуюся голубую тарелку Лео. «Где ты вообще учишься?»

Лео вытер губы внешней стороной ладони. «Смейль. Школа Смейля, сэр». — Его глаза метнулись в сторону Дженни, которая ободряюще улыбалась.

«Хм», — ответил Руфус, хватая пальцами сосис¬ку и откусывая половину. Он запил ее глотком вина. «Никогда не слышал».

«Она специализируется на искусстве», — сказал Дэн.

«А поэзия — не искусство?» — спросил Руфус.

Дженни не могла есть. Она слишком разозлилась на своего отца. Обычно он был довольно милым, хотя и в своей грубоватой и хмурой манере. Почему же он был так недобр с Лео?

«Так, значит, работа в Красной Букве», — произнес Руфус, обращаясь к Дэну. — «До сих пор не могу поверить». У Руфуса был целый склад никем не читанных, незавершенных стихов в домашнем офисе, и хотя сам он был редактором, его никогда не издавали. Теперь перед Дэном открылась карьера писателя, которой никогда не было у него.