Лифт остановился, двери открылись. Алисса глубоко вздохнула и вышла в коридор. Прямо напротив нее был указатель со стрелкой, обращенной острием влево, и табличкой «Роберт Гамильтон Пэйдж, доктор медицины, директор».

Алисса пошла в указанном направлении, радуясь тому, что мягкая ковровая дорожка приглушает звук ее шагов. С самого начала Роберт настаивал на создании в Центре комфортной обстановки. Он справедливо полагал, что тем беднягам, которые не подхватили инфекцию, совсем ни к чему дополнительное устрашение в виде слепящих голых лампочек и кафельного пола. По мнению Алиссы, в этом также проявлялась чуткость мужа.

Она подошла к его приемной. Чуть поодаль была еще одна дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен». Через эту дверь можно было непосредственно попасть в его кабинет, а у Алиссы имелся ключ.

Она подошла к двери и, достав ключ, вставила его в замок. Затем опустила ручку и открыла дверь. В первую секунду ей бросился в глаза сказочно красивый аквариум, занимавший всю стену. За стеклом лениво плыли ярко-оранжевые, голубые и огненно-красные рыбки…

Затем взгляд Алиссы опустился вниз. Там, на полу, прямо перед аквариумом, она увидела мужчину. Он был совершенно голый и лежал на ком-то другом. И двигался. Взад-вперед, взад-вперед. Даже со спины Алисса узнала Роберта. Они вскрикнули одновременно: она от ужаса, он от наслаждения. Алисса выронила сумку со смокингом. Роберт вскочил и резко обернулся. Его напряженный член слегка подрагивал. Человек, который лежал под ним, перевернулся и посмотрел на Алиссу.

Это был незнакомый ей мужчина.

Глава 3

Кровь была всюду. Зу Хартман стояла на пороге кабинета и смотрела на стену. «Ума не приложу, как ее теперь отмыть». Марисоль она просить не могла: у той был слишком сильно развит рвотный рефлекс. И потом, кровь эта принадлежала мужу Зу, так что и отмывать ее должна была Зу.

Прищурившись, она заметила кое-что еще. На стене, которая была вся в пятнах крови, виднелись мелкие брызги чего-то коричневого — множество крапинок, напоминавших песок. Только песок не стекает вниз по стене. Непонятно как, но Зу сообразила, что это мозги Уильяма. Она привалилась плечом к дверному косяку, удивляясь, как быстро ей удалось догадаться. Зу всегда считала, что мозги серого цвета, а не коричневого. Ей до сих пор слышался крик школьной учительницы:

— Шевели мозгами! Или у тебя совсем нет серого вещества?

Как ее звали?.. Мисс Линдстрем. Точно, мисс Линдстрем.

— Неужели у тебя совсем нет серого вещества? — говорила всегда мисс Линдстрем, подразумевая под «серым веществом» мозги. Интересно, узнала ли она когда-нибудь, что на самом деле мозги не серые, а коричневые?..

Зу вновь перевела взгляд со стены на пол, где лежал Уильям. Он был сейчас совсем не похож на безмятежного, любящего Уильяма, каким был еще вчера ночью, когда спал рядом с ней в их постели. Боже… Неужели еще вчера ночью?..

У него был открыт рот. Наверно, туда-то он и направил дуло пистолета. Открыл рот, сунул дуло и спустил курок. Очевидно — хоть Зу и странно было сознавать это, — пуля пробила ему голову прежде, чем он успел повалиться на пол. В этом кроется объяснение того, что вся стена за его спиной оказалась забрызганной кровью и… серым веществом.

«Он вышиб себе мозги». От этой мысли Зу вздрогнула. Так вот оно какое… буквальное претворение в жизнь известного присловья. Уильям Хартман, преуспевающий голливудский агент по найму киноактеров, муж Зу — бывшей кинозвезды, на которой в семидесятые годы делались большие «бабки», — вышиб себе мозги.

В кабинете стоял неприятный запах. Воняло… дерьмом. Зу бросила взгляд на брюки Уильяма. Так и есть. Темное пятно. «Он вышиб себе мозги и при этом от страха наложил в штаны».

Она заметила пистолет. Может, это 38-й калибр, использовавшийся на съемках «Судного дня»? Или одна из тех пушек, которые стремительно вознесли к всемирной славе Клинта Иствуда? 350-й или что-нибудь в этом же роде?.. Нет. Пистолет выглядел отнюдь не грозно. Он просто лежал рядом с правой рукой Уильяма. Черный с синевой. И холодный. Холодный, как и Уильям. Неживой, как и застывшие в испуге глаза мужа…

Надо бы позвонить в полицию.

Впрочем… Тут где-то должна быть прощальная записка. Самоубийцы всегда оставляют записки, разве нет? Зу стала внимательно осматривать комнату. Первым делом ее взгляд упал на поверхность рабочего стола, затем туда, где стояли компьютеры, на диван, на кресла, на коктейльный столик, на встроенный в стену книжный стеллаж с толстыми крепкими полками. Ничего.

Она вновь посмотрела на Уильяма. Может, записка зажата у него в левой руке, которая была не видна с порога? Зу очень не хотелось приближаться к трупу и обыскивать его. Она внезапно почувствовала упадок сил. К тому же с минуты на минуту Марисоль приведет из школы Скотта. Надо бы встретить их.

Если, конечно, удастся сдвинуться с места.

* * *


Стоя у могилы и слушая раввина, Зу ощущала себя одним из персонажей «Алисы в Стране Чудес». Огромная толпа сгрудилась вокруг маленькой медной урны, которая стояла на земле около небольшой ямки и кучки набросанной земли. В этом было что-то сюрреалистическое. Ни тебе огромного гроба из красного дерева, ни стандартной шестифутовой могилы, как было бы в Миннесоте, где еще полно свободной земли и где есть традиции, которые не дано изменить никому, даже если ты представитель национального меньшинства, даже если ты еврей. Но здесь они не дома, не в Миннесоте. Впрочем, Зу не была там больше двадцати лет и уже утратила право называть Миннесоту домом.

Она также чувствовала себя последней дурой, потому что черный траур смотрелся совершенно неуместно в такой яркий солнечный калифорнийский день.

«Господи, пастырь мой…»

Она прислушивалась к словам службы и чувствовала, как Скотт сжимает ей руку. Она чуть повернула голову и через вуаль посмотрела на сына. В свои четырнадцать он уже перерос ее. Мальчик был, бесспорно, красив: точеные скулы, светлые волосы, голубые глаза. Впрочем, он совсем не походил на Зу, у которой были черные глаза и смуглая экзотичная внешность. Внешность, гарантировавшая ей звездное будущее. Когда-то. Давным-давно. Интересно, что будет со Скоттом теперь, когда Уильяма уже нет? Что будет с ней самой?..

«Воля Господа лечь мне в цветущую землю…»

Зу услышала негромкие всхлипывания своей самой близкой подруги, к которой она испытывала даже что-то вроде дочернего чувства, — Марисоль Перес. Марисоль была с ней с самого начала, еще когда Зу только-только приехала в Лос-Анджелес и жила на квартире. Марисоль была рядом все «звездные» годы, все годы жизни Зу с Уильямом. Она была рядом, когда родился Скотт. Марисоль поседела и потеряла стройную фигуру у Зу на глазах. У нее же на глазах кожа Марисоль высохла и стала покрываться старческими пигментными крапинками, походка стала более тяжелой из-за артрита. И все это время Зу черпала жизненные силы и мужество в. своей подруге. Сейчас это понадобится ей как никогда.

Зу не смотрела по сторонам, но почти физически ощущала присутствие сотен людей, до нее доносились чье-то покашливание, приглушенные голоса. Зачем они пришли? Искренне отдать последние почести Уильяму Хартману или только для того, чтобы взглянуть на нее? Не скорбеть по усопшему, а пристально разглядывать его вдову? Сейчас ей сорок. Они пришли посмотреть, как она постарела, располнела? Пришли убедиться в том, что она выглядит уже не как звезда? Зу поправила вуаль так, чтобы складки надежно закрыли ее слева от нескромных взоров. Им незачем знать, какой она стала.

«Пересеку долину теней и смерти…»

Она чувствовала, что служба подходит к концу. Можно ли уже спокойно подумать о нем? Или еще рано? Зу бросила внимательный взгляд на маленькую медную урну. Просто не верилось, что в ней мог поместиться человек ростом в шесть футов. Из праха восстав, в прах и обратишься… Ему был только пятьдесят один… У Зу к горлу подкатил комок, она торопливо сморгнула набежавшую слезу. Нет, все-таки еще рано. Она вспомнит Уильяма, но не сейчас и не здесь. А пока ей лучше сосредоточиться на лице раввина. Очки у него съехали с переносицы вниз. Зу захотелось перешагнуть через маленькую ямку в земле и поправить раввину очки.

«Милость Божия да пребудет со мной во все дни жизни моей…»

Во все дни жизни моей. Зу крепко стиснула руку Скотта.

«И найду вечное пристанище в доме Господа…»

У собравшихся, включая представителей прессы, хватило приличия не набрасываться голодными волками на Зу, Скотта и Марисоль, когда те, взявшись за руки, направились к длинному черному лимузину. Зу шла, опустив голову, глядя перед собой в землю и пытаясь не обращать внимания на шум включенных кинокамер. Они сели в машину, шофер закрыл за ними дверцу. Зу откинулась на спинку сиденья и уставилась в тонированное стекло-перегородку, которая отделяла их от шофера. Интересно, когда она наконец сможет поплакать? И сможет ли вообще?

В боковое стекло со стороны Зу негромко постучали. Она посмотрела на Марисоль — подруга молчала. Стук повторился. Зу глубоко вздохнула и нажала кнопку. Тяжелое тонированное стекло подалось вниз примерно на два дюйма и в проеме показалось лицо Фила Клиффорда, адвоката Уильяма.

— Зу? — тихо позвал он. — Ты в порядке?

Зу кивнула, но ниже опускать стекло не стала.

Фил стал нервно теребить кончики своих тонких серых усиков.

— Как ты думаешь, когда мы сможем поговорить?

Зу посмотрела на его рот — нижние зубы были попорчены никотином. Она всегда недолюбливала Фила Клиффорда и не доверяла ему.

— А зачем? — спросила она.

— Нам необходимо прояснить кое-какие вещи. Я говорю о завещании Уильяма. О его делах.

— Нет.

Фил Клиффорд удивленно повел своими белесыми бровями.

— Не сегодня, — поправилась Зу. — Завтра, если так нужно.

— Отлично. Мне приехать к вам в Седар Блаф?

— В два часа.

Зу не дала ему больше сказать ни слова и, вновь нажав кнопку, закрыла окно.

Лимузин тронулся с места. Почему так медленно? Видимо, из-за того, что дорога забита людьми, присутствовавшими на похоронах, и их машинами. Зу не хотелось их видеть.

— Он тебе не нравится? А, мам?

— Да, милый. Не сказать, чтобы уж очень нравился.

— Думаешь, от него стоит ждать проблем?

— Проблем? Нет, проблем, думаю, от него не будет.

— Ну, я имею в виду завещание папы и все такое. Мне кажется, что с этим могут возникнуть сложности.

Зу подумала, что четырнадцатилетнему мальчику еще рановато интересоваться подобными вещами.

— Не вижу оснований для беспокойства, Скотт.

Он будто задумался над ее словами, а потом сказал:

— Просто я знаю, что когда умирает состоятельный человек, вокруг его денег всегда потом возникают сложности.

Зу улыбнулась:

— Не обязательно. Я уверена, что твой отец обо всем позаботился.

Машина повернула за угол и увеличила скорость. «Слава Богу, — подумала Зу, — кажется, выбрались наконец с кладбища».

— Мам?

— Что?

— Ты собираешься продать Седар Блаф?

Скотт имел в виду их особняк из дерева и стекла с верандами на разных уровнях, крылья которого раскинулись далеко в стороны. Он укрылся в холмах и выходил окнами на каньон. Скотт родился в Седар Блаф и другого дома в своей жизни не знал. Ему не пришлось жить на снимаемых квартирах. Он не имел понятия о том, что такое бедность.

Зу взглянула на Марисоль. Глаза старой подруги излучали тепло, поддержку. Зу легонько похлопала Скотта по руке:

— Давай пока не будем об этом, милый, хорошо?

Впрочем, именно в ту минуту Зу бранила себя за то, что никогда не интересовалась делами и финансами Уильяма. Поэтому сейчас она даже приблизительно не знала размеры их капитала, его состояние и надолго ли его хватит. Она сложила руки поверх своей черной сумочки, лежавшей на коленях, и закрыла глаза. Сейчас ей хотелось самых простых вещей: принять горячую ванну, выпить чашку чая и, возможно, поплакать наконец.

— Мам?

У Зу еле заметно вздрогнули плечи. Она молила Бога о том, чтобы Скотт помолчал хоть несколько минут.

— Что, милый?

— Я вот думаю…

— О чем?

— Ну… Может быть, это глупо, конечно…

— Я тебя слушаю.

— Да, собственно, ничего такого. И я не хочу, чтобы ты из-за этого беспокоилась. Просто интересно, вот и все.

Зу подняла вуаль с лица и протерла глаза.

— Что такое, Скотт? — спросила она, надеясь, что ей удалось скрыть нетерпеливые нотки в голосе.

— Возможно ли… Ну, существует ли, в принципе, вероятность того, что…

Что за колебания? Это было не похоже на ее сына.