— Она умрет, если не будет пить. Половину того, что ты влил в нее, она выплюнула.

— Она не умрет, — прошипел Охотник. — Я не допущу этого. Я заставлю ее пить часто. Того, что я волью в нее, будет достаточно.

Лоб Воина озабоченно нахмурился.

— Охотник, что, если она не является женщиной пророчества? Ты подумал об этом? Похоже, ты ей не очень нравишься.

— Она — женщина пророчества. Я уверен в этом. — Охотник убрал колени с ее рук и встал. — Она скоро перестанет драться. Никто не может драться вечно.

— Откуда у тебя такая уверенность? Что она — та самая женщина?

Охотник закупорил бутыль.

— Я знаю, вот и все.

Девушка повернулась на бок и обхватила руками живот. Воин смотрел на нее, лицо его ничего не выражало.

— Нам надо торопиться, если ты хочешь довезти ее живой.

— Да, — вздохнув, согласился Охотник. — Пойди скажи другим.

Охотнику казалось, что время измеряется постоянным и непрекращающимся топотом лошадиных копыт по окаменевшей земле. Солнце все время висело на одном месте, горящий круг, окрашивавший лазурное небо в серебристый цвет. Девушка ехала у него на руках, голова ее лежала на его плече, руки сложены безвольно на коленях. Неподвижная, как мертвая… Ему хотелось пришпорить свою лошадь, чтобы они могли как можно скорее достичь места, предназначенного для привала на рукаве Саут реки Пиз. На этот раз он заставит ее выпить воды в количестве, достаточном, чтобы не надо было бояться за ее жизнь.

Воин скакал справа от Охотника, Быстрая Антилопа—слева. Они, казалось, чувствовали его настроение и говорили очень мало. Охотник не поддерживал беседы. Сомнения терзали его. Может быть, ему следует повернуть назад? Чего ожидают от него Боги?

Умрет ли девушка, если он будет продолжать двигаться вперед? А если он отвезет ее домой к ее людям, что тогда? Как быть с пророчеством? Как быть с его народом? Как бы услышав мысли Охотника, Воин подвинул своего коня ближе и сказал:

— Ты должен доверять Богам, tahmah. Если ты уверен, что она женщина пророчества, тогда все будет хорошо. Песня не может быть пропета, если она умрет.

Охотник наклонил голову, чтобы посмотреть на лицо девушки, покрытое потеками грязи, и поймал себя на том, что удивляется, как он мог считать его некрасивым. Мог луч солнечного света быть некрасивым? Сверкание лунного света на водной глади?

— Я уверен, Воин. Она та самая женщина. Часть пророчества уже сбылась, не так ли? Ее голос возвратился к ней.

— И она украла твое сердце, Охотник, не так ли?

— У нее много мужества, но мое сердце принадлежит мне. И всегда будет так.

Воин наклонился в сторону, чтобы взглянуть через плечо Охотника на лицо Желтых Волос, причем его собственное расплылось в улыбке.

— Да, что-то в ней есть. Грязь, я думаю. Это ее как-то украшает.

Охотник невольно улыбнулся.

— Она выглядит так, как будто попала в руки Той, Которая Трясется. Помнишь, когда Ki-was, Мошенник, поручил ей приготовить для него военную краску?

Воин захихикал:

— Когда она сделала ее слишком жидкой? Три красных полоски на его подбородке потекли, и он поехал в бой, похожий на Поедателя Людей. Да, я помню.

Охотник расслабил свою напряженную спину, смех Воина успокоил его.

— Она спит, как ребенок, Охотник. Это хороший признак, правда? Она, должно быть, начинает доверять тебе. Она скоро начнет кушать и пить.

— Она просто устала и ослабела от жажды. Слишком слаба, чтобы бояться. Или причинять мне неприятности.

Воин вздохнул:

— Мы скоро остановимся. Я помогу тебе влить в нее немного воды. С ней все будет в порядке.

Быстрая Антилопа погнал своего коня галопом и, продев ногу сквозь ремень подпруги, соскользнул с седла, приняв положение, горизонтальное брюху лошади, с тем чтобы сорвать пук сорной травы. Возвратившись в седло, он замахал своей добычей, испуская дикие крики.

Охотник снова улыбнулся.

— Покажи нашему юному другу, как надо ездить, а? Он, похоже, заскучал.

— Сейчас тебе не надо оставаться одному.

— Со мной все в порядке. Поезжай. Шлейф пыли поднялся вслед коню Воина, когда он ринулся наперегонки с Быстрой Антилопой. Охотник засмеялся, когда его брат соскользнул вбок, чтобы ехать под брюхом лошади. Быстрая Антилопа, приняв вызов, повторил его эскападу, только один раз коснувшись провисающим задом земли. Охотник вспомнил, как в таком же приеме лошадь протащила его, мальчишку, по земле, а правая нога запуталась в ремне подпруги. Но было уже недалеко то время, когда, находясь в таком положении, он научился стрелять из лука.

Не желая уступать, Воин соскочил с седла, чтобы встать во весь рост на спине лошади, несущейся во весь опор. Вскоре несколько других воинов включились в соревнование. Трюки становились все более сложными по мере увеличения количества участников. Пронзительные крики неслись над равниной, отдаваясь неоднократным эхом.

Охотник почувствовал, что девушка зашевелилась, и, посмотрев на нее, увидел открытые глаза. Крики разбудили ее. Как бы почувствовав на себе его взгляд, она посмотрела на него с насмешливым выражением. Он подумал, сколько времени пройдет, прежде чем она привыкнет к тому, что к ней вернулась способность говорить.

— Они играют. Здесь нет деревьев, чтобы скрыть to-ho-ba-ka, врага. Наши сердца радуются.

Она с сомнением посмотрела на мужчин. Охотник протянул руку к бутыли.

— Ты будешь пить?

— Нет, — прошептала она. Охотник откупорил бутыль и протянул Лоретте.

— Ты должна пить, Голубые Глаза.

— Нет.

Охотник снова привязал ремень бутыли к подпруге, подавив вспышку гнева.

— Ты не умрешь. Я сказал это. Эти страдания будут ни к чему.

Она прислонилась головой к его плечу и закрыла глаза. Охотник крепче сжал поводья в руке, испытывая бессилие и страх. Прошлой ночью она спасла ему жизнь. Разве может он спокойно наблюдать, как она губит свою?

Когда команчи достигли реки, их игры прекратились. Они перешли вброд реку, чтобы следовать вдоль скалистого берега северного рукава. Несколько оживленная водой, которую ее заставили выпить, Лоретта села верхом на кобыле, страдая от удерживающей ее руки Охотника и прикосновения знакомой ладони к животу. Его широкая грудь служила опорой для ее спины; вскоре она прислонилась к нему, позволяя своему телу колебаться вместе с его в ритме галопа лошади.

Примерно после сорока минут молчания он склонил голову, вплотную к ее.

— Mah-tao-yo. Моя рука сильнее, нет? — Он крепко обнял ее, чтобы продемонстрировать. — Сильная рука, чтобы опереться, щит от всего, что могло бы повредить тебе. Ты будешь доверять этому команчу. Пей и ешь. Это хорошее место, куда мы едем.

Рука Лоретты сжалась в кулак и сжималась до тех пор, пока не заболели суставы пальцев. Она не хотела умирать. Было легко, легко поверить ему.

— Тебе будет тепло со мной в моем вигваме. У меня есть много бизоньих шкур. И много пищи. Мясо — да. И моя сильная рука будет защищать тебя, всегда, до горизонта. Бояться нечего. — Он прижал ладонь к ее животу еще сильнее. — Мой язык не делает ложь. Я говорю правду, не penende toquoip, медовые речи, но обещание. Я сказал слова, и они уносятся с ветром, чтобы он шептал*' их мне всегда. Ты будешь доверять? Когда я уйду от тебя в налеты и на охоту, сильная рука моего брата будет тебе защитой. С тобой не случится ничего плохого.

Лоретта глотнула. Его брат? Мужчина, который помогал вливать воду в нее, по-видимому. Тот, которого он зовет Воином.

— Ты можешь искать смерть в другое время. Te-bit-rе, это наверняка. Но сначала посмотри, что лежит на горизонте. Это мудрость.

— Я хочу… — От напряжения и долгого молчания голос ее прозвучал, как натянутая струна. — Я хочу домой.

— Это не может быть. Ты идешь со мной — в новое место. Ты моя женщина. Ты сказала это, я сказал это. Suvate, это кончено.

— Я не твоя женщина, — закричала она. — Ты украл меня из моей семьи.

— Я отдал много хороших лошадей.

— Значит, ты купил меня. Точно так же, как… — Лоретта изогнула шею и посмотрела ему прямо в лицо. — Я человек, а не вещь.

— Белые мужчины имеют рабов, и это хорошо, да? Твои Голубые Мундиры устраивают большую драку, чтобы ты могла владеть черными людьми. Разве не так? Этот индеец тоже имеет раба. Это хорошо.

— Нет! Это не хорошо. Это чудовищно. — Она провела рукой по глазам. — Я умру, прежде чем ты коснешься меня. Слышишь, что я говорю?

— О, но, Голубые Глаза, я трогаю тебя теперь. — Он скользнул рукой вверх по ребрам и мягко накрыл грудь. — Видишь? Я трогаю тебя, и ты не умираешь. Бояться нечего.

Он усилил нажим руки и держал ее твердо в этом положении. Прошло несколько секунд.

— Это то, чего ты боишься? Дотронуться? — В его голосе прозвучало недоверие. — Это поэтому ты не пьешь?

Лоретта поерзала, пытаясь высвободиться из его хватки, все еще вцепившись в его запястье.

— Ты будешь отвечать этому индейцу. — Он пошевелил большим пальцем по коже рубашки, тактика принуждения, которую она не могла игнорировать, возбуждая сосок груди до затвердения, отчего у нее перехватило дыхание. — Ты ищешь смерти, чтобы убежать от моей руки?

У нее вырвалось всхлипывание.

— Пожалуйста… пожалуйста, не надо.

Он склонил голову так, что его губы касались ее уха.

— Из-за этого ты дерешься большую драку? Голубые Глаза… — Его голос стих, словно он не знал, что сказать. Затем он убрал руку с ее груди и вернул на ребра. — Моя рука не сделала тебе больно. Я не приношу тебе стыда. Я не понимаю тебя. Ты будешь делать картину для меня, нет?

Картину? Картина в голове Лоретты выглядела слишком ужасной, чтобы о ней можно было рассказать словами.

— Ты думаешь, я не знаю, что вы, чудовища, делаете с белыми женщинами? Я знаю! Моя мать… я… — Она глотнула. — Твоя сильная рука! Ты предлагаешь опереться на нее до тех пор, пока она не обернется против меня.

Он провел губами по ее виску, задержался там, его дыхание было подобно теплому туману, проникшему в ее волосы. В течение долгой паузы он сохранял молчание, затем сказал:

— Моя рука твоя, чтобы опереться на нее навсегда. До тех пор, пока снег придет в твои волосы. Всегда, до тех пор, пока я не стану пылью в ветре.

Его голос звучал так искренне.

— Я не стану слушать этого, я не стану. Ты думаешь, что я настолько глупа, что ты можешь обмануть меня… медовыми речами?

— Я не делаю обманов. — Он сильнее сжал ее. — У меня нет нужды. Если мое сердце жаждет убийств, я убиваю. Если я хочу играть игры с моей женщиной, я играю их. Мне не нужны обманы. Я хочу, я беру. Это очень простая вещь.

Воин подъехал к ним, подняв тучу пыли. Лоретта перевела взгляд на скальпы, висевшие на его уздечке, на ситцевую ткань, привязанную к его подпруге и говорившую о многом. Слезы бессилия наполнили ее глаза.

ГЛАВА 12

Остальная часть пути превратилась в сознании Лоретты в мешанину привалов на ночь, бесконечной езды под палящим солнцем, бесполезной борьбы с Охотником, заставлявшим ее пить. С каждым часом гордость иссякала, а безнадежность возрастала. «Я твой ветер. Склонись или сломайся. Я хочу, я беру». Его образ — самонадеянный, сильный и безжалостный — постоянно стоял передней. Единственным утешением была для нее мысль о том, что, в конце концов, она ускользнет от него в бархатную темноту сна, от которого не пробуждаются.

К тому времени, когда они добрались до его деревни, Лоретта потеряла всякое ощущение времени и не знала, сколько прошло дней. В минуты просветления она была уверена в том, что они двигались кругами, прокладывая ложный след. Как-то в конце дня они поднялись на плато, с которого открывался вид на речную долину, ярко-зеленые холмистые луга, расположившиеся параллельно реке, однообразие которых нарушалось редкими кактусами или красными юкка. Вдоль речных берегов величественные тополя раскачивались в порывах ветра. Их серебристые стволы и пятнистые листья обеспечивали отличный камуфляж для бесчисленных вигвамов, воздвигнутых между деревьями. Неужели Застолбленные Равнины? С горьким разочарованием Лоретта осознала, что индейцы не только двигались гораздо быстрее, чем могло большинство белых, но и избрали совсем другое направление, сделав невозможной попытку преследовать их.

Она смотрела на деревню глазами с отяжелевшими веками. Она не знала, что это за река, да ей это было совершенно безразлично. Деревня находилась здесь; единственное, что имело значение. И здесь, в одном месте, собралось больше команчей, чем ей когда-либо приходилось видеть. Охотник крепко обнял ее за талию, прижав к своей мощной груди. Наклонившись, он прошептал:

— Не бойся, mah-tao-yo. Я рядом.

Другие индейцы запрокинули головы и издали продолжительные, пронзительные крики, как взбесившиеся койоты лают на луну. Через несколько секунд снизу раздалось ответное приветствие, и фигурки, похожие на муравьев, засновали взад и вперед между коническими домами. Охотник погнал кобылу вперед, наклоняясь, чтобы облегчить лошади спуск по крутому склону. От страха у Лоретты похолодела спина. Момент, которого она боялась, наступил.