Красный мобильник — Джонни: «Кэйти, я люблю тебя. В тысячный раз прошу у тебя прощения. Этого никогда больше не повторится, обещаю. Слушай, я решил взять себя в руки. Ведь это же не я — я не такой. Кэйти…»

Винни читала «Лондон такси таймс». Ясно, опять какие-то нюни про таксистов. Я подошла к столику. Винни подняла голову.

— Господи, — произнесла она. — Что это с тобой?

Фонарь являл собой смешанную гамму бледно-желтого и темно-зеленого. Винни просто обалдела — а видела бы она мой фингал на прошлой неделе.

Я сбросила куртку, повесила на спинку стула. Небо за окном светлело, края грозовых туч медленно окрашивались в цвет индиго. Октябрьский дождь, холодный и мрачный. Я заработала без малого три сотни — для воскресной ночи почти нереально, — но и выжата была как лимон. После недельного перерыва выкладываться пришлось по полной программе. А теперь мне надо взбодриться. Стол качнулся, когда я села. Винни закурила, глубоко затянулась и подалась вперед, разглядывая мой глаз. От прищура бледное лицо сморщилось, как скомканная простыня.

— Вин, кончай ртом мух ловить.

Я обвела взглядом переполненный зал, высматривая Большого Кева. Воздух был пропитан дымом и паром.

— Английский завтрак и один кофе, Кев, ладно? Спасибо.

К нам направился Родж Хакенхэм; он торжественно нес в своих лапищах что-то вроде дешевой розовой кофточки из полиэстера.

— Вы-то, леди, мне и нужны. Что скажете об этом товаре? Все этикетки подлинные. Одна за пятнадцать, две — за двадцать.

— Отстань, Родж, — сказала Винни.

— Да бросьте, побалуйте себя, — настаивал он. — На воротник гляньте! Кружева что надо. У меня там в тачке и другие цвета есть.

— Роджер, проехали. Я вообще ничего не куплю у мужчины с таким причесоном. — Я обернулась, и Родж увидел синяк. Его улыбка на миг померкла, но он быстро пришел в себя, молча кивнул и перекочевал к столику у двери, где Дженет Как-ее-там сидела с жирным Ричардом.

Винни откинулась назад, встряхнула волосами. До чего меня бесит этот ее всезнающий вид…

— Джонни, да? — спросила она. — Он и раньше руки распускал или это что-то новенькое в его репертуаре?

— Ты о чем? — Я разглядывала кофейные разводы на поверхности стола, перебирала пакетики с сахаром в фарфоровой миске.

— Сама знаешь. — В голосе Винни прозвучала злость. — Это он с тобой сделал. И ты все это время пряталась, ждала, когда синяк начнет сходить.

— Вообще-то это был пассажир. — Я нечаянно порвала пакетик, и сахар просыпался в лужицу пролитого Винни чая. — Какой-то тип пытался меня ограбить. Облажался и слинял в куда более плачевном виде.

— Тогда почему ты пряталась?

— А с чего ты взяла, что я пряталась? Потому что сюда несколько дней не заглядывала? А саму-то тебя от этой дыры еще не мутит?

Винни вздохнула и так пристально уставилась на кончик своей сигареты, что глаза едва не сошлись на переносице.

— Что ж, твоя жизнь, — чопорно сказала она.

— Вин, это не Джонни. — Я сама не заметила, как повысила голос, и вдруг спохватилась, что многие в зале пялятся на меня.

Родж Хакенхэм со своими кружавчиками то и дело оглядывался через плечо, и еще Фрэнк Уилсон, сидевший с «Дейли мейл», и какой-то лысый старикан, которого я знать не знала, шептался с Атаманом Орханом. Похоже, я оказалась гвоздем программы — хоть шляпу по кругу пускай.

На мое счастье, в кармане затрезвонил розовый мобильник. Я не созванивалась с Эми с той самой злополучной вечеринки, но сейчас она объявилась как нельзя более кстати.

— Извини, — сказала я Винни, взиравшей на меня с осуждением, и отвернулась. — Эми, привет!

— Катерина? Господи, опять он!

— Здравствуйте, Крэйг.

— Как вы? Я… Может, я не вовремя? А то в прошлый раз…

— Да нет, все в порядке. — Я чувствовала, что Винни пытается прислушиваться, и отодвинулась подальше.

— Ну, я… Точно нормально?

— Да. Вы что-то хотели? — Я едва не скрежетала зубами, хотя и старалась взять себя в руки.

— Я тут прикинул… Знаете, я обдумал то, что вы сказали за ужином, — помните, про работу, про физическую форму…

— И что?

Большой Кев принес мой кофе; я поблагодарила его кивком, избегая взгляда Винни.

— Да вот поразмыслил и решил, что вы правы. Я совсем потерял форму. Превращаюсь в развалину.

— Крэйг, вы это к чему?

Пауза — обмозговывал, почему я не в духе. И наконец разродился:

— Ах да. Видите ли, я думал, что вы мне что-нибудь посоветуете…

— Шли бы вы в тренажерный зал.

— М-м… Я надеялся, что вы подскажете что-нибудь особенное. Может, встретимся? Поужинаем, например, а вы мне что-нибудь порекомендуете. Как насчет «Сахарного клуба» — завтра вечером, в восемь?

Все было настолько шито белыми нитками, что я не могла сдержать улыбки.

— Крэйг, вам никогда не сбросить вес, если вы не откажетесь от всех этих шикарных ресторанов.

— А ведь вы правы. Мы можем отказаться от десерта…

Я отхлебнула кофе и, потеряв бдительность, встретилась глазами с Винни. Она сидела с таким умным видом, что у меня руки зачесались ей врезать. Я заставила себя сосредоточиться на олухе в телефоне.

— Слушайте, Моргун, я сейчас занята.

— Тогда давайте просто выпьем, это много времени не займет! — запротестовал он. — Мне бы только названия каких-нибудь спортклубов…

— Поищите в «Желтых страницах». — Я отключила мобильник и спрятала его в карман.

— Это не тот, с которым ты недавно ужинала? — Винни загасила окурок. — А он шустрый. Все эти закусоны-выпивоны…

— Заткнись, а? Этот тип меня уже достал. Если уж так хочешь знать, вот это, — я дотронулась до синяка, — из-за него.

— Что? Так это тот тип, который сейчас звонил, тебя разукрасил?

Винни купилась. Глаза у нее округлились, рот открылся, ни дать ни взять золотая рыбка — только с густыми бровями.

Остальные шоферы уже потеряли к нам интерес, и я смогла немного расслабиться. Глотнула еще кофе и решила сжалиться над Винни. В конце концов, какой смысл врать? Что ей, что другим.

— Да нет, Вин, это, как ты сама догадалась, Джонни постарался. Я была у него, и тут как раз позвонил Крэйг, козел этот. Джонни и психанул, как ты понимаешь.

— И ударил тебя. Держу пари, сдачи ты ему не дала. Не дала ведь?

— Я не могла. Я была на полу и не в той кондиции.

Винни протянула руку — хотела погладить меня по лицу, но я отстранилась. На фига мне ее сочувствие.

— И что ты намерена делать? — мягко спросила она.

Я пожала плечами:

— Он раньше никогда воли рукам не давал. Говорит, это не повторится. Может, действительно просто сорвался.

— Да пошли ты его куда подальше, Кэтрин. Сейчас клянется-божится, но обязательно снова это сделает. Такие вещи быстро входят в привычку.

Винни зажгла новую сигарету и откинулась на спинку стула. Неожиданно она показалась какой-то далекой, хрупкой. Я заметила, что руки у нее дрожат. Она закашлялась и поспешно глотнула чаю. Такое впечатление, что Вин говорила это все, исходя из собственного опыта.

— Может, ты и права, — произнесла я.

— Я знаю, что я права. Он озлоблен и травмирован из-за той катастрофы, а отыгрывается, цветочек мой, на тебе. Возможно, чувство вины ему даже нравится. Оно отвлекает его от собственной злости, согласна? В следующий раз он наподдаст тебе посильнее, чтобы снова почувствовать себя виноватым. Простая логика.

Понятно, что она имела в виду, но, как ни странно, это вызвало у меня еще большую жалость к Джонни. Ведь у него страшная жизнь. Я — единственное, что у него осталось хорошего.

— Ладно, Вин, ты свое веское слово сказала. А теперь давай о чем-нибудь другом. Изреки очередную мудрость.

Сработало. Вид у Винни был довольный; она уставилась на дно своей чашки в поисках вдохновения.

— Ага, вот… — Она криво ухмыльнулась.

— Что ж, послушаем.

Винни сосредоточилась, глаза превратились в щелочки, почти исчезли под лохматыми бровями. Кев принес мой завтрак на белой тарелке с отбитым краешком — ей-богу, в этом «Крокодиле» тарелки все до единой щербатые, — и от аромата у меня сразу забурчало в животе. Жир капал с яиц и лужицами растекался вокруг кусочков колбасы, сбоку свернулся завитком ломтик грудинки. А я в спортзал неделю не заглядывала.

— Если бы жизнь была игрой… — начала Вин и умолкла, подбирая слова. — Тогда моя оказалась бы просто лотереей «Бинго», а твоя — русской рулеткой.

— Вин, — улыбнулась я. — Так ведь жизнь и есть игра.


В спортзале есть такой тренажер, называется «Штурм пирамиды». Это для ходьбы — держишься за ручки и шуруешь двумя большими педалями. И, пока маршируешь, смотришь на маленький экран: нечто вроде видеоигры, где два человечка в спортивных костюмах бегут по склону пирамиды. Картинка довольно примитивная — ведь и тренажер, мягко говоря, не новый, — но действенная. Чем быстрее идешь, тем быстрее взбирается в гору твой человечек. Второй бегун устанавливает скорость. Они поднимаются все выше и выше, а по плоскому синему небу плывут нарисованные облака да время от времени пролетает самолетик. По мере подъема расширяется панорама внизу: пирамиды, пальмы, озерцо, из которого пьет воду верблюд. Представляю, как изобретатели ломали голову: что бы такое придумать, чтобы беговая дорожка получилась сногсшибательная?.. И тут осенило: Долина царей!

Все, конечно, решат, будто «Штурм пирамиды» — это и в самом деле штурм. Подумают, что цель достижима, что если человечек будет бежать достаточно долго и достаточно быстро, то в итоге заберется на вершину пирамиды и обернется, широко улыбаясь, — а внизу раскинется вся Долина царей. Ничего подобного. Сколько ни маршируй — человечек так и будет карабкаться и карабкаться все выше… Сизифов труд. Конца пути нет. Но ты все равно идешь вверх.

В этот день я штурмовала пирамиду добрых шестнадцать минут, на двенадцатом уровне (машина работала, что твой велосипед), и пот ручьями лил по вискам и шее. Невольно вспоминался жир, стекавший с жареных яиц сегодня утром. Хотелось бы верить, что именно этот жир из меня сейчас и выходил. Пот был странноватого персикового цвета — спасибо тональному крему и маскировочному карандашу, которыми закрашивала фонарь под глазом. Результат получился не самый убедительный, но должна же я была попробовать. По счастью, пялиться на меня могли только двое — рыжий дохляк, работавший с весом, далеко превосходившим его возможности, и какая-то домохозяйка, неторопливо крутившая педали на велотренажере, одновременно почитывая Мэриан Кейс.

Оба вытаращились на меня, как только я вошла, и пришлось одарить их таким грозным взглядом, что больше они в мою сторону не поворачивались.

Сегодня непобедимость пирамиды почему-то раздражала меня, и я штурмовала ее с настоящим остервенением, прекрасно понимая, что никакой вершины мне не видать. Смотрелась я, судя по всему, лихо — красная перекошенная морда, жилы на руках и шее вот-вот порвутся, ноги давят на педали, будто поршни какой-то машины. Фонарь казался сигналом опасности, а не признаком слабости — один глаз в боевой раскраске. Но если бы вы видели, как я шлепаюсь на тот вонючий ковер, как высвобождаюсь из укачивающих меня рук Джонни, как ползу по полу, словно паршивый старый пес, у которого больше нет сил, чтобы бегать, как тащусь в темную спальню, где можно свернуться на здоровом боку под грязным одеялом и лежать, глядя на облупившийся потолок, пока не сморит сон, — да, тогда бы вы увидели совсем другую женщину.

Я проснулась в четыре утра; этот душу выматывающий цвет был повсюду — вокруг меня, внутри меня. Я даже радовалась, что боль отвлекает, выдирает из этого кошмара. Выбралась из постели и, спотыкаясь, побрела в соседнюю комнату за туфлями и курткой. Джонни храпел на кушетке — полностью одетый, рука закинута на лоб. Пустая бутылка валялась рядом. Куртку пришлось выдернуть из-под его ноги, и он пробормотал что-то нечленораздельное. Вспомнился спящий тигр, которого я как-то в детстве видела в Лондонском зоопарке.

Теперь я так крутила педали, что тренажер скрипел и покачивался. Да как он посмел такое со мной сделать! Я такого ни от кого не собираюсь сносить — и уж тем более не от пропитанного виски, желтопалого, прокуренного недоделка, который когда-то был хорошеньким мальчиком Джонни Джорданом.

В жизни ни от кого не пряталась — и вот всю последнюю неделю таскаюсь за хлебом и молоком в темных очках, да еще обходя стороной старушек на автобусной остановке. Сначала внушала себе, что это хорошая возможность привести в порядок квартиру, но так и не собралась с духом, чтобы взяться за уборку, а вместо этого задернула все шторы и засела в полутьме, среди коробок, у телевизора. И спала по пятнадцать часов в сутки. Телефоны трезвонили вовсю, но я их, как правило, игнорировала. Наконец нескольким перезвонила и наплела какие-то отговорки. Но на Джонни я не реагировала. К концу недели меня уже мутило от телевикторин, мыльных опер и от себя самой. Я стала задумываться о последних днях маминой жизни — о том, как она безостановочно бродила по дому в своем халате, в одной руке — сигарета, в другой — стакан с каким-то пахучим пойлом…